Она улыбнулась мне, как в тот первый
раз, когда мы были детьми, улыбкой, которая была теплой и любящей, а в
чем-то свирепой и вызывающей. Я знал, что она уничтожила бы меня, если бы
могла. Но на эту ночь она была моей. Она не потеряла ни частички своей
красоты за прошедшие двенадцать месяцев. Грудь ее была высока, талия
тонка, бедра широки. Ногти ее были остры и длинны, словно кинжалы, и
выкрашены в цвет умирающей луны. Она поманила меня к ложу почти незаметным
жестом руки. Мы подошли к нему и обнялись. Ее кожа была как ткани, что
ткут на небесах. Мое тело парило над ней. Спина ее выгибалась подо мной.
Ее пальцы впились в мышцы моей спины, и она подтянула колени к груди и
раздвинула их, губы ее раскрылись, язык чуть высунулся наружу, его кончик
облизывал губы. Дыхание ее напоминало шипение. Она совсем не закрывала
глаз, женщины редко так поступают. Я видел это. Я тоже не закрывал глаз,
ни одно мгновение той ночи.
На заре я услышал шум пришедшего дождя, первого дождя нового года,
слабый приглушенный стук по древним кирпичам храмового помоста. Я встал с
ложа и осмотрелся в поисках своих одежд, чтобы одеться и уйти. Она лежала,
глядя на меня. Она следила за мной, как змея следит за своей добычей.
- Останься еще немного, - тихо сказала она. - Ночь еще не окончилась.
- Барабаны бьют. Я должен идти.
- Весь город спит. Твои друзья валяются в пьяном угаре и видят хмельные
сны. Что тебе одному делать в этот час?
Она издала мурлыкающий звук. Я не доверяю мурлыкающим змеям.
- Вернись на мое ложе, Гильгамеш. Ночь еще не насытилась, говорю тебе.
С улыбкой я ответил:
- Ты хочешь сказать, что ты еще не насытилась?
- А ты?
Я пожал плечами.
- Мы выполнили ритуал. И выполнили его усердно.
- Стало быть, ненасытный на какое-то время насытился? Или, может быть,
я тебе наскучила, и ты готов искать себе следующую женщину на этот день?
- "Жестокие слова говоришь, Инанна.
- Но они не лишены истины, Гильгамеш. Тебе все мало. Мало женщин, мало
вина, мало работы, мало войны. Ты бушуешь, словно поток, сметая все на
своем пути, ты бремя, под которым стонет весь город. Люди кричат и молят
тебя о пощаде, так тяжко ты их угнетаешь.
Это меня больно ужалило. Глаза мои расширились от удивления.
- Я - угнетатель?! Я справедливый и мудрый царь, госпожа!
- Вполне возможно. Не сомневаюсь, что так оно и есть. Но ты ошеломляешь
и сокрушаешь собственный народ. Ты заставляешь молодежь маршировать но
холмам вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз, пока у них не чернеет перед
глазами и они не падают от изнеможения, а тебе все мало, и ты не знаешь к
ним пощады. А женщины! Никто еще не делал так, как это делаешь ты. У тебя
их пять, шесть, десять за ночь. До меня доходят слухи.
- Не десять, - сказал я. - Не шесть и не пять.
Она улыбнулась.
- Мне так сказали. Говорят, что ни одна не может тебя удовлетворить,
что ты словно бешеный бык. Они смотрят на меня и говорят: "Только богиня
могла бы насытить его!" Ну что же, во мне обитает богиня, и мы с тобой
провели ночь вместе, ты и я. Ты насытился, хоть раз в жизни? Это потому ты
теперь стремишься поскорее уйти?
Теперь мне хотелось бежать, потому что у меня не было защиты от нее. Но
в этом я не мог ей признаться. Я сдержанно сказал:
- Я хочу один прогуляться по дождю.
- Ну что же, иди, а затем возвращайся назад.
Глаза ее сверкнули. В ней была сила хлещущего кнута. Я поднял свои
одежды, заколебался, бросил их снова на пол и стоял нагим перед ней. В
опочивальне стоял мускусный запах. Остатки благовоний все еще дымились в
жаровне. Губы ее были сжаты, ноздри раздувались. Низким, хриплым голосом
она сказала:
- Ты вернешься? Для тебя - каждую ночь по десять женщин. Для меня -
одна ночь. Одна эта ночь в году, Гильгамеш.
Я вдруг стал меньше ее бояться, слыша, как она старается таким образом
разбудить во мне жалость.
- Ах вот оно как. Инанна? Никого-никого? И так весь год?
- А кто, кроме бога, может касаться богини, как ты думаешь?
Я осмелел. Я посмел даже пошутить немного, подразнить ее.
- Даже тайком, потихонечку нельзя? - спросил я игриво. - Какой-нибудь
здоровенный, похотливый раб, потихонечку призванный в храм в самую темную
стражу ночи...
В ней вспыхнул гнев. Она прижала кулаки к груди. Пальцы ее скрючились и
напоминали когти.
