Он готов искупить вину чем угодно.
Он прошел за Вань Цюнь на кухню. Вот она открывает кран, моет кастрюлю, затем промывает рис. Плеск воды и движения ее рук почему-то усилили его чувство вины.
— Вань Цюнь, прости меня.
— За что? — Ее руки застыли на миг, затем вновь задвигались, промывая рис.— Мы в верности друг другу не клялись, ты мне ничего не обещал. За что же ты просишь извинить тебя?
Она даже не повернулась к нему. Он лишь видел две острые ключицы, упрямо торчавшие под тонкой рубашкой.
— Ну, тогда... представь себя на моем месте.
О да! Войти в его положение! Слабый всегда ждет к себе снисхождения.
Вань Цюнь вдруг почувствовала, что из сердца ее что-то улетает, как птица. И она сказала, словно обращаясь к этой птице:
— Уходи!
Фан Вэньсюань начал торопливо шарить в карманах. Помявшись в нерешительности, проговорил с усилием:
— Я оставлю немного денег. Тебе могут понадобиться.
— Ты же знаешь, я не возьму!
Ну конечно! Его пальцы неловко замерли у кармана.
— Уходи!
Он ушел. Остановившись за дверью, он прикоснулся к дверной раме с отслаивающейся коричневой краской. У него было чувство, что если он уйдет сейчас, то ему уже не вернуться. И эта дверь, и безалаберная квартира за дверью, и то, что было с ним,— все куда-то исчезнет...
Вань Цюнь видела в кухонное окно, как Фан Вэньсюань идет к автобусной остановке. Он не решился приехать к ней на машине. Эта деталь отнюдь не улучшила ее мнения о нем. Когда Вань Цюнь вошла в комнату, сын спросил:
— Мама, ты плакала?
— Нет.
Убрав со стола разбросанные вещи, она принялась вытирать тряпкой пыль.
Сын поднял острый кулачок:
— Вот вырасту, кто обидит тебя — мозги вышибу!
Вань Цюнь думала, обессиленная: «Спасибо за доброту,
сынок. Но когда вырастешь, ты поймешь, что не все решается кулаками».
Весь потный, вошел Хэ Цзябинь. Произнес с обидой:
— Стучу, стучу — не откликаетесь. Извините, что сам ворвался.
Положив покупки, он повернулся к Вань Цюнь.
— Ну как? Значит, выздоровел?
Заметив, что та стоит неподвижно с полузакрытыми глазами, понизил голос:
— Что с тобой?
Вань Цюнь, подняв бессильные руки, бросилась, как страдающий от обиды ребенок, к нему на грудь. Прижалась головой и, всхлипывая, проговорила:
— Цзябинь, Цзябинь, почему все не так, как хочется?
Он похлопал ее по спине.
— Почему, говоришь? Потому что сейчас у нас переходный период. Такое уж это времечко. То жара, то мороз; где сегодня верх — завтра низ; то не так, и другое не этак. Но, опять же, зачем свои переживания считать большими, чем трудности всего общества?
Он взял Вань Цюнь за подбородок и вытер ей слезы.
— Нельзя винить в этом кого-то конкретно. Это муки рождения. Как у бабочки, сбрасывающей кокон.
— Мама! — крикнул сын, напуганный всей этой сценой.
Вань Цюнь быстро утерла платком последние капли
слез. На лице ее вспыхнула извиняющаяся, немного смущенная улыбка.
— Посмотри, сынок, сколько вкусного принес тебе дядя Хэ!
Она протянула мальчику коробку с тортом, но он оттолкнул ее. Нет, он хочет не этого. Он хочет вырасти, быстрей вырасти. Стать таким же большим и сильным, как дядя Хэ Цзябинь.
глава Если бы Лю Юйин сдавала экзамен по тактике бытовых операций, то ей бы, наверное, присвоили докторскую степень.
Утром она первым делом включала приемник. Пока тот нагревался, быстренько застилала постель. Затем, слушая шестичасовые «Пекинские новости», шла в кухню за веником, по дороге собирая снятую накануне одежду в таз для стирки. Включив плиту и поставив разогревать пампушки, возвращалась в комнату, подметала, вытирала стол. К концу уборки пампушки бывали уже готовы. Юйин разводила соевую муку и, пока варилось соевое молоко, умывалась и чистила зубы.
Сяо Цян помогал одеться Сяо Чжуану, а когда младший заканчивал умываться, на часах было ровно половина
седьмого.
Утро понедельника — самое напряженное время, так как Сяо Чжуана надо отводить в ясли. Зато все другие дни недели дома оставался только Сяо Цян, и они могли встать в шесть двадцать. Хотя бы полчасика лишних поспать, и то хорошо.
Когда У Годун снова попал в больницу, Чэнь Юнмин, понимая, как Юйин трудно одной с двумя детьми, попросил отдел кадров связаться с управлением бытового обслуживания, и ее очень скоро перевели в другую парикмахерскую, ближе к дому. Теперь ей не приходилось ездить на автобусе, можно было пешком дойти за двадцать минут. К тому же и на билетах экономия — три с половиной юаня в месяц. И для Сяо Чжуана нашлось место в яслях поближе.
