А бог Думузи, податель плодородия,
входит в царя, который едет на лодке в храм, и входит через ворота в
святилища Инанны, ведя овцу и держа в руках козленка. Они вместе стоят на
пороге храма, жрица и царь, богиня и бог, пока весь город приветствует их
в великой радости. А потом они входят внутрь храма, в специально
приготовленную спальню. Он ласкает ее, и входит в нее, и вспахивает ее, и
изливает свое семя в ее чрево. Так было от начала начал, когда
существовали только боги, и царская власть еще не была ниспослана с небес.
В день новой луны, который означает начало нового года, я отправился с
остальными к Белому помосту, чтобы дождаться появления Инанны и Думузи.
Легкий ветерок, влажный и ароматный, дул с юга. Это ветер, который мы
называем обманщиком, ибо он обещает весну, но на самом деле возвращает
зиму.
На западной стороне Помоста появился царь с козленком и овцой. Толпа
расступилась, давая ему дорогу, когда он медленно поднимался по ступеням к
храму. Он выглядел величественно и великолепно. На нем был свет божества,
тело его словно светилось изнутри.
По-моему, во свершении Великого Священного Брака есть нечто, что
вызывает восторг любого человека. С тех пор как Думузи стал царем, он в
шестов раз совершал этот ритуал, и каждый год, глядят как он пересекает
помост, я был поражен почтением и благоговением, которые он во мне
вызывал, он, человек столь обычный в прочие дни, с такой дряблой душонкой.
Но когда в царе бог, сам царь - бог. Я никогда не забуду, как выглядел в
ночь священного ритуала мой отец - мощный, величественный, огромный. Не
оглядываясь по сторонам, он проходил мимо того места, где стояли мы с
матерью и смотрели...
Он входил в храм, возвращался вместе с Инанной, протягивал руки к
горожанам и снова уходил в храм, ведя богиню в опочивальню. Лугальбанда
всегда выглядел величественным. Я и не ожидал от Думузи, что он будет
способен соперничать с моим отцом, но в эту ночь так получилось.
В эту ночь, казалось, происходило что-то необычное. Царь и жрица обычно
показывались народу в тот момент, когда полумесяц луны появлялся над
храмом. Но в эту ночь этот миг наступил и прошел, а храмовая дверь
оставалась закрытой. Мы вопросительно переглядывались, но никто не смел
заговорить.
Наконец, огромная кованая дверь распахнулась, и священная пара
появилась. При виде них толпа благоговейно замолкла. Молчание было словно
пропасть, которая поглотила все звуки мира. Но это продолжалось только
мгновение. Секунду спустя послышался шепот, свист втянутого в грудь
воздуха, когда стоявшие впереди стали ахать и шептать от удивления.
Оттуда, где я стоял, невозможно было сразу увидеть, что произошло. Вот
Думузи, в сияющей короне и царском одеянии богатого синего цвета. Вот
подле него Инанна. И тут до меня дошло, что женщина в священных украшениях
из слоновой кости, золота, граната и ляписа - не Инанна, не та Инанна,
которая выходила на порог все предыдущие годы моей жизни. Та женщина была
невысока и полнотела, а эта казалась сделанной из более тонкой материи:
стройная, почти хрупкая, и высокая - ее плечи были почти вровень с плечами
Думузи. Секундой позже я понял, кем она может быть. До меня дошло, что я
вот-вот потеряю то, что никогда мне не принадлежало, и я ничего не могу
сделать, чтобы этому помешать.
Я должен был увидеть ее лицо. Я протолкался вперед, раскидывая локтями
людей, словно сухой тростник.
С расстояния в двадцать шагов я посмотрел прямо ей в глаза, и увидел
злорадство, сиявшее в них. Да, конечно, это была она, вырванная из своей
подземной комнатки и вознесенная на вершину священной власти в Уруке.
Больше не прислужница богини, а сама богиня, неожиданно, внезапно
вознесенная. Я не мог шевельнуться. Тяжесть залила мои ноги, приковав их к
земле. В горле у меня стал ком, который ни проглотить, ни выплюнуть.
Она смотрела на меня, но казалось, не видела, хотя я и был на голову
выше самого высокого человека. Церемония полностью захватила ее. Я видел,
как она подала Думузи священную чашу меда и взяла у него священный сосуд
ячменя. Я слышал, как они обменивались ритуальными словами:
- Моя священная драгоценность, моя пресветлая Инанна, - говорил он ей.
А она отвечала ему:
- О, мой муж Думузи, ты воистину любовь моя.
Хриплым голосом я сказал какому-то вельможе, стоявшему рядом со мной:
- Что случилось? Где Инанна?
- Вот Инанна.
- Но эта девушка не верховная жрица.