- И ты посмел сказать такую мерзость под кровом самого храма?! О,
стыдись! Стыдись, Гильгамеш!
Потом она смягчилась. Все еще похожая на кошку, она снова мурлыкала,
приподняла согнутую в колене ногу и ступней потерла икру другой ноги. Чуть
мягче она сказала:
- Есть только ты, только одна ночь в году. Клянусь тебе в этом, хотя я
чувствую себя оскверненной, оттого что должна клясться тебе в чем-то. Но у
меня - только ты. И я еще не готова отпустить тебя. Ты останешься? Ты
останешься еще немного? Ведь у меня есть только одна ночь, эта
единственная ночь в году.
- Дай мне сперва очиститься под дождем, - сказал я.
Какое-то время я стол перед храмом, омытый дождем зари. Потом я
вернулся к ней. Кошка или змея, жрица или богиня, я не мог ей отказать, не
мог, если только в одну ночь в году ей дано было познать объятия. А дождь,
смыв с меня усталость и пот, снова пробудил мои силы и желание. Я не мог
отказать ей. Я хотел ее, я вернулся к ней...
18
В самом начале нового года мне приснился сон, который я никак не мог
разгадать. Позже в ту же ночь мне приснился другой сон, такой же
непознаваемый.
Я очень беспокоился, что так мало мог понять в этих снах. Боги часто
разговаривают с царями, когда они спят, и возможно, мне таким образом
рассказывали что-то важное для благополучия города. Поэтому я отправился в
храм Ана и рассказал свои сны моей матери, мудрой жрице Нинсун.
Она приняла меня в своих покоях. Плащ на ней был черный, отороченный
внизу широкой каймой бусин, золотых и гранатовых. В ней, как всегда, были
удивительные спокойствие и красота. Все может быть в хаосе, но она всегда
пребывала в мире и покое.
Она взяла мои руки в свои маленькие прохладные ладони и держала их
некоторое время, улыбаясь, ожидая, что я заговорю первым.
- Прошлой ночью, - сказал я, - мне снилось, что на меня нашло чувство
великого счастья, и я вышагивал, полный восторга, среди прочих молодых
героев. Спустилась ночь, и звезды зажглись на небесах. И вот, когда я
стоял под звездами, одна из них рухнула на землю, та самая, что несла в
себе сущность небесного отца Ана. Я пробовал поднять ее, но она была
чересчур тяжела. Я пробовал хотя бы сдвинуть ее, но не мог. Весь Урук
столпился вокруг и смотрел. Простой люд толкался, чтобы увидеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
раз, когда мы были детьми, улыбкой, которая была теплой и любящей, а в
чем-то свирепой и вызывающей. Я знал, что она уничтожила бы меня, если бы
могла. Но на эту ночь она была моей. Она не потеряла ни частички своей
красоты за прошедшие двенадцать месяцев. Грудь ее была высока, талия
тонка, бедра широки. Ногти ее были остры и длинны, словно кинжалы, и
выкрашены в цвет умирающей луны. Она поманила меня к ложу почти незаметным
жестом руки. Мы подошли к нему и обнялись. Ее кожа была как ткани, что
ткут на небесах. Мое тело парило над ней. Спина ее выгибалась подо мной.
Ее пальцы впились в мышцы моей спины, и она подтянула колени к груди и
раздвинула их, губы ее раскрылись, язык чуть высунулся наружу, его кончик
облизывал губы. Дыхание ее напоминало шипение. Она совсем не закрывала
глаз, женщины редко так поступают. Я видел это. Я тоже не закрывал глаз,
ни одно мгновение той ночи.
На заре я услышал шум пришедшего дождя, первого дождя нового года,
слабый приглушенный стук по древним кирпичам храмового помоста. Я встал с
ложа и осмотрелся в поисках своих одежд, чтобы одеться и уйти. Она лежала,
глядя на меня. Она следила за мной, как змея следит за своей добычей.
- Останься еще немного, - тихо сказала она. - Ночь еще не окончилась.
- Барабаны бьют. Я должен идти.
- Весь город спит. Твои друзья валяются в пьяном угаре и видят хмельные
сны. Что тебе одному делать в этот час?
Она издала мурлыкающий звук. Я не доверяю мурлыкающим змеям.
- Вернись на мое ложе, Гильгамеш. Ночь еще не насытилась, говорю тебе.
С улыбкой я ответил:
- Ты хочешь сказать, что ты еще не насытилась?
- А ты?
Я пожал плечами.
- Мы выполнили ритуал. И выполнили его усердно.
- Стало быть, ненасытный на какое-то время насытился? Или, может быть,
я тебе наскучила, и ты готов искать себе следующую женщину на этот день?
- "Жестокие слова говоришь, Инанна.
- Но они не лишены истины, Гильгамеш. Тебе все мало. Мало женщин, мало
вина, мало работы, мало войны. Ты бушуешь, словно поток, сметая все на
своем пути, ты бремя, под которым стонет весь город. Люди кричат и молят
тебя о пощаде, так тяжко ты их угнетаешь.