Лю Юйин — человек бесхитростный. «Спасибо, товарищ директор!» Вот все, что смогла сказать.
— Вы еще и благодарите меня? — сказал Чэнь Юнмин.— Уж больно вы учтивы, а ведь имеете право даже обидеться. Ведь только после того, как ваш муж опять оказался в больнице, я взялся за дело по-настоящему. Да и то всего лишь слово замолвил, а все хлопоты легли на отдел кадров.
Если бы мужа не мучила болезнь печени, Лю Юйин могла бы назвать свою жизнь прекрасной. Ей порою даже казалось, что теперь, когда У Годуна нет рядом, ей стало проще управляться с делами. Примерно такое же чувство у нее возникало в начальной школе во время ее любимых занятий — самоподготовки. Без присмотра учителя ее разум словно просыпался: и деление, и сложение — все ей становилось ясно с ходу, а когда она повторяла выученное наизусть, не сбивалась, не спотыкалась на каждой строчке, испытывая терпение слушавших. Нет, ее речь была красива и текла бойко, как ручеек, что пробился весной из-под корки льда...
Газовый баллон ей помогли сменить Ян Сяодун и У Бинь, принесшие в воскресенье зарплату мужа. И здоровый же парень этот Ян Сяодун! Один дотащил баллон до пятого этажа, даже передохнуть не останавливался ни разу. Они же купили муку и рис. Ян Сяодун предложил:
— Если надо что — вы скажите только. А то мы — люди темные, сами можем и не дотумкать. Короче, не стесняйтесь. Видали? — Он ткнул У Биня в грудь кулаком. Хотя был уже октябрь, на У Бине была лишь нейлоновая рубашка, под которой бугрились, как клецки, тугие мышцы.— Есть на ком воду возить!
— А полегче нельзя? — произнес У Бинь.— Это все- таки грудь, а не слесарный станок.
Лю Юйин вспомнила, как муж часто повторял: «Эти занозы из нашего цеха — ничего толком сделать не в состоянии, только хиханьки им да хаханьки». Что плохого он видел в этих живых ребятах?
Даже Ян Сяодун поражался энергии У Биня. Тот показывал детям фокусы, делал стойку на голове (причем чуть не разбил ногой лампочку), затем ухватил Сяо Чжуана под мышки и, подняв его, как мешок, закружил посреди комнаты. Бригадир заметил, что хозяйка ни жива ни мертва от страха за мальчика, но она по своей деликатности постеснялась вмешаться и лишь, разговаривая с Ян Сяоду- ном, беспокойно поглядывала на У Биня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
Он прошел за Вань Цюнь на кухню. Вот она открывает кран, моет кастрюлю, затем промывает рис. Плеск воды и движения ее рук почему-то усилили его чувство вины.
— Вань Цюнь, прости меня.
— За что? — Ее руки застыли на миг, затем вновь задвигались, промывая рис.— Мы в верности друг другу не клялись, ты мне ничего не обещал. За что же ты просишь извинить тебя?
Она даже не повернулась к нему. Он лишь видел две острые ключицы, упрямо торчавшие под тонкой рубашкой.
— Ну, тогда... представь себя на моем месте.
О да! Войти в его положение! Слабый всегда ждет к себе снисхождения.
Вань Цюнь вдруг почувствовала, что из сердца ее что-то улетает, как птица. И она сказала, словно обращаясь к этой птице:
— Уходи!
Фан Вэньсюань начал торопливо шарить в карманах. Помявшись в нерешительности, проговорил с усилием:
— Я оставлю немного денег. Тебе могут понадобиться.
— Ты же знаешь, я не возьму!
Ну конечно! Его пальцы неловко замерли у кармана.
— Уходи!
Он ушел. Остановившись за дверью, он прикоснулся к дверной раме с отслаивающейся коричневой краской. У него было чувство, что если он уйдет сейчас, то ему уже не вернуться. И эта дверь, и безалаберная квартира за дверью, и то, что было с ним,— все куда-то исчезнет...
Вань Цюнь видела в кухонное окно, как Фан Вэньсюань идет к автобусной остановке. Он не решился приехать к ней на машине. Эта деталь отнюдь не улучшила ее мнения о нем. Когда Вань Цюнь вошла в комнату, сын спросил:
— Мама, ты плакала?
— Нет.
Убрав со стола разбросанные вещи, она принялась вытирать тряпкой пыль.
Сын поднял острый кулачок:
— Вот вырасту, кто обидит тебя — мозги вышибу!
Вань Цюнь думала, обессиленная: «Спасибо за доброту,
сынок. Но когда вырастешь, ты поймешь, что не все решается кулаками».
Весь потный, вошел Хэ Цзябинь. Произнес с обидой:
— Стучу, стучу — не откликаетесь. Извините, что сам ворвался.
Положив покупки, он повернулся к Вань Цюнь.
— Ну как? Значит, выздоровел?
Заметив, что та стоит неподвижно с полузакрытыми глазами, понизил голос:
— Что с тобой?
