— Ничего я не возмущался! — ответил Го Хунцай.— Наоборот, я говорил, что Хэ Цзябинь молодец, постоянно Вань Цюнь помогает. Таких, кто в беде на помощь готов прийти, сейчас мало осталось.
Мало осталось... мало осталось... Эти слова как эхо звучали в ушах Фан Вэньсюаня, наполняя его душу горечью. На диванчиках заерзали. Фан Вэньсюань перевел взгляд на Ши Цюаньцина. Тот всеми силами старался смотреть ему в лицо, но это никак не получалось. Оставалось глядеть лишь на светло-коричневые подтеки на стене, на чайный столик в углу или на красный телефон на столе.
— Я видел однажды, как Хэ Цзябинь очень поздно вышел из дома Вань Цюнь.
— Как поздно?
— Э-э... больше десяти часов уже было.
— Вы видели, как он выходил из квартиры Вань Цюнь?
— Нет, из здания, где она живет.
— Почему же вы считаете, что он был именно у Вань Цюнь? А может, у кого-то другого? В том доме много людей из нашего управления живет. Я знаю, бывал там.— Фан Вэньсюань пронзил грозным взглядом Фэн Сяосяня.— Товарищ Фэн, вам что-нибудь неясно? Можете прояснить.
— Наверное, товарищ Хэ Тин хочет высказаться.
Фэн Сяосянь не принял брошенный ему мяч, отпасовал тому, кто начал игру. Зачем ему подбирать всякое дерьмо? А Ши Цюаньцин этот — и подавно никчемный тип.
У Хэ Тин было время, чтоб подготовиться. Она не признала ни собственной оплошности, ни показаний свидетелей, а только промолвила:
— Есть вещи, о которых здесь неудобно упоминать. Я попозже найду возможность обменяться мнениями с товарищами Го Хунцаем и Ши Цюаньцином.
Да, бывают люди, которых уличишь принародно во лжи, а они даже не покраснеют! Но когда так ведет себя женщина, просто волосы встают дыбом. Фан Вэньсюань обвел взглядом комнату.
— Итак, вопрос ясен?
В скорости, с которой они кивали головами, он уловил если не ликование слушавших, то во всяком случае их чувство освобождения от тяжкого бремени.
— Хорошо. Извините за беспокойство,— сказал он Ши Цюаньцину и Го Хунцаю.— Благодарю вас за помощь.
Го Хунцай вышел из комнаты с неохотой. Он надеялся, Фан Вэньсюань спросит его еще о чем-нибудь, чтобы разом сорвать с Хэ Тин все ее личины. А Ши Цюаньцин выскочил из парткома так, будто боялся, что ему прищемят хвост.
— Я думаю, можно голосовать? — Бледность с лица Фан Вэньсюаня исчезла. Он медленно вынул из пачки сигарету, зажег, глубоко затянулся.
— Погодите, надо еще обсудить! — возопил Фэн Сяосянь.
— Неужто не обсуждались?! — не сдержался один из седоволосых.
— Нет единства мнений! — упорствовал Фэн Сяосянь.
— На этот случай есть подчинение меньшинства большинству, личности коллективу!
Никто больше не хотел подыгрывать подлому «завариванию», и Фан Вэньсюань взорвался:
— Мы ведь все прошли через это. Вспомним, как принимали в партию нас. В таких случаях решается судьба человека! Неужели из-за одного-двух не разъясненных пунктов или из-за того, что два человека против, мы должны продолжать добиваться единства мнений? А если этого единства так и не будет, тогда что? Мы станем оттягивать разумные решения, оставлять хороших товарищей за бортом партии? Есть вопросы, по которым полное согласие труднодостижимо. Ведь это ж не таз покупать: ты хочешь цветной, я белый, оба чуть поступились — и вопрос решен... Короче, я предлагаю голосовать.
Он торжественно поднял руку. Почти все остальные за ним. Принят!
Зазвонил телефон. Фан Вэньсюань снял трубку и тут же побелел.
— Из больницы,— проговорил он.— Товарищ Вань Цюнь под машину попала. Боятся, что не спасти.
Он взглянул на Фэн Сяосяня так, будто хотел заковать его в кандалы. Неужели он, Фэн Сяосянь, убийца? Почему на него так смотрят? Фэн не мог больше спокойно сидеть на диванчике. Он выпрямился, затем встал, задержал в легких дым. Все те цепи, которые он только что мысленно прочил Фан Вэньсюаню, вмиг рассыпались. Наверное, он и впрямь ошибся, но в чем? Словно в одну камеру поместили преступника, приговоренного к десяти годам заключения, и преступника, осужденного на смерть, а когда пришло время исполнять приговор, по ошибке казнили первого. Ох, что тут скажешь!
Фэн Сяосянь не верил в бредни об аде, о воздаянии по заслугам и прочем, но Вань Цюнь стояла перед ним точно наваждение. Особенно ее лицо в ту минуту, когда он сообщил ей о переводе на другую работу. Тощая, как скелет, глаза запавшие, кожа словно натянутая. Сидя напротив Фэн Сяосяня* сложив руки на груди и сощурившись, она смотрела на него с какой-то непонятной улыбкой, будто наблюдала за бродячим фокусником-жонглером. И улыбка эта еще больше настроила его против нее. Он подумал тогда: «Смейся, смейся, сейчас заплачешь».
Она не заплакала, лишь улыбка постепенно сошла с ее лица. Но она по-прежнему щурилась и смотрела внимательно, как смотрят ученые в микроскоп, словно Фэн был каким-то болезнетворным микробом.
Ну позволительно ли так реагировать на решение руководителя? Как можно было после этого не дать ей урок, не спасти ее? Ведь она и до преступления способна дойти, а тогда уже поздно будет думать о переводе на другую работу.
Но теперь его неотвязно преследовала мысль: если бы не этот перевод, то Вань Цюнь сидела бы у себя в канцелярии, а не разъезжала на велосипеде, оформляя сына в новую школу, покупая тару и веревки для переезда... Фэн Сяосянь почувствовал на сердце тяжесть, словно кто-то ударил его в грудь кулаком.
Фан Вэньсюань сидел в машине и не понимал, куда и зачем он едет. Машина неслась вперед. Куда он спешит? Разве в конце пути его кто-нибудь ждет? Нет, никому он не нужен, и он сам давно ни о чем не мечтает.
Раньше бывало, его ждали — в той низенькой сырой комнатенке в «школе кадровых работников». «Здесь грибы хорошо выращивать!» Кто сказал это? Ах да, Хэ Цзябинь. Неужели их чувство с Вань Цюнь могло, как грибы, развиваться лишь в сыром мрачном месте без доступа света?
Фану казалось, что мелькавшие за окном машины, дома, прохожие летят навстречу и валятся на капот его машины или норовят попасть под колеса. Он дотронулся до плеча шофера.
— Чуть помедленнее.
Шофер сбавил скорость, подумав: «Боится старик после этого происшествия».
Женщина, при воспоминании о которой у Фана разрывалось сердце, теперь уже далеко. Еще пару часов назад он думал, что они не должны встречаться. И вот сейчас
это будет не встреча, а скорее прощание, последний взгляд. О чем она думала в тот миг, когда уходила в иной мир? По-прежнему ненавидела его или простила? Считается, что от рожденья до смерти далеко. Он уж сколько десятилетий в пути! Но на самом деле расстояние ничтожно. Секунда — и тебя уже нет. Зови — не докличешься, не услышишь. Почему же он не пришел к ней, когда она была жива?
— Я уже задержал водителя,— пояснил ему в коридоре больницы человек в милицейской форме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99