Наступил черед
последнего переодевания на этот день. Лаборант был спрятан в
шкаф с лабораторной посудой, а Василий продолжил путь в белом
халате, с той самой каталкой.
В итоге, всё, что катилось, оказалось в
помещении, напоминающем холодильник мясокомбината, тут даже
висели бараньи туши на крюках -- в смекалке командованию базы
нельзя было отказать. Потом лаборанты вышли гуртом за пределы
секретной зоны, тут уж Василий откололся от них и воспользовался
трофейной магнитной картой. Он преодолел бронированную дверь и
немного погодя оказался уже перед трещиной в наружней стене.
Пролез через дыру, пробрался через участок сплошных развалин и
сплошной задымленности, ликвидировал расчет боевиков, паливший
по вертушкам из ЗУРа, спустился в какой-то люк и оказался в
закрытой сточной канаве. Здесь было много всяких насекомых и
червей, которые норовили укусить побольнее и заползти в разные
отверстия. Но все это теперь выглядело милыми забавами. Метров
сорок пути -- и неожиданно над головой забрезжил легкий
естественный свет. Василий поднял крышку какого-то люка,
выбрался не без натуги наружу и оказался на помойке.
За
четвертой кучей мусора сидел человек и что-то жевал тремя
зубами. Страшный, больной, в коросте и язвах, изможденный
мужичонка неопределенного возраста в пределах от двадцати до
девяноста лет. Он напоминал на три четверти развалившийся сарай.
Его тусклый взгляд остановился на Василии, но не отразил ничего.
Этому кошмарному человеку было решительно все равно, пошинкуют
ли сейчас его в крошки, наградят ли орденом или положат в
кровать с королевой красоты.
Василий понял, что встреченный тип не представляет никакой
опасности, хотя для пущей безопасности неплохо бы его и пришить.
Но посетовав на моральные ограничения, установленные как будто
для того, чтобы хорошим людям стало совсем невмоготу, десантник
сохранил ханурику жизнь. Когда Василий уже собирался
распрощаться с бедолагой навек, что-то показалось ему знакомым.
Кажется, в 1991 году они уже встречались.
-- Послушай, ты не тот... который...
-- Я тот, который,-- невнятно сказал ханурик, не прекращая жевать
останками зубов.
Этот человек, несмотря на изнеможенность, стирающую национальные
отличия, выглядел русским.
-- Ты откуда, мужик?-- решил уточнить Василий.
-- Из Ростова, сынок.
Ну наверняка это тот самый тип, который некогда провел его дворами к
тропе, ведущей в лес. Все сходится. Петром же мужичонку звать.
Петр -- местный раб.
-- Ты -- Петр?
-- Я был Петр, Прошкин был, а теперь одно воспоминание осталось.
Меня здесь просто Петушком кличут. Я тебя знаю. Пошли, кой-что
покажу.
И поднялся -- сейчас его одежка, замызганная и словно бы пролежавшая
год в помойке, завоняла еще больше. Василий, потихоньку зажимая нос,
подумал, что этот обрывок человека, скорее всего, еще и рехнулся, так что
покажет какую-нибудь фигню вроде обрывка туалетной бумаги или
недоеденной конфеты.
-- Эй, Петр, лучше выведи меня как в прошлый раз.
-- Это успеется. Пошли, пошли,-- и невзирая на свой несчастный вид раб
довольно цепко ухватил Василия за рукав.
При всей своей "занятости" Василий не стал выдираться. Что-то ему
подсказало -- этот тип дурака валять не будет.
Они прошли мимо куч тряпья и
гниющих отбросов, а затем невольник подвинул какой-то деревянный щит,
прикрытый дерном. Открылась глазам и носу зловонная яма, явно
предназначенная для хранения компоста.
Василий снова насторожился. Он ожидал, что раб Петя вот-вот кинется
на него с криком: "А теперь ты мне за все ответишь", сбросит в яму и прикроет
крышкой. Но этого не случилось. Произошло другое -- невольник сам
опустился вниз и принялся рыться в дерьме, засунув руки по локоть. Наконец
он чего-то там нашарил и стал доставать. То, что Петр Прошкин выудил в
итоге, казалось похожим на кривую палку. Но потом раб смотал с
нее тряпицу, одну другую. Секунду спустя стало ясно, что он
обнажил сияющий клинок. Сабля Зульфикар!
-- Я нашел ее раньше других, такова была воля Аллаха,-- сказал
невольник Петя, явно заблудившийся в религиозных вопросах,-- и теперь отдаю
ее тебе.
Он довел ошеломленного Василия, который судорожно сжимал
нечаянное приобретение в руках, до сарая, за которым начиналась тропа,
ведущая к кустистому склону. Уже темнело. Где-то ближе к центру селения,
еще рвались ракеты, дрожали языки пламени и закручивались столбы дыма.
-- Пошли со мной, Петр. Я серьезно говорю. У меня тут машина.
