Мескингашер, сын
солнца, стал нашим царем, когда Урук еще не был Уруком, а двумя деревнями
- Эанной и Куллабом. После него царем был мой дед, герой Энмеркар, который
создал Урук из двух деревень. А после него - Лугальбанда. При этих двух
героях мы завоевали нашу независимость и достигли расцвета и величия,
хранителем которых я был все эти долгие годы.
Энмебарагеси давно умер, и его сын Акка стал царем Киша. В один
прекрасный день, при ярком зимнем солнце я впервые увидел этот город,
высоко вздымающийся на плоской равнине Буранну, за стеной со многими
башнями, выкрашенными в ослепительный белый цвет. На башнях развевались
длинные флаги багряного и изумрудного цветов. Киш похож на двугорбого
верблюда: на западе и востоке два центра-близнеца и низинный район
посередине. Храмы Киша возвышались на очень высоких помостах, выше, чем
Белый Помост Урука. Ступени к ним поднимались высоко в небо, словно вели к
самим богам. Это показалось мне величественным и прекрасным и когда я
перестраивал храмы Урука, то имел ввиду высокие помосты Киша. Но это было
много лет спустя.
Город Киш был великолепен. Казалось, все в нем кричало: "Я
могущественный, я непобедимый город!" Я почувствовал себя мальчишкой,
первый раз покинувший родной дом, но в сердце моем не было места страху.
Я предстал пред стенами Киша, и мрачный длиннобородый привратник вышел,
небрежно помахивая своим бронзовым скипетром, знаком его должности. Он
оглядел меня с ног до головы, словно я был каким-то ничтожеством, мясом,
ходившим на двух ногах. Я ответил на его взгляд таким же наглым взглядом.
Слегка касаясь рукояти своего меча, я сказал ему:
- Доложи своему господину, что сын Лугальбанды пришел из Урука
приветствовать его.
9
В ту ночь я ел с золотых блюд во дворце царя Акки. Так началось мое
четырехлетнее пребывание в Кише.
Акка тепло принял меня то ли из уважения к моему отцу, то ли от мысли
как-то использовать меня потом против Думузи. Может быть, было в его
радушии немного и того и другого. Он был человеком чести, как мне и
говорили, но в то же время Акка до мозга костей был монархом, который
обращал все на пользу своего города.
Это был розовокожий здоровяк с большим брюхом. Он обожал мясо и пиво.
Голова у него была совершенно безволосая. Ему брили ее каждое утро в
присутствии его придворных и сановников. Лезвия, которыми пользовались
цирюльники, были из белого металла, которого я никогда не видел прежде, и
чрезвычайно острые. Акка сказал, что они из железа. Это удивило меня,
поскольку я считал, что железо темнее и не годится к употреблению - оно
мягкое и его по-настоящему не наточить. Управляющий объяснил мне, что это
особое железо. Оно упало с неба в земле Дильмун, и его сплавляли с другим
металлом, которому не было названия, он то и давал сплаву белый цвет и
особую твердость. Много раз с тех пор я мечтал о таком металле для выделки
оружия и о тайне его выплавки.
Как бы там ни было, я никогда не видел никого, выбритого более чисто,
чем Акка. Все высшие сановники тоже ходили бритыми, кроме тех, предки
которых были люди пустыни, так как их волосы слишком густые и брить их -
нелегкая задача. Я это понимаю, потому что мои волосы точно такие же, как
у Лугальбанды. Во мне тоже течет кровь людей пустыни: мой рост, мои густые
волосы и борода говорят об этом, хотя нос у меня не острый и загнутый, как
у них. В любом городе страны живет немало детей пустыни, но в Кише их
больше, чем в любом другом месте. В Кише их было, наверное, больше
половины населения, и на улицах мне приходилось слышать их речь так же
часто, как и нашу собственную. Акка знал, что я убежал от Думузи.
Казалось, он знал много из того, что происходит в Уруке, куда больше, чем
я. Нет ничего удивительного в том, что такой могущественный царь, как
Акка, держит широкую и мощную сеть лазутчиков в городе, который считается
соперником Киша. Что меня удивило, так это источник, откуда пришли эти
сведения. Эта истина открылась мне позже.
- Что же ты натворил, - спросил Акка, - что заставило царя так
поступить с тобой?
