Вся мебель была обита тяжелой парчой и опиралась на толстые неуклюжие ножки. Стены украшало множество грубо написанных картин, выдержанных в мутно-сером колорите, — скорее всего, они были исполнены местными художниками, — причем почти все они висели криво. В целом жилище было почти точно таким, какое он и ожидал увидеть. Странно, подумал Деккерет, очень странно.
Мэр тактично отвел лорду Деккерету и леди Фулкари отдельные спальни, так как в город Шабикант не поступало никаких сообщений о королевском браке, а люди в этих сельскохозяйственных областях, как правило, весьма щепетильно подходили к подобным вопросам. Правда, эти спальни были смежными, а дверь между ними запиралась на засов, который ничего не стоило отодвинуть. Деккерет начал думать, что мэр, возможно, был далеко не таким глупцом, каким показался на первый взгляд.
— А что такое деревья Солнца и Луны? Чем они знамениты? — спросила Фулкари из-за двери Их дорожный багаж уже разместили в комнатах, и камердинеры и фрейлины удалились в отведенные для них помещения. Деккерет отодвинул сияющий бронзовый засов и вошел на другую половину, где после непродолжительных поисков обнаружил Фулкари плещущейся в большой ванне из синего камня. Она лениво терла себе спину огромной щеткой, длинная ручка которой имела столь странную зигзагообразную форму, что вполне могла сойти за какое-нибудь колдовское орудие.
— Насколько мне известно, — сказал он, — это пара неимоверно древних деревьев, которые, как считается, обладают даром пророческой речи. Хочу сразу добавить, что на протяжении последних трех тысяч лет или около того никто не слышал от них ни слова. Когда-то в то время корональ по имени Колкалли приехал сюда, совершая великое паломничество, отправился, чтобы посмотреть на деревья, и точно на закате мужское дерево заговорило и сказало…
— Эти деревья имеют пол?
— Дерево Солнца — мужское, а дерево Луны — женское Я не знаю, как это было определено Так или иначе, корональ пришел к деревьям на закате и потребовал, чтобы они предсказали его будущее. И, как только солнце ушло за горизонт, мужское дерево произнесло тринадцать слов на незнакомом короналю языке. Колкалли очень разволновался и обратился к жрецам деревьев, чтобы те перевели ему сказанное, но они утверждали, что никто в Шабиканте уже давно не владеет языком деревьев. На самом деле они все поняли, но боялись в этом признаться, так как дерево произнесло пророчество о неизбежной смерти короналя. Которая и приключилась всего три дня спустя короналя ужалил в палец ядовитый гижимонг, и он скончался через пять минут. Это, пожалуй, все, что известно о коронале лорде Колкалли.
— И ты веришь в это? — спросила Фулкари.
— В то, что короналя ужалил в палец гижимонг, и он умер? Это описано в исторических хрониках. Одно из самых коротких правлений за всю историю Маджипура.
— В то, что дерево на самом деле говорило и предсказало его смерть.
— Веркаузи рассказывает об этом в одной из поэм. Хорошо помню, как я учил ее в школе. Сознаюсь, что совершенно не представляю, как дерево может говорить, но кто мы такие, чтобы спорить по поводу правдоподобия с несравненным Веркаузи? Так что я воздерживаюсь от какого-либо суждения по этому поводу.
— Ну, а если деревья что-нибудь скажут сегодня вечером, Деккерет, ты не должен позволить местным жителям уклониться от перевода их слов. — Фулкари в притворной ярости взмахнула кулаком. — Пусть переводят, иначе ты им такое покажешь! Перевод или смерть! Ваш корональ вам приказывает!
— А если они скажут, что дерево предсказало, будто мне осталось жить три дня? Что мне делать в этом случае?
— Для начала я постаралась бы держаться подальше от гижимонгов. — ответила Фулкари. Она протянула к нему свою длинную изящную руку. — Помоги мне вылезти из ванны. У нее такое скользкое дно.
Он взял ее за руку она легко перескочила через край ванны и Деккерет сразу же окутал ее огромным полотенцем, которое, держал наготове. Фулкари прижалась к возлюбленному а он нежно вытер ее насухо и отбросил полотенце в сторону.
Наверное, в пятидесятый раз за этот день Деккерет поразился ее ослепительной красоте: блеску волос, сиянию глаз, энергии, которую излучали точеные черты ее лица, и тому, насколько изящно сочетались в ее фигуре сила спортсменки и женская чувственность. И, кроме того, она была изумительной спутницей: умной, бодрой, проницательной, живой.
