Пару раз Василий оскальзывался и чувствовал боль
на разбитых губах и ободранных руках. Но и эта боль была какая-то
отстраненная. Пару раз боди-комп пытался помочь советом и спрашивал,
выводить ли на бимоны имеющиеся карты местности, не повторить ли сеанс
спутниковой связи, не поиграть ли сейчас в трехмерные крестики-нолики, не
спеть ли.
Потом Василий машинально оглянулся и увидел, что оторвался от
"глаза" на порядочное расстояние, по крайней мере, куда больше, чем Антон. А
напарника как раз накрывал и захватывал порыв того густого ветра, отчего
движения тела и конечностей сразу стали какие-то прерывистые, дискретные.
При этом дискретность все более увеличивалась, разные части и члены у
Антона двигались по своим особым маршрутам. Он вроде бы разлетался на
лоскутки, словно рисунок в детском калейдоскопе. Только струйки крови,
напоминающие длинные тонкие веточки, и порванные струны сухожилий явно
не соответствовали детской игрушке. "Глаз" как будто изучал Антона при
помощи полного разъятия. И кончилось это тем, что от напарника остались
лишь какие-то конфетти, но и они быстро превращалось в набор
геометрических точек.
"Полное растворение,-- автоматически подытожил Василий,-- он
получил то, что хотел. Но я-то всегда требовал другого, это должно ведь
учитываться."
Когда "глаз" стал разворачиваться в его сторону, то уже нашлась какая-
то полуразрушенная канавка с гниющей жижей на дне. Василий соскользнул в
нее и пошлепал, стараясь пригибаться как можно ниже. Однако, над головой
неотвратимо возникло и быстро сгустилось марево со странными оптическими
свойствами -- оно вроде бы состояло из множества газообразных линз. Воздух
был пошинкован на отдельные объемы, одни из которых как бы раздулись и
стали тугими, словно буфера молодой красавицы, другие наоборот съежились и
провисли на манер старушачьих сисек.
Марево опустилось и рассекло самого Василия на отдельные странно
смотрящиеся куски -- получившаяся картина смахивала на совместное
творчество Сальвадора Дали и Пабло Пикассо. Но при том полная
анестезия, никакой боли. Чудом сохранившимся зрением Василий
видел, как пролетают, кружась, руки, ноги, гирлянды кишок, уши
-- все они были измененных форм и размеров. Безобидная такая
расчлененка, похожая на карусель. А потом они упорхнули прочь и
Василий на мгновение остался в пустоте, странной, промятой
складками, рассеченной прожилками как мрамор. Все несущественно,
все пофиг -- только такая мысль осталась при нем, но даже она слабела.
Время отделилось от него и стало несильным ветерком. Он висел,
затухая в пустоте, пока вокруг не зароились вдруг другие части другого тела.
Вскоре уже Василий воплотился в новую форму, которая приспособлена была
жить там, где нет человеческих дорог. У него появились челюстеруки, два
панциря, передние и задние хвосты, бахрома отростков, три пары тонких
длинных лап и родина под лиловым небом...
В какой-то сверхположительный момент пустота была оттеснена, марево
отступило, а вместе с ним и бредовые видения. Неведомый эксперимент
закончился. Василий встрепенулся всеми своими членами -- самыми
обычными, человеческими -- и сфокусировавшимся зрением определил, что
дренажная канава из открытой стала уже закрытой, то есть над головой
появилcя свод и свет сменился тьмой. Это даже показалось уютным. Да и
вскоре забрезжил впереди день -- через какую-то сотню метров тоннель
благополучно заканчивался.
А когда Василий снова вышел на свет, то увидел поваленную колючку и
снесенные каким-то паводком столбы. Пожалуйте на волю, в пампасы. Оставив
позади зону, Василий старался ни о чем не думать, но потом в его голове стал
заседать дискуссионный клуб, который все-таки пришел к мнению, что это
экстраморфин так разлагающе действует на психику. Половина того, что он
увидел сегодня, просто -- непрекрасные видЕния, наркотические глюки. А что
касается Антона, то он просто взбесился и дал деру незнамо куда. Что и
следовало ожидать от долбанного индуиста-буддиста-пофигиста.
К концу дня Василий все-таки ступил на болотистый берег озера
Горькое. Из его амуниции мало что сохранилось, только вещмешок с
универсальной щеткой и миской, в которую нечего было класть.
Электромочалка и то сломалось, отчего теперь только лупила током и
бессмысленно скакала по спине. Ну и конечно боди-комп накрепко присосался
к груди. А еще сохранился пакетик экстраморфина. Его Василий без особого
сожаления бросил в воду. А потом без особых колебаний снова выловил и
ограничился тем, что отсыпал в озеро половину.