- С этой ночи она - Инанна, - ответил кто-то. А другой, стоявший
неподалеку от меня, добавил:
- Говорят, что старая Инанна болела, и весь день ей становилось все
хуже, а на закате она умерла. Но у них уже была наготове другая, и они
посвятили ее в Инанну. Они так торопились, чтобы омыть и одеть ее. Она
сочетается сегодня с Думузи.
Я слышал, как слова эхом отдавались в глубине моей души: СЕГОДНЯ ОНА
СОЧЕТАЕТСЯ С ДУМУЗИ, и мне казалось, что я без чувств упаду на землю.
Царь отпил меду из чаши и вернул его богине, чтобы она сделала то же
самое. Они соединили руки, опрокинули сосуд с ячменем, рассыпав зерна по
земле и вылив на них мед. Храмовые музыканты ударили по струнам и запели
гимн появившимся богу и богине. Сейчас олицетворявшие бога и богиню уйдут
внутрь. В божественной опочивальне прислужницы снимут с нее кольца, бусы,
нагрудные пластины, сияющий треугольник золота, прикрывающий ее лоно, а
потом он будет ласкать ее и произносить слова Священного Брака. А потом...
потом...
Я не мог больше стоять и смотреть.
Я повернулся и помчался прочь от Помоста, словно бешеный бык, сбивая с
ног тех, кто был недостаточно проворен, чтобы уступить мне дорогу. За мной
неслись звуки флейт и кимвалов. Я не мог выносить эту музыку. Они теперь в
опочивальне, думал я, он касается ее, гладит ее тело, прижимается губами к
ее губам, накрывает ее тело своим, войдет в нее...
Я метался то в ту, то в другую сторону во тьме, не зная, куда бегу.
Мука, которую я слишком хорошо знал, снова была во мне. Я чувствовал себя
одиноким, отверженным, чужаком в своем родном городе. У меня не было ни
отца, ни брата, ни жены, ни даже кого-то, кого я мог бы искренне назвать
другом. Мое одиночество окружало меня стеной огня. Я тосковал по кому-то,
кто протянул бы мне руку, но не было со мной никого. Все, что мне
оставалось - это бежать, и я бежал до тех пор, пока мне не стало казаться,
что сердце разрывается у меня в груди. Наконец я понял, что бреду
спотыкаясь по пустынным улицам той части города, где находились казармы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
входит в царя, который едет на лодке в храм, и входит через ворота в
святилища Инанны, ведя овцу и держа в руках козленка. Они вместе стоят на
пороге храма, жрица и царь, богиня и бог, пока весь город приветствует их
в великой радости. А потом они входят внутрь храма, в специально
приготовленную спальню. Он ласкает ее, и входит в нее, и вспахивает ее, и
изливает свое семя в ее чрево. Так было от начала начал, когда
существовали только боги, и царская власть еще не была ниспослана с небес.
В день новой луны, который означает начало нового года, я отправился с
остальными к Белому помосту, чтобы дождаться появления Инанны и Думузи.
Легкий ветерок, влажный и ароматный, дул с юга. Это ветер, который мы
называем обманщиком, ибо он обещает весну, но на самом деле возвращает
зиму.
На западной стороне Помоста появился царь с козленком и овцой. Толпа
расступилась, давая ему дорогу, когда он медленно поднимался по ступеням к
храму. Он выглядел величественно и великолепно. На нем был свет божества,
тело его словно светилось изнутри.
По-моему, во свершении Великого Священного Брака есть нечто, что
вызывает восторг любого человека. С тех пор как Думузи стал царем, он в
шестов раз совершал этот ритуал, и каждый год, глядят как он пересекает
помост, я был поражен почтением и благоговением, которые он во мне
вызывал, он, человек столь обычный в прочие дни, с такой дряблой душонкой.
Но когда в царе бог, сам царь - бог. Я никогда не забуду, как выглядел в
ночь священного ритуала мой отец - мощный, величественный, огромный. Не
оглядываясь по сторонам, он проходил мимо того места, где стояли мы с
матерью и смотрели...
Он входил в храм, возвращался вместе с Инанной, протягивал руки к
горожанам и снова уходил в храм, ведя богиню в опочивальню. Лугальбанда
всегда выглядел величественным. Я и не ожидал от Думузи, что он будет
способен соперничать с моим отцом, но в эту ночь так получилось.
В эту ночь, казалось, происходило что-то необычное. Царь и жрица обычно
показывались народу в тот момент, когда полумесяц луны появлялся над
храмом. Но в эту ночь этот миг наступил и прошел, а храмовая дверь
оставалась закрытой. Мы вопросительно переглядывались, но никто не смел
заговорить.