Он никак не мог перестать изумляться тому что они едва не расстались навсегда. В памяти у него то и дело — пожалуй, слишком часто — звучали некогда произнесенные слова. «Деккерет, я не хочу быть супругой короналя», — сказала она ему в роще неподалеку от Горного замка. А ведь и сам он сказал Престимиону в Тронном дворе Лабиринта, что они совершенно не подходят друг другу. Теперь было трудно представить, что они когда-то говорили такие вещи. Но эти слова были произнесены. Были. Неважно, думал Деккерет, время прошло, и все переменилось. Они поженятся, как только эта неприятная проблема, связанная с Мандралиской, уйдет в прошлое.
Деккерет взглянул в глаза Фулкари и увидел, что в них играют шаловливые огоньки.
— Увы, у нас совершенно нет времени, — печально сказал он. — Мы должны одеваться. Его превосходительство мэр ожидает нас к столу, затем состоится экскурсия по городу, а на закате мы отправимся смотреть знаменитые говорящие деревья.
— Вот видишь! Видишь! У короналя и его супруги все время занимают дела!
— Нет, не все, — чуть слышно откликнулся Деккерет, прикоснувшись губами к ямке за ее ключицей. Кожа была теплой и ароматной после ванны. Он погладил обеими ладонями ее стройную спину, гладкие ягодицы, бока. Фулкари задрожала всем телом и сильнее прижалась к нему. И все же она полностью владела собой, как и он. — Когда сегодняшние речи закончатся, — продолжал он, — мы останемся здесь вдвоем, и вся ночь будет нашей. Ты ведь знаешь это, не так ли?
— Да. О да, Деккерет, я знаю! Но прежде всего… дела зовут! — Она легко прикоснулась губами к его губам, чтобы у него не осталось сомнений в том, что она смирилась с этим и понимала, что королевские удовольствия должны подождать, пока не будет закончена королевская работа.
Затем она выскользнула из его объятий, распахнула дверь между их апартаментами и с подчеркнуто смиренной улыбкой широко взмахнула обеими руками, как бы говоря, что ему следует удалиться к себе и дать ей возможность одеться и приготовиться к исполнению своих обязанностей. Деккерет поцеловал ее в щеку и удалился; ему тоже нужно было облачиться в парадные королевские одежды зеленого и золотого цветов и взять все атрибуты его высокого титула: кольцо, нагрудную цепь и прочие мелочи, служившие символами его власти как правителя всего мира.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157
Мэр тактично отвел лорду Деккерету и леди Фулкари отдельные спальни, так как в город Шабикант не поступало никаких сообщений о королевском браке, а люди в этих сельскохозяйственных областях, как правило, весьма щепетильно подходили к подобным вопросам. Правда, эти спальни были смежными, а дверь между ними запиралась на засов, который ничего не стоило отодвинуть. Деккерет начал думать, что мэр, возможно, был далеко не таким глупцом, каким показался на первый взгляд.
— А что такое деревья Солнца и Луны? Чем они знамениты? — спросила Фулкари из-за двери Их дорожный багаж уже разместили в комнатах, и камердинеры и фрейлины удалились в отведенные для них помещения. Деккерет отодвинул сияющий бронзовый засов и вошел на другую половину, где после непродолжительных поисков обнаружил Фулкари плещущейся в большой ванне из синего камня. Она лениво терла себе спину огромной щеткой, длинная ручка которой имела столь странную зигзагообразную форму, что вполне могла сойти за какое-нибудь колдовское орудие.
— Насколько мне известно, — сказал он, — это пара неимоверно древних деревьев, которые, как считается, обладают даром пророческой речи. Хочу сразу добавить, что на протяжении последних трех тысяч лет или около того никто не слышал от них ни слова. Когда-то в то время корональ по имени Колкалли приехал сюда, совершая великое паломничество, отправился, чтобы посмотреть на деревья, и точно на закате мужское дерево заговорило и сказало…
— Эти деревья имеют пол?
— Дерево Солнца — мужское, а дерево Луны — женское Я не знаю, как это было определено Так или иначе, корональ пришел к деревьям на закате и потребовал, чтобы они предсказали его будущее. И, как только солнце ушло за горизонт, мужское дерево произнесло тринадцать слов на незнакомом короналю языке. Колкалли очень разволновался и обратился к жрецам деревьев, чтобы те перевели ему сказанное, но они утверждали, что никто в Шабиканте уже давно не владеет языком деревьев. На самом деле они все поняли, но боялись в этом признаться, так как дерево произнесло пророчество о неизбежной смерти короналя. Которая и приключилась всего три дня спустя короналя ужалил в палец ядовитый гижимонг, и он скончался через пять минут. Это, пожалуй, все, что известно о коронале лорде Колкалли.