Василий, с трудом двигая ноги (те самые конечности, что совсем
недавно, в видЕнии, самостоятельно плясали вокруг него) собрал немного
валежника и подпалил его зажигалкой. Улегся на бочок, поджарил на костерке
одну половинку своего тела, повернулся и припек другую. Затем успел
отодвинуться, прежде чем отрубился от изнеможения и легкого дымного
отравления. Снов не было, ни приятных, типа вручения
Нобелевской премии, ни поганых, вроде круиза на барже с гробами.
Когда он прекратил спать, то почувствовал, что лучше полежать еще
немного без какого-либо движения. Ведь достаточно одной подвижки и сразу
все хором заболит, и руки, и губы, и поясница, и желудок, и его
брат -- кишечник.
Неожиданно он стал вспоминать то, что ему вспоминать не хотелось --
один малоприятный эпизод из своей армейской биографии. В армию его
призвали в конце 89 года как офицера запаса. Подобное приключилось лишь с
одним его однокурсником и лишь потому, что тот повернут был на оружии и
всяких воинственных выкриках. Но мирные люди вполне ловко скрывались от
военкомата, несмотря на волны повесток, время от времени заливающих
почтовые ящики.
А Василий не стал особо отбрыкиваться, может потому-что поднадоела
"тихая" семейная жизнь и тоскливые будни мэнээса во ВНИИ холодильного
машиностроения.
Вначале служба равнялась работе в спокойном учреждении, мало
отличимом от гражданского, только зарплата была повыше. Но по мере того,
как на эту зарплату доставалось продуктов все меньше, работа
становилась все более неспокойной. Кончилось это переброской в
южные края, под Моздок, в одно малопонятное инженерное
подразделение. Вскоре Василий первый раз услышал как свистят
пули, и понял, что свистнувшая пуля уже не опасна.
А потом настал день, когда центральная власть, закусав сама себя,
рухнула. После этого прошло совсем немного времени, и Василия вызвали к
командиру полка.
У того в штабе уже находилось пять человек. Трое из них были
обыкновенными верзилами из разведроты. Четвертый выглядел довольно
интеллигентно, вроде как военный переводчик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
на разбитых губах и ободранных руках. Но и эта боль была какая-то
отстраненная. Пару раз боди-комп пытался помочь советом и спрашивал,
выводить ли на бимоны имеющиеся карты местности, не повторить ли сеанс
спутниковой связи, не поиграть ли сейчас в трехмерные крестики-нолики, не
спеть ли.
Потом Василий машинально оглянулся и увидел, что оторвался от
"глаза" на порядочное расстояние, по крайней мере, куда больше, чем Антон. А
напарника как раз накрывал и захватывал порыв того густого ветра, отчего
движения тела и конечностей сразу стали какие-то прерывистые, дискретные.
При этом дискретность все более увеличивалась, разные части и члены у
Антона двигались по своим особым маршрутам. Он вроде бы разлетался на
лоскутки, словно рисунок в детском калейдоскопе. Только струйки крови,
напоминающие длинные тонкие веточки, и порванные струны сухожилий явно
не соответствовали детской игрушке. "Глаз" как будто изучал Антона при
помощи полного разъятия. И кончилось это тем, что от напарника остались
лишь какие-то конфетти, но и они быстро превращалось в набор
геометрических точек.
"Полное растворение,-- автоматически подытожил Василий,-- он
получил то, что хотел. Но я-то всегда требовал другого, это должно ведь
учитываться."
Когда "глаз" стал разворачиваться в его сторону, то уже нашлась какая-
то полуразрушенная канавка с гниющей жижей на дне. Василий соскользнул в
нее и пошлепал, стараясь пригибаться как можно ниже. Однако, над головой
неотвратимо возникло и быстро сгустилось марево со странными оптическими
свойствами -- оно вроде бы состояло из множества газообразных линз. Воздух
был пошинкован на отдельные объемы, одни из которых как бы раздулись и
стали тугими, словно буфера молодой красавицы, другие наоборот съежились и
провисли на манер старушачьих сисек.
Марево опустилось и рассекло самого Василия на отдельные странно
смотрящиеся куски -- получившаяся картина смахивала на совместное
творчество Сальвадора Дали и Пабло Пикассо. Но при том полная
анестезия, никакой боли. Чудом сохранившимся зрением Василий
видел, как пролетают, кружась, руки, ноги, гирлянды кишок, уши
-- все они были измененных форм и размеров. Безобидная такая
расчлененка, похожая на карусель. А потом они упорхнули прочь и
Василий на мгновение остался в пустоте, странной, промятой
складками, рассеченной прожилками как мрамор. Все несущественно,
все пофиг -- только такая мысль осталась при нем, но даже она слабела.
