Слева за спиной Гавирала стоял второй по старшинству брат, лорд Гавдат, пухлый, с тяжелым подбородком, невообразимо глупый человек, безоглядно увлеченный колдовством и предсказаниями. Сегодня он напялил на себя нелепое облачение геомантов из Тидиаса, города, находившегося на Горе неподалеку от Замка: высокий медный шлем, роскошные парчовые одежды, украшенную сложным узором мантию. Мандралиска не мог припомнить, когда ему в последний раз довелось видеть нечто столь же смехотворное.
Он сделал положенный почтительный жест.
— Мой господин Гавирал. И мой господин Гавдат.
Гавирал вместо ответа протянул ему бутылку.
— Хотите немного вина, Мандралиска?
За все эти годы они так и не усвоили, что он терпеть не мог вино! Но все же он отказался очень вежливо, с благодарностью. Этим людям бесполезно даже пытаться объяснить такие вещи. Тогда Гавирал сам сделал хороший глоток и с учтивостью, которой Мандралиска никак не ожидал от него, передал бутылку своему тупому брату, который бездумно топтался сзади. Гавдат запрокинул голову далеко назад — так далеко, что Мандралиска изумился, каким образом медный шлем не свалился на пол, одним долгим глотком почти полностью опорожнил бутылку и лениво отбросил ее в сторону. Остатки вылились на лежавшую на полу, некогда девственно белую, огромную шкуру ститмоя.
— Ну, ладно, — сказал наконец Гавирал. Взгляд его маленьких глазок безостановочно метался из стороны в сторону, что делало его очень похожим на какого-нибудь мелкого грызуна. Он помахал какими-то бумагами, которые, смяв, держал в руке. — Мандралиска, вы слышали последние новости из Лабиринта?
— Вы имеете в виду серьезную болезнь понтифекса после удара, мой господин?
— Понтифекс мертв, — провозгласил Гавирал. — Первый удар он перенес, но за ним последовал второй. Он умер сразу, так говорится в этих посланиях, которые довольно долго шли к нам. Престимион уже провозглашен его преемником.
— А Деккерет — новым короналем?
— Его коронация состоится вскоре, — важно произнес Гавдат, выделяя каждое слово, как будто передавал сообщение, которое нашептывал ему какой-то невидимый дух. — Я изучил его будущее. Ему предстоит короткое и несчастливое царствование.
Мандралиска промолчал. Эти замечания, казалось, не нуждались в каком-либо комментарии.
— Возможно, — сказал лорд Гавирал, расчесав пальцами свои заметно поредевшие рыжеватые волосы, — наступил благоприятный момент для того, чтобы, согласно нашему плану, провозгласить независимость Зимроэля. Грозный Конфалюм сошел от сцены, Престимион по уши увяз в проблемах с формированием нового правительства в Лабиринте, в Замке поселился новый неопытный человек.. Что вы скажете на это, Мандралиска? Мы собираем вещи, возвращаемся в Ни-мойю и ставим мир в известность о том, что западный континент не желает больше прозябать под пятой Алханроэля. Как вам идея? Мы поставим их перед фактом, ффу-у! — он вытянул губы трубочкой и подул в пространство. — И пусть они попробуют возразить.
Прежде чем Мандралиска успел сказать что-то в ответ, в соседнем зале раздался громкий топот, что-то с грохотом разбилось, затем послышались нечленораздельные хриплые крики. Мандралиска предположил, что этот шум возвещает о появлении буйного скотоподобного лорда Гавиниуса, но, к его удивлению (впрочем, не столь уж сильному), в зал ввалился неуклюжий громила Гавахауд, считавший себя образцом элегантности и изящества. Впрочем, его появление пришлось как нельзя кстати: можно было найти наиболее дипломатичную форму ответа. Гавахауд с порога возмущенно заявил, что незачем ставить скульптуры на дороге, а затем, заметив Мандралиску, бросил взгляд на Гавирала и спросил:
— Ну что? Он согласен?
Можно было не обращаться к толкователю, чтобы понять, что они горят нетерпением развязать собственную войну против Престимиона и Деккерета. От него же они хотели лишь одного: чтобы он погладил их по головам и похвалил за высокие устремления и воинственный дух.
Все три брата сразу же уставились на него: остроглазый Гавирал, багроволицый Гавахауд, пустоглазый дурак Гавдат. Это почти трогательно, подумал Мандралиска, до какой степени они все нуждаются в нем, как жаждут получить от него хоть какое-то одобрение тем жалким потугам, которые они считают выработанной стратегией.
— Если ваши слова, мой господин, означают, что вы ждете от меня подтверждения тому, что сейчас подходящее время, чтобы провозгласить нашу независимость от имперского правительства, то мой ответ будет: нет, я так не считаю.
Каждый из троих отреагировал на спокойное заявление Мандралиски по-своему. А тот одним молниеносным взглядом сумел внимательно рассмотреть братьев и счел свое впечатление достаточно поучительным.
Гавдат, казалось, испытал самый настоящий шок; он резко вскинул голову, так что его пухлые щеки задрожали, как пудинг. Скорее всего, он долго творил заклинания и ожидал совсем иного результата беседы. Надменный Гавахауд, тоже совершенно явно изумленный и разочарованный, впился в Мандралиску ошарашенным взглядом; очевидно, такое же выражение должно было бы появиться на его лице, если бы тайный советник плюнул ему в глаза. Один лишь Гавирал воспринял ответ Мандралиски с полным спокойствием. Он посмотрел сначала на одного брата, затем на другого с самодовольным видом, который мог означать только одно: «Что? Разве я не говорил вам? Никогда нельзя спешить, нужно сначала посоветоваться с Мандралиской». Это было свидетельством умственного превосходства Гавирала над толпой своих безмозглых братьев: в нем одном имелись какие-то проблески сознания, возможно даже, понимания того, насколько они все глупы, что они не могут сделать ни единого шага ни в каком направлении без подсказки своего тайного советника.
— Могу ли я спросить, — тщательно подбирая слова, заговорил Гавирал, — почему все же вы так считаете?
— По нескольким причинам, мой господин. — Он поднял руку перед собой и согнул указательный палец — Первое. Сейчас траурное время для всего Маджипура, если я правильно помню реакцию на смерть понтифекса Пранкипина двадцать лет назад. Даже на Зимроэле понтифекс это не просто уважаемая, а очень почитаемая персона, а в нашем случае речь идет о понтифексе Конфалюме, считающемся наиболее выдающимся монархом за много столетий. Я полагаю, что объявление о революционном разрыве с имперским правительством в те самые часы, когда люди повсюду выражают, в чем я нисколько не сомневаюсь, свою скорбь по поводу смерти Конфалюма, было бы воспринято как безвкусная и даже оскорбительная акция. Это лишило бы нас симпатий значительной части наших собственных граждан и вызвало бы настоящую ярость среди жителей Алханроэля
— Возможно и так, — уступил Гавирал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157