Если где и проводят сейчас танцульки, то тихо, без шума лишнего. Не заметили? Явно какая-то кампания готовится.
Стариканчик-то, пожалуй, прав. Видно, нос по ветру держит. Люди этого сорта, стоит что-нибудь похвалить в газетах, тут же тянут обе руки в поддержку, даже если вчера еще возмущались по тому же поводу, ногами топали. По всему видать, он из породы «чего изволите». Скользкий тип.
У Годуну стало тревожно за Чэнь Юнмина. Так самозабвенно работать, себя не помня, а потом вдруг погореть из-за какого-то пустяка, не обидно ли? Чэнь всю душу вложил в работу, у него было много качеств, за которые У Годун глубоко уважал его. Ведь нельзя же перечеркивать все достоинства человека только из-за того, что тебе не нравятся некоторые его поступки.
— А что в цехе?
— Да так, ничего особенного. Разве что Вэй и Цинь на фрезерном разделились. Им разрешили самим подбирать себе сменщиков, вот они и составили смену по-новому.
— Почему? Они же примерно равны по квалификации. Отчего им не работать на одном станке? — То, что рабочим позволяют своевольничать, опять вывело У Годуна из равновесия.
— У них давно дело не ладилось. Вэй говорил, что Цинь плохо работает, а тот Вэя винил. И работа шла через пень колоду. Сейчас сами нашли себе напарников, успокоились и работают превосходно.
Новый начальник цеха заметил, что У Годун опять недоволен. Интересно, бывает ли он доволен чем-нибудь вообще? Ян Сяодуну его даже жалко стало. Ничего удивительного, что у таких людей печень заболевает: ведь дни настали — живи да радуйся, а они все терзаются, бедолаги, все им не по душе. Ну что сами терзаются — полбеды, они ж и других терзают, тоску наводят. Как им тяжко, наверное. Несомненно, такие мысли Ян Сяодуна взросли на почве, удобренной «анархистскими» рассуждениями Чэнь Юнмина.
Зонтоправ соскочил с кровати.
— Вот в том-то и дело! — воскликнул он.— Есть начальники, которые не справляются на одном предприятии, а их спихивают на другое. Но где гарантия, что там они справятся? Дерево пересадишь — и то оно часто засыхает, а человек? Нет, уж ежели ты начальник, не сетуй на подчиненных, что не слушают указаний, а подумай-ка, почему ты не можешь пробудить их энергию. Ведь это наука, живая наука, переменам счету нет, почище калейдоскопа. Мы, китайцы, в материальном отношении непривередливы. Не хватает чего — ну и бог с ним. Примерно как в магазине костюм берешь: нет нужного размера, чуть тесноват или слишком свободен — ладно, сойдет и так. А вот мысли, души людей — с этим шутить не надо. Самое дорогое для человека — его душа. Она — мать надежды, веры, идеалов, морали... ну, в общем, всего хорошего. И в нее, в нашу душу, плевать нельзя. Не бывает так, чтоб родился кто-то — и сразу озлобился, очерствел. Только несправедливость оставляет на душах шрамы. Я считаю, что в бережном отношении к душам суть хорошего руководства...
А ему-то какое дело? Мясника речь зонтоправа тоже не тронула.
— А-а, вот станешь начальником цеха — посмотришь.
— Почему ты считаешь, что я не справлюсь? — спросил зонтоправ со всей искренностью.
У Годун, бросив на него мрачный взгляд, подумал: «А и верно, когда-нибудь они сменят нас. И не спросят, хотим ли мы, старшее поколение, сдавать им вахту. Кто тогда сможет спасти их?» Эта новая мода на «свободные объединения» распространяется, как зараза, уже и на их завод перекинулась. Если каждый из миллиарда китайцев будет делать, что пожелает, идти, куда вздумает, так к чему ж мы тогда придем? Но, сердись не сердись, а в цеху сейчас Ян Сяодун хозяин. Когда он, У Годун, вернется, его, может, уже не поставят начальником, а поставят — надо будет все переделать на прежний лад. С трудом сдержав себя, он сказал лишь:
— Раз считаешь это правильным, пусть так и будет. А ты не подумал, что все захотят в Америку переехать, там «свободно объединяться». Тогда что?
— Ну зачем вы так мрачно смотрите? Если каждый здесь будет жить, как душе угодно, кто в Америку побежит?
Зонтоправ хохотнул:
—Ваша воля — вы бы всех в железный сейф засадили. Старичок делопроизводитель промолвил тоном немало
повидавшего на своем веку человека:
—Эх, юноша, горя ты не хлебал. А то знал бы, что в сейфе не так уж плохо.
В голове У Годуна как будто жужжал рой пчел. После ухода гостя он пообедал и сразу же провалился в сон. Тут ему и приснилась та несуразица. А все из-за Ян Сяодуна. Для чего он приходил? Единственно чтоб позлить его.