Над этим я и сам много думал. Почему Думузи вдруг стал смотреть на
меня, как на врага, не замечая меня все шесть или семь лет, что прошли со
смерти моего отца? Или это время я не представлял совершенно никакой
опасности его владычеству? Хотя я был силен и высок не по годам, я еще не
был готов играть хоть сколько-нибудь значительную роль в управлении
городом. Наверняка Думузи это понимал. Если по мальчишеству я когда и
хвастался, что в один прекрасный день стану царем, так ведь это и было
мальчишеское хвастовство, пока правление моего отца, героя Лугальбанды,
было еще свежо в моей памяти. Все мечты о царской власти, которые у меня
были в более поздние времена - я не отрицаю, что они у меня были, - я
держал при себе.
Сидя за столом Акки, я вспомнил, что был в Уруке некто, кто посвятил
немало времени предсказанию мой судьбы, и казалось, не сомневался, что мне
суждено стать царем. Разве не нашептывала она о радостях, которые мы
разделим, когда я приду к власти? Разве не зашла она столь далеко, что
изыскала имя, под которым я буду править?
И она была совсем близко от ушей Думузи.
- Как тебе кажется, что подумает Думузи, - спросил я Акку, - если он
узнает, что в мою душу вошел великий дух божественного Лугальбанды и что
дух этот все время пребывает во мне?
- Так вот значит, в чем дело! - воскликнул Акка, и глаза его
заблестели.
Он поднес к губам чашу с пивом, отпил из нее, и задумался.
Помолчав, он ответил, внимательно наблюдая за мной:
- Если бы дело обстояло так, или Думузи просто подумал бы, что это
может быть правдой, тогда воистину ты представлял бы огромную опасность
для Думузи. Он знает, что не стоит и волоса из бороды твоего отца. Он
боится самого имени Лугальбанды. Но мертвый Лугальбанда ему не страшен. Он
не представляет опасности для трона Думузи.
- Да, это так.
- Да, - сказал Акка, улыбаясь. - Но если станет известно, что дух
великого и доблестного Лугальбанды избрал ныне своим обиталищем крепкое
тело его сына и что сын уже приближается к возрасту, когда он сможет
играть роль в управлении городом... Что ж, тогда это другое дело - ты
становишься для Думузи опасностью, серьезной опасностью...
- Достаточно серьезной, чтобы меня убить?
Акка развел руками:
- Что гласит пословица? Что трусу львы чудятся там, где храбрец видит
кошек? Я бы не боялся духа Лугальбанды, будь я на месте Думузи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
солнца, стал нашим царем, когда Урук еще не был Уруком, а двумя деревнями
- Эанной и Куллабом. После него царем был мой дед, герой Энмеркар, который
создал Урук из двух деревень. А после него - Лугальбанда. При этих двух
героях мы завоевали нашу независимость и достигли расцвета и величия,
хранителем которых я был все эти долгие годы.
Энмебарагеси давно умер, и его сын Акка стал царем Киша. В один
прекрасный день, при ярком зимнем солнце я впервые увидел этот город,
высоко вздымающийся на плоской равнине Буранну, за стеной со многими
башнями, выкрашенными в ослепительный белый цвет. На башнях развевались
длинные флаги багряного и изумрудного цветов. Киш похож на двугорбого
верблюда: на западе и востоке два центра-близнеца и низинный район
посередине. Храмы Киша возвышались на очень высоких помостах, выше, чем
Белый Помост Урука. Ступени к ним поднимались высоко в небо, словно вели к
самим богам. Это показалось мне величественным и прекрасным и когда я
перестраивал храмы Урука, то имел ввиду высокие помосты Киша. Но это было
много лет спустя.
Город Киш был великолепен. Казалось, все в нем кричало: "Я
могущественный, я непобедимый город!" Я почувствовал себя мальчишкой,
первый раз покинувший родной дом, но в сердце моем не было места страху.
Я предстал пред стенами Киша, и мрачный длиннобородый привратник вышел,
небрежно помахивая своим бронзовым скипетром, знаком его должности. Он
оглядел меня с ног до головы, словно я был каким-то ничтожеством, мясом,
ходившим на двух ногах. Я ответил на его взгляд таким же наглым взглядом.
Слегка касаясь рукояти своего меча, я сказал ему:
- Доложи своему господину, что сын Лугальбанды пришел из Урука
приветствовать его.
9
В ту ночь я ел с золотых блюд во дворце царя Акки. Так началось мое
четырехлетнее пребывание в Кише.
Акка тепло принял меня то ли из уважения к моему отцу, то ли от мысли
как-то использовать меня потом против Думузи. Может быть, было в его
радушии немного и того и другого. Он был человеком чести, как мне и
говорили, но в то же время Акка до мозга костей был монархом, который
обращал все на пользу своего города.