Время отделилось от него и стало несильным ветерком. Он висел,
затухая в пустоте, пока вокруг не зароились вдруг другие части другого тела.
Вскоре уже Василий воплотился в новую форму, которая приспособлена была
жить там, где нет человеческих дорог. У него появились челюстеруки, два
панциря, передние и задние хвосты, бахрома отростков, три пары тонких
длинных лап и родина под лиловым небом...
В какой-то сверхположительный момент пустота была оттеснена, марево
отступило, а вместе с ним и бредовые видения. Неведомый эксперимент
закончился. Василий встрепенулся всеми своими членами -- самыми
обычными, человеческими -- и сфокусировавшимся зрением определил, что
дренажная канава из открытой стала уже закрытой, то есть над головой
появилcя свод и свет сменился тьмой. Это даже показалось уютным. Да и
вскоре забрезжил впереди день -- через какую-то сотню метров тоннель
благополучно заканчивался.
А когда Василий снова вышел на свет, то увидел поваленную колючку и
снесенные каким-то паводком столбы. Пожалуйте на волю, в пампасы. Оставив
позади зону, Василий старался ни о чем не думать, но потом в его голове стал
заседать дискуссионный клуб, который все-таки пришел к мнению, что это
экстраморфин так разлагающе действует на психику. Половина того, что он
увидел сегодня, просто -- непрекрасные видЕния, наркотические глюки. А что
касается Антона, то он просто взбесился и дал деру незнамо куда. Что и
следовало ожидать от долбанного индуиста-буддиста-пофигиста.
К концу дня Василий все-таки ступил на болотистый берег озера
Горькое. Из его амуниции мало что сохранилось, только вещмешок с
универсальной щеткой и миской, в которую нечего было класть.
Электромочалка и то сломалось, отчего теперь только лупила током и
бессмысленно скакала по спине. Ну и конечно боди-комп накрепко присосался
к груди. А еще сохранился пакетик экстраморфина. Его Василий без особого
сожаления бросил в воду. А потом без особых колебаний снова выловил и
ограничился тем, что отсыпал в озеро половину.
Василий, с трудом двигая ноги (те самые конечности, что совсем
недавно, в видЕнии, самостоятельно плясали вокруг него) собрал немного
валежника и подпалил его зажигалкой. Улегся на бочок, поджарил на костерке
одну половинку своего тела, повернулся и припек другую. Затем успел
отодвинуться, прежде чем отрубился от изнеможения и легкого дымного
отравления. Снов не было, ни приятных, типа вручения
Нобелевской премии, ни поганых, вроде круиза на барже с гробами.
Когда он прекратил спать, то почувствовал, что лучше полежать еще
немного без какого-либо движения. Ведь достаточно одной подвижки и сразу
все хором заболит, и руки, и губы, и поясница, и желудок, и его
брат -- кишечник.
Неожиданно он стал вспоминать то, что ему вспоминать не хотелось --
один малоприятный эпизод из своей армейской биографии. В армию его
призвали в конце 89 года как офицера запаса. Подобное приключилось лишь с
одним его однокурсником и лишь потому, что тот повернут был на оружии и
всяких воинственных выкриках. Но мирные люди вполне ловко скрывались от
военкомата, несмотря на волны повесток, время от времени заливающих
почтовые ящики.
А Василий не стал особо отбрыкиваться, может потому-что поднадоела
"тихая" семейная жизнь и тоскливые будни мэнээса во ВНИИ холодильного
машиностроения.
Вначале служба равнялась работе в спокойном учреждении, мало
отличимом от гражданского, только зарплата была повыше. Но по мере того,
как на эту зарплату доставалось продуктов все меньше, работа
становилась все более неспокойной. Кончилось это переброской в
южные края, под Моздок, в одно малопонятное инженерное
подразделение. Вскоре Василий первый раз услышал как свистят
пули, и понял, что свистнувшая пуля уже не опасна.
А потом настал день, когда центральная власть, закусав сама себя,
рухнула. После этого прошло совсем немного времени, и Василия вызвали к
командиру полка.
У того в штабе уже находилось пять человек. Трое из них были
обыкновенными верзилами из разведроты. Четвертый выглядел довольно
интеллигентно, вроде как военный переводчик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115