Юй Ливэнь положила трубку, и ее охватили сомнения: правильно она поступила или только добавила Лю Юйин хлопот? Во время утреннего обхода У Годун пожаловался ей на отсутствие аппетита, и ее тут же что-то подтолкнуло позвонить Юйин, чтобы та принесла мужу что-нибудь вкусненькое.
—Я спросила, чего бы ему хотелось, но он не сказал,— добавила врач.— Я бы и сама что-нибудь приготовила, но подумала, что лучше уж сделать все вашими руками — это для него имеет большое значение.
Юй Ливэнь не имела привычки подшучивать над людьми и сейчас говорила вполне серьезно. Тот, кто болен, как никогда нуждается во внимании и заботе близких. Лю Юйин горячо поблагодарила и сказала, что тем же вечером что-нибудь принесет. Пока Юй Ливэнь раздумывала обо всем этом, зазвонил телефон.
—Алло! Вам кого?
—Это ты, Ливэнь? Подожди меня вечером, я за тобой приду,— раздался крик Чэнь Юнмина. Он, должно быть, звонил из автомата, в трубке был слышен шум и треск.
—Придешь за мной? — удивилась Юй Ливэнь. Со дня свадьбы такая блажь ни разу на мужа не нападала. Что ж сегодня стряслось? — Ты где сейчас?
—В городе.
—Зачем ты приехал? У тебя же отгул.— Она слегка рассердилась. Проработал всю ночь и даже не отдохнул как следует. Что за дела такие — двух дней обождать не могут?
— Ничего не поделаешь, дело срочное. Увидимся, расскажу. Сейчас неудобно. В общем, кончишь работу, жди. Хорошо?
Хорошо или плохо — что спрашивать, если сам уже все решил? Но в его уверенности, что она будет ждать, вовсе не было ни мужского превосходства, ни мужнего деспотизма. Была лишь вера во взаимную любовь и в то, что желание одного из них — обоюдное их желание.
После работы она сунула в сумку несколько медицинских журналов, бросив взгляд на свое отражение в дверном стекле, пригладила волосы, сняла с вешалки плащ и, уже на ходу его надевая, понеслась вниз по лестнице. Ей самой было смешно. Ну еще бы — опять, как когда-то, летит к нему на свидание! За столько лет не устали любить друг друга. Но, увы, его не было: у здания нет зеленого джипа, на котором обычно ездит ее муж. Она села на скамейку напротив ворот больницы, предвкушая, как вскоре увидит решительное, столь милое ей лицо Чэнь Юнмина.
Уборщица во дворе выметала последний мусор. Юй Ливэнь любила свою больницу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
Стариканчик-то, пожалуй, прав. Видно, нос по ветру держит. Люди этого сорта, стоит что-нибудь похвалить в газетах, тут же тянут обе руки в поддержку, даже если вчера еще возмущались по тому же поводу, ногами топали. По всему видать, он из породы «чего изволите». Скользкий тип.
У Годуну стало тревожно за Чэнь Юнмина. Так самозабвенно работать, себя не помня, а потом вдруг погореть из-за какого-то пустяка, не обидно ли? Чэнь всю душу вложил в работу, у него было много качеств, за которые У Годун глубоко уважал его. Ведь нельзя же перечеркивать все достоинства человека только из-за того, что тебе не нравятся некоторые его поступки.
— А что в цехе?
— Да так, ничего особенного. Разве что Вэй и Цинь на фрезерном разделились. Им разрешили самим подбирать себе сменщиков, вот они и составили смену по-новому.
— Почему? Они же примерно равны по квалификации. Отчего им не работать на одном станке? — То, что рабочим позволяют своевольничать, опять вывело У Годуна из равновесия.
— У них давно дело не ладилось. Вэй говорил, что Цинь плохо работает, а тот Вэя винил. И работа шла через пень колоду. Сейчас сами нашли себе напарников, успокоились и работают превосходно.
Новый начальник цеха заметил, что У Годун опять недоволен. Интересно, бывает ли он доволен чем-нибудь вообще? Ян Сяодуну его даже жалко стало. Ничего удивительного, что у таких людей печень заболевает: ведь дни настали — живи да радуйся, а они все терзаются, бедолаги, все им не по душе. Ну что сами терзаются — полбеды, они ж и других терзают, тоску наводят. Как им тяжко, наверное. Несомненно, такие мысли Ян Сяодуна взросли на почве, удобренной «анархистскими» рассуждениями Чэнь Юнмина.
Зонтоправ соскочил с кровати.
