.. Картины сменяли
одна другую. Возмущенный, оскорбленный моими выпадами Одер. А
потом искореженный жучок и изуродованное тело молодого
светловолосого парня... Лазающий по развалинам Рая Олег.
Сердитый и раздраженный Юрка... Могила рыжего спаниэля в
колючих зарослях... Машины дорожной службы, сгрудившиеся на
краю обрыва. Обломки красного спортивного автомобиля,
раскиданные повсюду на дне пропасти... Фелим, сидящий на камне
под непрекращающим поливать дождем и закрывший лицо руками.
Слезы просились наружу, но что-то не давало им вырваться.
Как-то совершенно незаметно я поняла, что проснулась. Было
холодно. Я покрутила головой. Что-то мешало движениям, шею
тянуло. Я открыла глаза и с удивлением обнаружила, что левый
глаз забинтован. Потрогав повязку, я убедилась, что вся голова
похожа на кокон. Щека и шея с левой стороны не сильно, но
ощутимо поднывали.
Я села и огляделась. Все в порядке. Моя камера. Только на
полу грязь, какие-то клочки, куски, щепки. Словно после
побоища.
Звякнул замок. Кельстер отворил дверь и хмуро взглянул на
меня. Его маленькие недобрые глаза обвели комнату. Мне
захотелось плюнуть в его ненавистную физиономию или запустить
чем-нибудь, но снова нарываться на побои мне не хотелось.
Кельстер был существом бесцеремонным, и бил, не раздумывая.
-- Очухалась? Дура ненормальная.
-- Я пить хочу, -- отозвалась я, чувствуя нестерпимую
жажду. Словно у меня несколько дней во рту не было ни капли.
Кельстер вернулся в коридор, и вошел ко мне уже со
стаканом. Я потянулась к нему рукой.
-- Ну-ну, руки назад! -- рявкнул он и, дождавшись, пока я
убрала руки, ткнул стакан мне в губы. Так было неудобно, и вода
лилась мимо, оставляя мокрые пятна на рубашке. Сделав несколько
глотков, я отстранилась.
-- Почему на мне бинт?
-- Не помнишь? Ну, естественно, -- хмыкнул Кельстер и
наподдал ногой какие-то обломки. -- Разнесла все неделю назад,
Даррине в волосы вцепилась. А потом разбила посуду, сломала
ложку, кричала, что виновата в смерти какого-то Одера,
почему-то расцарапала сама себе физиономию этой самой ложкой...
Конечно, теперь ты этого не помнишь.
-- А вот в этом ты, Кельстер, ошибаешься. Я очень многое
помню, -- я встала и обошла вокруг стола. На нем стояла
табуретка с надломленной ножкой и валялся мусор. -- Я хочу,
чтобы отсюда убрали эту грязь.
-- Что-о-о? -- Кельстер лишился дара речи. Его толстый
живот возмущенно заколыхался, а челюсть отвисла. -- Убрать?
Грязь? Давно ли тебе появилось дело до грязи?
-- И я хочу зеркало.
Кельстер шумно сглотнул и, задом толкнув дверь, поспешно
выскочил в коридор. Пусть бесится. Сейчас поднимет шум.
Закричит, что ненормальная дура еще больше свихнулась. Зеркало
требует.
Зеркало мне было сейчас необходимо. Мне нужно было
увидеть, какой же окончательный облик приобрела Катька Орешина.
То, что я осознала себя в ту же секунду, как пришла в себя, не
удивило меня ни капельки. Как говорится, первый блин комом,
зато второй -- как по маслу. Но главная причина была,
по-видимому, в самой личности. Рэста. У нее не было ничего: ни
судьбы, ни памяти, ни целей, ни мыслей. Недаром же ее держали в
такой конуре: высокий потолок, мрачные зеленые стены, битая
плитка на полу. И холод. За несколько минут после пробуждения я
продрогла, и мне ничего не оставалось, как завернуться в тонкое
байковое одеяло.
Интересно, что это все-таки за заведение, почему меня
здесь держат? Я никогда не спрашивала об этом у Кельстера.
Впрочем, этот жирный боров все равно не стал бы ничего мне
говорить. К тому же я поняла, что слишком ненавижу его, чтобы
опускаться до расспросов.
Ситуация была более, чем любопытная. Я прекрасно помнила
все про себя: все, что было со мной, как с Катей, все, что было
со мной, как с Мариэлой. Но я почти ничего не могла припомнить
о Рэсте. Словно и не было такой. А Рэста хорошо помнила обеих
девушек. Она не просто помнила их, она все время видела их во
сне и ощущала себя по очереди то одной, то другой. Она
пропускала через себя все, что происходило с ними двумя.
Может, такое положение вещей было даже выгодным? Ведь не
возникало ничего лишнего, ничего, что сковывало бы теперь мои
действия, Теперь придется по порядку выяснять, где я, что я
такое, почему я здесь. И самое главное, как далеко отсюда дверь
в мой мир, и как можно ее открыть. Столько раз я слышала от
Валерия о дверях, но его полунамеки так и не объяснили мне, как
это -- открывать двери.
Никакой перемены в своем состоянии, никаких необычайных
способностей у меня не возникало. Преимущества единого сознания
как-то не спешили о себе заявлять. Хорошо бы сейчас быть не
одной, а вместе с кем-нибудь, кто смог бы помочь хотя бы
советом. Но увы. Сама захотела, сама и расхлебывай.
Мне вдруг стало страшно. Я подумала об этом, и тут же
пришла четкая насмешливая реплика Извекова:
"Вот тебе и с добрым утром! Падать в пропасть она не
боялась, а тут струсила!"
И это уже не был навеянный сон, это был четкий контакт,
такой же, на какой я была способна в Раю.