Наконец, огромная кованая дверь распахнулась, и священная пара
появилась. При виде них толпа благоговейно замолкла. Молчание было словно
пропасть, которая поглотила все звуки мира. Но это продолжалось только
мгновение. Секунду спустя послышался шепот, свист втянутого в грудь
воздуха, когда стоявшие впереди стали ахать и шептать от удивления.
Оттуда, где я стоял, невозможно было сразу увидеть, что произошло. Вот
Думузи, в сияющей короне и царском одеянии богатого синего цвета. Вот
подле него Инанна. И тут до меня дошло, что женщина в священных украшениях
из слоновой кости, золота, граната и ляписа - не Инанна, не та Инанна,
которая выходила на порог все предыдущие годы моей жизни. Та женщина была
невысока и полнотела, а эта казалась сделанной из более тонкой материи:
стройная, почти хрупкая, и высокая - ее плечи были почти вровень с плечами
Думузи. Секундой позже я понял, кем она может быть. До меня дошло, что я
вот-вот потеряю то, что никогда мне не принадлежало, и я ничего не могу
сделать, чтобы этому помешать.
Я должен был увидеть ее лицо. Я протолкался вперед, раскидывая локтями
людей, словно сухой тростник.
С расстояния в двадцать шагов я посмотрел прямо ей в глаза, и увидел
злорадство, сиявшее в них. Да, конечно, это была она, вырванная из своей
подземной комнатки и вознесенная на вершину священной власти в Уруке.
Больше не прислужница богини, а сама богиня, неожиданно, внезапно
вознесенная. Я не мог шевельнуться. Тяжесть залила мои ноги, приковав их к
земле. В горле у меня стал ком, который ни проглотить, ни выплюнуть.
Она смотрела на меня, но казалось, не видела, хотя я и был на голову
выше самого высокого человека. Церемония полностью захватила ее. Я видел,
как она подала Думузи священную чашу меда и взяла у него священный сосуд
ячменя. Я слышал, как они обменивались ритуальными словами:
- Моя священная драгоценность, моя пресветлая Инанна, - говорил он ей.
А она отвечала ему:
- О, мой муж Думузи, ты воистину любовь моя.
Хриплым голосом я сказал какому-то вельможе, стоявшему рядом со мной:
- Что случилось? Где Инанна?
- Вот Инанна.
- Но эта девушка не верховная жрица.
- С этой ночи она - Инанна, - ответил кто-то. А другой, стоявший
неподалеку от меня, добавил:
- Говорят, что старая Инанна болела, и весь день ей становилось все
хуже, а на закате она умерла. Но у них уже была наготове другая, и они
посвятили ее в Инанну. Они так торопились, чтобы омыть и одеть ее. Она
сочетается сегодня с Думузи.
Я слышал, как слова эхом отдавались в глубине моей души: СЕГОДНЯ ОНА
СОЧЕТАЕТСЯ С ДУМУЗИ, и мне казалось, что я без чувств упаду на землю.
Царь отпил меду из чаши и вернул его богине, чтобы она сделала то же
самое. Они соединили руки, опрокинули сосуд с ячменем, рассыпав зерна по
земле и вылив на них мед. Храмовые музыканты ударили по струнам и запели
гимн появившимся богу и богине. Сейчас олицетворявшие бога и богиню уйдут
внутрь. В божественной опочивальне прислужницы снимут с нее кольца, бусы,
нагрудные пластины, сияющий треугольник золота, прикрывающий ее лоно, а
потом он будет ласкать ее и произносить слова Священного Брака. А потом...
потом...
Я не мог больше стоять и смотреть.
Я повернулся и помчался прочь от Помоста, словно бешеный бык, сбивая с
ног тех, кто был недостаточно проворен, чтобы уступить мне дорогу. За мной
неслись звуки флейт и кимвалов. Я не мог выносить эту музыку. Они теперь в
опочивальне, думал я, он касается ее, гладит ее тело, прижимается губами к
ее губам, накрывает ее тело своим, войдет в нее...
Я метался то в ту, то в другую сторону во тьме, не зная, куда бегу.
Мука, которую я слишком хорошо знал, снова была во мне. Я чувствовал себя
одиноким, отверженным, чужаком в своем родном городе. У меня не было ни
отца, ни брата, ни жены, ни даже кого-то, кого я мог бы искренне назвать
другом. Мое одиночество окружало меня стеной огня. Я тосковал по кому-то,
кто протянул бы мне руку, но не было со мной никого. Все, что мне
оставалось - это бежать, и я бежал до тех пор, пока мне не стало казаться,
что сердце разрывается у меня в груди. Наконец я понял, что бреду
спотыкаясь по пустынным улицам той части города, где находились казармы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91