— Вот в том-то и дело! — воскликнул он.— Есть начальники, которые не справляются на одном предприятии, а их спихивают на другое. Но где гарантия, что там они справятся? Дерево пересадишь — и то оно часто засыхает, а человек? Нет, уж ежели ты начальник, не сетуй на подчиненных, что не слушают указаний, а подумай-ка, почему ты не можешь пробудить их энергию. Ведь это наука, живая наука, переменам счету нет, почище калейдоскопа. Мы, китайцы, в материальном отношении непривередливы. Не хватает чего — ну и бог с ним. Примерно как в магазине костюм берешь: нет нужного размера, чуть тесноват или слишком свободен — ладно, сойдет и так. А вот мысли, души людей — с этим шутить не надо. Самое дорогое для человека — его душа. Она — мать надежды, веры, идеалов, морали... ну, в общем, всего хорошего. И в нее, в нашу душу, плевать нельзя. Не бывает так, чтоб родился кто-то — и сразу озлобился, очерствел. Только несправедливость оставляет на душах шрамы. Я считаю, что в бережном отношении к душам суть хорошего руководства...
А ему-то какое дело? Мясника речь зонтоправа тоже не тронула.
— А-а, вот станешь начальником цеха — посмотришь.
— Почему ты считаешь, что я не справлюсь? — спросил зонтоправ со всей искренностью.
У Годун, бросив на него мрачный взгляд, подумал: «А и верно, когда-нибудь они сменят нас. И не спросят, хотим ли мы, старшее поколение, сдавать им вахту. Кто тогда сможет спасти их?» Эта новая мода на «свободные объединения» распространяется, как зараза, уже и на их завод перекинулась. Если каждый из миллиарда китайцев будет делать, что пожелает, идти, куда вздумает, так к чему ж мы тогда придем? Но, сердись не сердись, а в цеху сейчас Ян Сяодун хозяин. Когда он, У Годун, вернется, его, может, уже не поставят начальником, а поставят — надо будет все переделать на прежний лад. С трудом сдержав себя, он сказал лишь:
— Раз считаешь это правильным, пусть так и будет. А ты не подумал, что все захотят в Америку переехать, там «свободно объединяться». Тогда что?
— Ну зачем вы так мрачно смотрите? Если каждый здесь будет жить, как душе угодно, кто в Америку побежит?
Зонтоправ хохотнул:
—Ваша воля — вы бы всех в железный сейф засадили. Старичок делопроизводитель промолвил тоном немало
повидавшего на своем веку человека:
—Эх, юноша, горя ты не хлебал. А то знал бы, что в сейфе не так уж плохо.
В голове У Годуна как будто жужжал рой пчел. После ухода гостя он пообедал и сразу же провалился в сон. Тут ему и приснилась та несуразица. А все из-за Ян Сяодуна. Для чего он приходил? Единственно чтоб позлить его.
Юй Ливэнь положила трубку, и ее охватили сомнения: правильно она поступила или только добавила Лю Юйин хлопот? Во время утреннего обхода У Годун пожаловался ей на отсутствие аппетита, и ее тут же что-то подтолкнуло позвонить Юйин, чтобы та принесла мужу что-нибудь вкусненькое.
—Я спросила, чего бы ему хотелось, но он не сказал,— добавила врач.— Я бы и сама что-нибудь приготовила, но подумала, что лучше уж сделать все вашими руками — это для него имеет большое значение.
Юй Ливэнь не имела привычки подшучивать над людьми и сейчас говорила вполне серьезно. Тот, кто болен, как никогда нуждается во внимании и заботе близких. Лю Юйин горячо поблагодарила и сказала, что тем же вечером что-нибудь принесет. Пока Юй Ливэнь раздумывала обо всем этом, зазвонил телефон.
—Алло! Вам кого?
—Это ты, Ливэнь? Подожди меня вечером, я за тобой приду,— раздался крик Чэнь Юнмина. Он, должно быть, звонил из автомата, в трубке был слышен шум и треск.
—Придешь за мной? — удивилась Юй Ливэнь. Со дня свадьбы такая блажь ни разу на мужа не нападала. Что ж сегодня стряслось? — Ты где сейчас?
—В городе.
—Зачем ты приехал? У тебя же отгул.— Она слегка рассердилась. Проработал всю ночь и даже не отдохнул как следует. Что за дела такие — двух дней обождать не могут?
— Ничего не поделаешь, дело срочное. Увидимся, расскажу. Сейчас неудобно. В общем, кончишь работу, жди. Хорошо?
Хорошо или плохо — что спрашивать, если сам уже все решил? Но в его уверенности, что она будет ждать, вовсе не было ни мужского превосходства, ни мужнего деспотизма. Была лишь вера во взаимную любовь и в то, что желание одного из них — обоюдное их желание.
После работы она сунула в сумку несколько медицинских журналов, бросив взгляд на свое отражение в дверном стекле, пригладила волосы, сняла с вешалки плащ и, уже на ходу его надевая, понеслась вниз по лестнице. Ей самой было смешно. Ну еще бы — опять, как когда-то, летит к нему на свидание! За столько лет не устали любить друг друга. Но, увы, его не было: у здания нет зеленого джипа, на котором обычно ездит ее муж. Она села на скамейку напротив ворот больницы, предвкушая, как вскоре увидит решительное, столь милое ей лицо Чэнь Юнмина.
Уборщица во дворе выметала последний мусор. Юй Ливэнь любила свою больницу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99