-- Нет, парень, поздно. Мне не сегодня-завтра помирать. Там, в Ростове,
обо мне уже и забыли, поди. Что им расстраиваться по-новой. Прощевай.
Василий видел, что этому человеку в самом деле осталось на свете
месяц-другой, не больше. Он ведь и жил эти десять лет, только потому что
ждал.
Василий взял саблю и шагнул на тропу. По пути он еще встретил двух
шахидов, те были грозными, воинственными, до зубов вооруженными, но дали
сабле пророка снести свои головы без особых возражений.
Василий успел добраться до склона, когда вдруг почувствовал, что
Зульфикар дрожит в его руках. Он поднес ее на раскрытых ладонях
ближе к лицу, внезапно она заблестела в лунном сиянии и быстро
истаяла, войдя серебристыми бликами в его руки. Он развел ладони
в стороны и тут ему показалось, что между ними возникло облако.
Внутри облака как будто прояснились черты человеческого лица.
Оно вроде бы отразило какие-то чувства -- не столько гнев,
сколько досаду, и словно силилось что-то сказать. А потом
исчезло вместе с облаком. Василий покрутил руки, недоумевая,
был то глюк или явь, и тут заметил -- на тыльной стороне левой
ладони появилось еще одно глянцевое пятно, бодрой алой окраски.
Однако, предыдущее, оставшееся от камня, сильно побледнело и
совсем уже не бросалось в глаза.
Часть 2. "Ходить сквозь стены -- запрещено."
Зарубка 10. (23 сентября 2001 года, окрестности Могадишо) "Эх, тяжела
ты, кепка Мономаха."
Предвечерний легкий ветерок не только играл листьями пальм, но
приносил желанную членам прохладу, что было приятно людям из более
северных краев.
Гости, собравшиеся на веранде дома, исполненного в изящном
неомавританском стиле, заметно оживились, когда полуголый намазанный
ароматным жиром слуга принес новое блюдо.
-- Вах, вах, вах,-- закудахтали они, погружая пальцы в дымящуюся груду
пестрой еды.
-- Тает во рту,-- одобрительно произнес один из гостей, а другие
закивали, желая сделать приятное хозяину.
-- Мои барашки пасутся на сочных лугах Кафиристана, на другом конце
исламского мира,-- между прочим заметил хозяин,-- и пьют только чистую
воду, сбегающую с вершин Гиндукуша.
Он поймал горстью немножко нежного риса, отправил его в рот, как бы
опробуя искусство своего повара, и чуть-чуть нахмурился -- так, легкая тень
пробежала, ничего более.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
последнего переодевания на этот день. Лаборант был спрятан в
шкаф с лабораторной посудой, а Василий продолжил путь в белом
халате, с той самой каталкой.
В итоге, всё, что катилось, оказалось в
помещении, напоминающем холодильник мясокомбината, тут даже
висели бараньи туши на крюках -- в смекалке командованию базы
нельзя было отказать. Потом лаборанты вышли гуртом за пределы
секретной зоны, тут уж Василий откололся от них и воспользовался
трофейной магнитной картой. Он преодолел бронированную дверь и
немного погодя оказался уже перед трещиной в наружней стене.
Пролез через дыру, пробрался через участок сплошных развалин и
сплошной задымленности, ликвидировал расчет боевиков, паливший
по вертушкам из ЗУРа, спустился в какой-то люк и оказался в
закрытой сточной канаве. Здесь было много всяких насекомых и
червей, которые норовили укусить побольнее и заползти в разные
отверстия. Но все это теперь выглядело милыми забавами. Метров
сорок пути -- и неожиданно над головой забрезжил легкий
естественный свет. Василий поднял крышку какого-то люка,
выбрался не без натуги наружу и оказался на помойке.
За
четвертой кучей мусора сидел человек и что-то жевал тремя
зубами. Страшный, больной, в коросте и язвах, изможденный
мужичонка неопределенного возраста в пределах от двадцати до
девяноста лет. Он напоминал на три четверти развалившийся сарай.
Его тусклый взгляд остановился на Василии, но не отразил ничего.
Этому кошмарному человеку было решительно все равно, пошинкуют
ли сейчас его в крошки, наградят ли орденом или положат в
кровать с королевой красоты.
Василий понял, что встреченный тип не представляет никакой
опасности, хотя для пущей безопасности неплохо бы его и пришить.
Но посетовав на моральные ограничения, установленные как будто
для того, чтобы хорошим людям стало совсем невмоготу, десантник
сохранил ханурику жизнь. Когда Василий уже собирался
распрощаться с бедолагой навек, что-то показалось ему знакомым.
Кажется, в 1991 году они уже встречались.
-- Послушай, ты не тот... который...
-- Я тот, который,-- невнятно сказал ханурик, не прекращая жевать
останками зубов.
Этот человек, несмотря на изнеможенность, стирающую национальные
отличия, выглядел русским.
-- Ты откуда, мужик?-- решил уточнить Василий.
-- Из Ростова, сынок.