Это был розовокожий здоровяк с большим брюхом. Он обожал мясо и пиво.
Голова у него была совершенно безволосая. Ему брили ее каждое утро в
присутствии его придворных и сановников. Лезвия, которыми пользовались
цирюльники, были из белого металла, которого я никогда не видел прежде, и
чрезвычайно острые. Акка сказал, что они из железа. Это удивило меня,
поскольку я считал, что железо темнее и не годится к употреблению - оно
мягкое и его по-настоящему не наточить. Управляющий объяснил мне, что это
особое железо. Оно упало с неба в земле Дильмун, и его сплавляли с другим
металлом, которому не было названия, он то и давал сплаву белый цвет и
особую твердость. Много раз с тех пор я мечтал о таком металле для выделки
оружия и о тайне его выплавки.
Как бы там ни было, я никогда не видел никого, выбритого более чисто,
чем Акка. Все высшие сановники тоже ходили бритыми, кроме тех, предки
которых были люди пустыни, так как их волосы слишком густые и брить их -
нелегкая задача. Я это понимаю, потому что мои волосы точно такие же, как
у Лугальбанды. Во мне тоже течет кровь людей пустыни: мой рост, мои густые
волосы и борода говорят об этом, хотя нос у меня не острый и загнутый, как
у них. В любом городе страны живет немало детей пустыни, но в Кише их
больше, чем в любом другом месте. В Кише их было, наверное, больше
половины населения, и на улицах мне приходилось слышать их речь так же
часто, как и нашу собственную. Акка знал, что я убежал от Думузи.
Казалось, он знал много из того, что происходит в Уруке, куда больше, чем
я. Нет ничего удивительного в том, что такой могущественный царь, как
Акка, держит широкую и мощную сеть лазутчиков в городе, который считается
соперником Киша. Что меня удивило, так это источник, откуда пришли эти
сведения. Эта истина открылась мне позже.
- Что же ты натворил, - спросил Акка, - что заставило царя так
поступить с тобой?
Над этим я и сам много думал. Почему Думузи вдруг стал смотреть на
меня, как на врага, не замечая меня все шесть или семь лет, что прошли со
смерти моего отца? Или это время я не представлял совершенно никакой
опасности его владычеству? Хотя я был силен и высок не по годам, я еще не
был готов играть хоть сколько-нибудь значительную роль в управлении
городом. Наверняка Думузи это понимал. Если по мальчишеству я когда и
хвастался, что в один прекрасный день стану царем, так ведь это и было
мальчишеское хвастовство, пока правление моего отца, героя Лугальбанды,
было еще свежо в моей памяти. Все мечты о царской власти, которые у меня
были в более поздние времена - я не отрицаю, что они у меня были, - я
держал при себе.
Сидя за столом Акки, я вспомнил, что был в Уруке некто, кто посвятил
немало времени предсказанию мой судьбы, и казалось, не сомневался, что мне
суждено стать царем. Разве не нашептывала она о радостях, которые мы
разделим, когда я приду к власти? Разве не зашла она столь далеко, что
изыскала имя, под которым я буду править?
И она была совсем близко от ушей Думузи.
- Как тебе кажется, что подумает Думузи, - спросил я Акку, - если он
узнает, что в мою душу вошел великий дух божественного Лугальбанды и что
дух этот все время пребывает во мне?
- Так вот значит, в чем дело! - воскликнул Акка, и глаза его
заблестели.
Он поднес к губам чашу с пивом, отпил из нее, и задумался.
Помолчав, он ответил, внимательно наблюдая за мной:
- Если бы дело обстояло так, или Думузи просто подумал бы, что это
может быть правдой, тогда воистину ты представлял бы огромную опасность
для Думузи. Он знает, что не стоит и волоса из бороды твоего отца. Он
боится самого имени Лугальбанды. Но мертвый Лугальбанда ему не страшен. Он
не представляет опасности для трона Думузи.
- Да, это так.
- Да, - сказал Акка, улыбаясь. - Но если станет известно, что дух
великого и доблестного Лугальбанды избрал ныне своим обиталищем крепкое
тело его сына и что сын уже приближается к возрасту, когда он сможет
играть роль в управлении городом... Что ж, тогда это другое дело - ты
становишься для Думузи опасностью, серьезной опасностью...
- Достаточно серьезной, чтобы меня убить?
Акка развел руками:
- Что гласит пословица? Что трусу львы чудятся там, где храбрец видит
кошек? Я бы не боялся духа Лугальбанды, будь я на месте Думузи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91