— И ты веришь в это? — спросила Фулкари.
— В то, что короналя ужалил в палец гижимонг, и он умер? Это описано в исторических хрониках. Одно из самых коротких правлений за всю историю Маджипура.
— В то, что дерево на самом деле говорило и предсказало его смерть.
— Веркаузи рассказывает об этом в одной из поэм. Хорошо помню, как я учил ее в школе. Сознаюсь, что совершенно не представляю, как дерево может говорить, но кто мы такие, чтобы спорить по поводу правдоподобия с несравненным Веркаузи? Так что я воздерживаюсь от какого-либо суждения по этому поводу.
— Ну, а если деревья что-нибудь скажут сегодня вечером, Деккерет, ты не должен позволить местным жителям уклониться от перевода их слов. — Фулкари в притворной ярости взмахнула кулаком. — Пусть переводят, иначе ты им такое покажешь! Перевод или смерть! Ваш корональ вам приказывает!
— А если они скажут, что дерево предсказало, будто мне осталось жить три дня? Что мне делать в этом случае?
— Для начала я постаралась бы держаться подальше от гижимонгов. — ответила Фулкари. Она протянула к нему свою длинную изящную руку. — Помоги мне вылезти из ванны. У нее такое скользкое дно.
Он взял ее за руку она легко перескочила через край ванны и Деккерет сразу же окутал ее огромным полотенцем, которое, держал наготове. Фулкари прижалась к возлюбленному а он нежно вытер ее насухо и отбросил полотенце в сторону.
Наверное, в пятидесятый раз за этот день Деккерет поразился ее ослепительной красоте: блеску волос, сиянию глаз, энергии, которую излучали точеные черты ее лица, и тому, насколько изящно сочетались в ее фигуре сила спортсменки и женская чувственность. И, кроме того, она была изумительной спутницей: умной, бодрой, проницательной, живой.
Он никак не мог перестать изумляться тому что они едва не расстались навсегда. В памяти у него то и дело — пожалуй, слишком часто — звучали некогда произнесенные слова. «Деккерет, я не хочу быть супругой короналя», — сказала она ему в роще неподалеку от Горного замка. А ведь и сам он сказал Престимиону в Тронном дворе Лабиринта, что они совершенно не подходят друг другу. Теперь было трудно представить, что они когда-то говорили такие вещи. Но эти слова были произнесены. Были. Неважно, думал Деккерет, время прошло, и все переменилось. Они поженятся, как только эта неприятная проблема, связанная с Мандралиской, уйдет в прошлое.
Деккерет взглянул в глаза Фулкари и увидел, что в них играют шаловливые огоньки.
— Увы, у нас совершенно нет времени, — печально сказал он. — Мы должны одеваться. Его превосходительство мэр ожидает нас к столу, затем состоится экскурсия по городу, а на закате мы отправимся смотреть знаменитые говорящие деревья.
— Вот видишь! Видишь! У короналя и его супруги все время занимают дела!
— Нет, не все, — чуть слышно откликнулся Деккерет, прикоснувшись губами к ямке за ее ключицей. Кожа была теплой и ароматной после ванны. Он погладил обеими ладонями ее стройную спину, гладкие ягодицы, бока. Фулкари задрожала всем телом и сильнее прижалась к нему. И все же она полностью владела собой, как и он. — Когда сегодняшние речи закончатся, — продолжал он, — мы останемся здесь вдвоем, и вся ночь будет нашей. Ты ведь знаешь это, не так ли?
— Да. О да, Деккерет, я знаю! Но прежде всего… дела зовут! — Она легко прикоснулась губами к его губам, чтобы у него не осталось сомнений в том, что она смирилась с этим и понимала, что королевские удовольствия должны подождать, пока не будет закончена королевская работа.
Затем она выскользнула из его объятий, распахнула дверь между их апартаментами и с подчеркнуто смиренной улыбкой широко взмахнула обеими руками, как бы говоря, что ему следует удалиться к себе и дать ей возможность одеться и приготовиться к исполнению своих обязанностей. Деккерет поцеловал ее в щеку и удалился; ему тоже нужно было облачиться в парадные королевские одежды зеленого и золотого цветов и взять все атрибуты его высокого титула: кольцо, нагрудную цепь и прочие мелочи, служившие символами его власти как правителя всего мира.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157