Это меня больно ужалило. Глаза мои расширились от удивления.
- Я - угнетатель?! Я справедливый и мудрый царь, госпожа!
- Вполне возможно. Не сомневаюсь, что так оно и есть. Но ты ошеломляешь
и сокрушаешь собственный народ. Ты заставляешь молодежь маршировать но
холмам вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз, пока у них не чернеет перед
глазами и они не падают от изнеможения, а тебе все мало, и ты не знаешь к
ним пощады. А женщины! Никто еще не делал так, как это делаешь ты. У тебя
их пять, шесть, десять за ночь. До меня доходят слухи.
- Не десять, - сказал я. - Не шесть и не пять.
Она улыбнулась.
- Мне так сказали. Говорят, что ни одна не может тебя удовлетворить,
что ты словно бешеный бык. Они смотрят на меня и говорят: "Только богиня
могла бы насытить его!" Ну что же, во мне обитает богиня, и мы с тобой
провели ночь вместе, ты и я. Ты насытился, хоть раз в жизни? Это потому ты
теперь стремишься поскорее уйти?
Теперь мне хотелось бежать, потому что у меня не было защиты от нее. Но
в этом я не мог ей признаться. Я сдержанно сказал:
- Я хочу один прогуляться по дождю.
- Ну что же, иди, а затем возвращайся назад.
Глаза ее сверкнули. В ней была сила хлещущего кнута. Я поднял свои
одежды, заколебался, бросил их снова на пол и стоял нагим перед ней. В
опочивальне стоял мускусный запах. Остатки благовоний все еще дымились в
жаровне. Губы ее были сжаты, ноздри раздувались. Низким, хриплым голосом
она сказала:
- Ты вернешься? Для тебя - каждую ночь по десять женщин. Для меня -
одна ночь. Одна эта ночь в году, Гильгамеш.
Я вдруг стал меньше ее бояться, слыша, как она старается таким образом
разбудить во мне жалость.
- Ах вот оно как. Инанна? Никого-никого? И так весь год?
- А кто, кроме бога, может касаться богини, как ты думаешь?
Я осмелел. Я посмел даже пошутить немного, подразнить ее.
- Даже тайком, потихонечку нельзя? - спросил я игриво. - Какой-нибудь
здоровенный, похотливый раб, потихонечку призванный в храм в самую темную
стражу ночи...
В ней вспыхнул гнев. Она прижала кулаки к груди. Пальцы ее скрючились и
напоминали когти.
- И ты посмел сказать такую мерзость под кровом самого храма?! О,
стыдись! Стыдись, Гильгамеш!
Потом она смягчилась. Все еще похожая на кошку, она снова мурлыкала,
приподняла согнутую в колене ногу и ступней потерла икру другой ноги. Чуть
мягче она сказала:
- Есть только ты, только одна ночь в году. Клянусь тебе в этом, хотя я
чувствую себя оскверненной, оттого что должна клясться тебе в чем-то. Но у
меня - только ты. И я еще не готова отпустить тебя. Ты останешься? Ты
останешься еще немного? Ведь у меня есть только одна ночь, эта
единственная ночь в году.
- Дай мне сперва очиститься под дождем, - сказал я.
Какое-то время я стол перед храмом, омытый дождем зари. Потом я
вернулся к ней. Кошка или змея, жрица или богиня, я не мог ей отказать, не
мог, если только в одну ночь в году ей дано было познать объятия. А дождь,
смыв с меня усталость и пот, снова пробудил мои силы и желание. Я не мог
отказать ей. Я хотел ее, я вернулся к ней...
18
В самом начале нового года мне приснился сон, который я никак не мог
разгадать. Позже в ту же ночь мне приснился другой сон, такой же
непознаваемый.
Я очень беспокоился, что так мало мог понять в этих снах. Боги часто
разговаривают с царями, когда они спят, и возможно, мне таким образом
рассказывали что-то важное для благополучия города. Поэтому я отправился в
храм Ана и рассказал свои сны моей матери, мудрой жрице Нинсун.
Она приняла меня в своих покоях. Плащ на ней был черный, отороченный
внизу широкой каймой бусин, золотых и гранатовых. В ней, как всегда, были
удивительные спокойствие и красота. Все может быть в хаосе, но она всегда
пребывала в мире и покое.
Она взяла мои руки в свои маленькие прохладные ладони и держала их
некоторое время, улыбаясь, ожидая, что я заговорю первым.
- Прошлой ночью, - сказал я, - мне снилось, что на меня нашло чувство
великого счастья, и я вышагивал, полный восторга, среди прочих молодых
героев. Спустилась ночь, и звезды зажглись на небесах. И вот, когда я
стоял под звездами, одна из них рухнула на землю, та самая, что несла в
себе сущность небесного отца Ана. Я пробовал поднять ее, но она была
чересчур тяжела. Я пробовал хотя бы сдвинуть ее, но не мог. Весь Урук
столпился вокруг и смотрел. Простой люд толкался, чтобы увидеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91