Ну наверняка это тот самый тип, который некогда провел его дворами к
тропе, ведущей в лес. Все сходится. Петром же мужичонку звать.
Петр -- местный раб.
-- Ты -- Петр?
-- Я был Петр, Прошкин был, а теперь одно воспоминание осталось.
Меня здесь просто Петушком кличут. Я тебя знаю. Пошли, кой-что
покажу.
И поднялся -- сейчас его одежка, замызганная и словно бы пролежавшая
год в помойке, завоняла еще больше. Василий, потихоньку зажимая нос,
подумал, что этот обрывок человека, скорее всего, еще и рехнулся, так что
покажет какую-нибудь фигню вроде обрывка туалетной бумаги или
недоеденной конфеты.
-- Эй, Петр, лучше выведи меня как в прошлый раз.
-- Это успеется. Пошли, пошли,-- и невзирая на свой несчастный вид раб
довольно цепко ухватил Василия за рукав.
При всей своей "занятости" Василий не стал выдираться. Что-то ему
подсказало -- этот тип дурака валять не будет.
Они прошли мимо куч тряпья и
гниющих отбросов, а затем невольник подвинул какой-то деревянный щит,
прикрытый дерном. Открылась глазам и носу зловонная яма, явно
предназначенная для хранения компоста.
Василий снова насторожился. Он ожидал, что раб Петя вот-вот кинется
на него с криком: "А теперь ты мне за все ответишь", сбросит в яму и прикроет
крышкой. Но этого не случилось. Произошло другое -- невольник сам
опустился вниз и принялся рыться в дерьме, засунув руки по локоть. Наконец
он чего-то там нашарил и стал доставать. То, что Петр Прошкин выудил в
итоге, казалось похожим на кривую палку. Но потом раб смотал с
нее тряпицу, одну другую. Секунду спустя стало ясно, что он
обнажил сияющий клинок. Сабля Зульфикар!
-- Я нашел ее раньше других, такова была воля Аллаха,-- сказал
невольник Петя, явно заблудившийся в религиозных вопросах,-- и теперь отдаю
ее тебе.
Он довел ошеломленного Василия, который судорожно сжимал
нечаянное приобретение в руках, до сарая, за которым начиналась тропа,
ведущая к кустистому склону. Уже темнело. Где-то ближе к центру селения,
еще рвались ракеты, дрожали языки пламени и закручивались столбы дыма.
-- Пошли со мной, Петр. Я серьезно говорю. У меня тут машина.
-- Нет, парень, поздно. Мне не сегодня-завтра помирать. Там, в Ростове,
обо мне уже и забыли, поди. Что им расстраиваться по-новой. Прощевай.
Василий видел, что этому человеку в самом деле осталось на свете
месяц-другой, не больше. Он ведь и жил эти десять лет, только потому что
ждал.
Василий взял саблю и шагнул на тропу. По пути он еще встретил двух
шахидов, те были грозными, воинственными, до зубов вооруженными, но дали
сабле пророка снести свои головы без особых возражений.
Василий успел добраться до склона, когда вдруг почувствовал, что
Зульфикар дрожит в его руках. Он поднес ее на раскрытых ладонях
ближе к лицу, внезапно она заблестела в лунном сиянии и быстро
истаяла, войдя серебристыми бликами в его руки. Он развел ладони
в стороны и тут ему показалось, что между ними возникло облако.
Внутри облака как будто прояснились черты человеческого лица.
Оно вроде бы отразило какие-то чувства -- не столько гнев,
сколько досаду, и словно силилось что-то сказать. А потом
исчезло вместе с облаком. Василий покрутил руки, недоумевая,
был то глюк или явь, и тут заметил -- на тыльной стороне левой
ладони появилось еще одно глянцевое пятно, бодрой алой окраски.
Однако, предыдущее, оставшееся от камня, сильно побледнело и
совсем уже не бросалось в глаза.
Часть 2. "Ходить сквозь стены -- запрещено."
Зарубка 10. (23 сентября 2001 года, окрестности Могадишо) "Эх, тяжела
ты, кепка Мономаха."
Предвечерний легкий ветерок не только играл листьями пальм, но
приносил желанную членам прохладу, что было приятно людям из более
северных краев.
Гости, собравшиеся на веранде дома, исполненного в изящном
неомавританском стиле, заметно оживились, когда полуголый намазанный
ароматным жиром слуга принес новое блюдо.
-- Вах, вах, вах,-- закудахтали они, погружая пальцы в дымящуюся груду
пестрой еды.
-- Тает во рту,-- одобрительно произнес один из гостей, а другие
закивали, желая сделать приятное хозяину.
-- Мои барашки пасутся на сочных лугах Кафиристана, на другом конце
исламского мира,-- между прочим заметил хозяин,-- и пьют только чистую
воду, сбегающую с вершин Гиндукуша.
Он поймал горстью немножко нежного риса, отправил его в рот, как бы
опробуя искусство своего повара, и чуть-чуть нахмурился -- так, легкая тень
пробежала, ничего более.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115