Вань Цюнь, подняв бессильные руки, бросилась, как страдающий от обиды ребенок, к нему на грудь. Прижалась головой и, всхлипывая, проговорила:
— Цзябинь, Цзябинь, почему все не так, как хочется?
Он похлопал ее по спине.
— Почему, говоришь? Потому что сейчас у нас переходный период. Такое уж это времечко. То жара, то мороз; где сегодня верх — завтра низ; то не так, и другое не этак. Но, опять же, зачем свои переживания считать большими, чем трудности всего общества?
Он взял Вань Цюнь за подбородок и вытер ей слезы.
— Нельзя винить в этом кого-то конкретно. Это муки рождения. Как у бабочки, сбрасывающей кокон.
— Мама! — крикнул сын, напуганный всей этой сценой.
Вань Цюнь быстро утерла платком последние капли
слез. На лице ее вспыхнула извиняющаяся, немного смущенная улыбка.
— Посмотри, сынок, сколько вкусного принес тебе дядя Хэ!
Она протянула мальчику коробку с тортом, но он оттолкнул ее. Нет, он хочет не этого. Он хочет вырасти, быстрей вырасти. Стать таким же большим и сильным, как дядя Хэ Цзябинь.
глава Если бы Лю Юйин сдавала экзамен по тактике бытовых операций, то ей бы, наверное, присвоили докторскую степень.
Утром она первым делом включала приемник. Пока тот нагревался, быстренько застилала постель. Затем, слушая шестичасовые «Пекинские новости», шла в кухню за веником, по дороге собирая снятую накануне одежду в таз для стирки. Включив плиту и поставив разогревать пампушки, возвращалась в комнату, подметала, вытирала стол. К концу уборки пампушки бывали уже готовы. Юйин разводила соевую муку и, пока варилось соевое молоко, умывалась и чистила зубы.
Сяо Цян помогал одеться Сяо Чжуану, а когда младший заканчивал умываться, на часах было ровно половина
седьмого.
Утро понедельника — самое напряженное время, так как Сяо Чжуана надо отводить в ясли. Зато все другие дни недели дома оставался только Сяо Цян, и они могли встать в шесть двадцать. Хотя бы полчасика лишних поспать, и то хорошо.
Когда У Годун снова попал в больницу, Чэнь Юнмин, понимая, как Юйин трудно одной с двумя детьми, попросил отдел кадров связаться с управлением бытового обслуживания, и ее очень скоро перевели в другую парикмахерскую, ближе к дому. Теперь ей не приходилось ездить на автобусе, можно было пешком дойти за двадцать минут. К тому же и на билетах экономия — три с половиной юаня в месяц. И для Сяо Чжуана нашлось место в яслях поближе.
Лю Юйин — человек бесхитростный. «Спасибо, товарищ директор!» Вот все, что смогла сказать.
— Вы еще и благодарите меня? — сказал Чэнь Юнмин.— Уж больно вы учтивы, а ведь имеете право даже обидеться. Ведь только после того, как ваш муж опять оказался в больнице, я взялся за дело по-настоящему. Да и то всего лишь слово замолвил, а все хлопоты легли на отдел кадров.
Если бы мужа не мучила болезнь печени, Лю Юйин могла бы назвать свою жизнь прекрасной. Ей порою даже казалось, что теперь, когда У Годуна нет рядом, ей стало проще управляться с делами. Примерно такое же чувство у нее возникало в начальной школе во время ее любимых занятий — самоподготовки. Без присмотра учителя ее разум словно просыпался: и деление, и сложение — все ей становилось ясно с ходу, а когда она повторяла выученное наизусть, не сбивалась, не спотыкалась на каждой строчке, испытывая терпение слушавших. Нет, ее речь была красива и текла бойко, как ручеек, что пробился весной из-под корки льда...
Газовый баллон ей помогли сменить Ян Сяодун и У Бинь, принесшие в воскресенье зарплату мужа. И здоровый же парень этот Ян Сяодун! Один дотащил баллон до пятого этажа, даже передохнуть не останавливался ни разу. Они же купили муку и рис. Ян Сяодун предложил:
— Если надо что — вы скажите только. А то мы — люди темные, сами можем и не дотумкать. Короче, не стесняйтесь. Видали? — Он ткнул У Биня в грудь кулаком. Хотя был уже октябрь, на У Бине была лишь нейлоновая рубашка, под которой бугрились, как клецки, тугие мышцы.— Есть на ком воду возить!
— А полегче нельзя? — произнес У Бинь.— Это все- таки грудь, а не слесарный станок.
Лю Юйин вспомнила, как муж часто повторял: «Эти занозы из нашего цеха — ничего толком сделать не в состоянии, только хиханьки им да хаханьки». Что плохого он видел в этих живых ребятах?
Даже Ян Сяодун поражался энергии У Биня. Тот показывал детям фокусы, делал стойку на голове (причем чуть не разбил ногой лампочку), затем ухватил Сяо Чжуана под мышки и, подняв его, как мешок, закружил посреди комнаты. Бригадир заметил, что хозяйка ни жива ни мертва от страха за мальчика, но она по своей деликатности постеснялась вмешаться и лишь, разговаривая с Ян Сяоду- ном, беспокойно поглядывала на У Биня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99