-- Привет, Валера! Ты где? -- я обрадовалась, что он
по-прежнему связан со мной.
"Я у себя. В "каменном мешке", ты же знаешь."
-- А где я?
"Я понятия не имею. Мне не видно ничего. Визуальный
контакт не получается. Я только по-прежнему могу поговорить с
тобой, и только."
-- Как мне найти путь домой, Валерий? Он молчал. Наконец,
ответил:
"Не думай, что я и здесь буду стараться тебя задержать.
Там у тебя не то место, где стоило бы задержаться. Но помочь
тебе я пока ничем не могу. Ты почувствуешь сама, когда нужная
дверь будет близко..."
Дверь в камеру распахнулась, и высокая женщина в черном
стремительно вошла ко мне. Эти блестящие глаза и челка с
нанизанными на нее бусинками были мне уже хорошо знакомы. Вот и
она. Это было неожиданно, но приятно, и возможно, что вполне
закономерно. Наконец-то, мои путешествия и броски из одного
состояния в другое достигли хоть какой-то осмысленной точки.
-- Кельстер сказал, что тебе лучше, -- осторожно заметила
она. Входную дверь она оставила открытой, а из коридора за нами
пристально наблюдал Кельстер. Что это могло означать? Только
то, что меня боялись. Это радовало. Если боятся, значит, имеют
основания. Значит, мы их чем-нибудь да возьмем!
-- Я бы не сказала, что мне лучше. Мне холодно, у меня
болит голова, я хочу есть. Наконец, мне надоел этот свинарник,
-- я кивнула на пол.
-- Что ж, возьми и убери сама, -- серьезно сказала
Даррина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
одна другую. Возмущенный, оскорбленный моими выпадами Одер. А
потом искореженный жучок и изуродованное тело молодого
светловолосого парня... Лазающий по развалинам Рая Олег.
Сердитый и раздраженный Юрка... Могила рыжего спаниэля в
колючих зарослях... Машины дорожной службы, сгрудившиеся на
краю обрыва. Обломки красного спортивного автомобиля,
раскиданные повсюду на дне пропасти... Фелим, сидящий на камне
под непрекращающим поливать дождем и закрывший лицо руками.
Слезы просились наружу, но что-то не давало им вырваться.
Как-то совершенно незаметно я поняла, что проснулась. Было
холодно. Я покрутила головой. Что-то мешало движениям, шею
тянуло. Я открыла глаза и с удивлением обнаружила, что левый
глаз забинтован. Потрогав повязку, я убедилась, что вся голова
похожа на кокон. Щека и шея с левой стороны не сильно, но
ощутимо поднывали.
Я села и огляделась. Все в порядке. Моя камера. Только на
полу грязь, какие-то клочки, куски, щепки. Словно после
побоища.
Звякнул замок. Кельстер отворил дверь и хмуро взглянул на
меня. Его маленькие недобрые глаза обвели комнату. Мне
захотелось плюнуть в его ненавистную физиономию или запустить
чем-нибудь, но снова нарываться на побои мне не хотелось.
Кельстер был существом бесцеремонным, и бил, не раздумывая.
-- Очухалась? Дура ненормальная.
-- Я пить хочу, -- отозвалась я, чувствуя нестерпимую
жажду. Словно у меня несколько дней во рту не было ни капли.
Кельстер вернулся в коридор, и вошел ко мне уже со
стаканом. Я потянулась к нему рукой.
-- Ну-ну, руки назад! -- рявкнул он и, дождавшись, пока я
убрала руки, ткнул стакан мне в губы. Так было неудобно, и вода
лилась мимо, оставляя мокрые пятна на рубашке. Сделав несколько
глотков, я отстранилась.
-- Почему на мне бинт?
-- Не помнишь? Ну, естественно, -- хмыкнул Кельстер и
наподдал ногой какие-то обломки. -- Разнесла все неделю назад,
Даррине в волосы вцепилась. А потом разбила посуду, сломала
ложку, кричала, что виновата в смерти какого-то Одера,
почему-то расцарапала сама себе физиономию этой самой ложкой...
Конечно, теперь ты этого не помнишь.
-- А вот в этом ты, Кельстер, ошибаешься. Я очень многое
помню, -- я встала и обошла вокруг стола. На нем стояла
табуретка с надломленной ножкой и валялся мусор. -- Я хочу,
чтобы отсюда убрали эту грязь.
-- Что-о-о? -- Кельстер лишился дара речи. Его толстый
живот возмущенно заколыхался, а челюсть отвисла. -- Убрать?
Грязь? Давно ли тебе появилось дело до грязи?
-- И я хочу зеркало.
Кельстер шумно сглотнул и, задом толкнув дверь, поспешно
выскочил в коридор. Пусть бесится. Сейчас поднимет шум.
Закричит, что ненормальная дура еще больше свихнулась. Зеркало
требует.
Зеркало мне было сейчас необходимо. Мне нужно было
увидеть, какой же окончательный облик приобрела Катька Орешина.
То, что я осознала себя в ту же секунду, как пришла в себя, не
удивило меня ни капельки. Как говорится, первый блин комом,
зато второй -- как по маслу. Но главная причина была,
по-видимому, в самой личности. Рэста. У нее не было ничего: ни
судьбы, ни памяти, ни целей, ни мыслей. Недаром же ее держали в
такой конуре: высокий потолок, мрачные зеленые стены, битая
плитка на полу. И холод. За несколько минут после пробуждения я
продрогла, и мне ничего не оставалось, как завернуться в тонкое
байковое одеяло.
Интересно, что это все-таки за заведение, почему меня
здесь держат? Я никогда не спрашивала об этом у Кельстера.
Впрочем, этот жирный боров все равно не стал бы ничего мне
говорить. К тому же я поняла, что слишком ненавижу его, чтобы
опускаться до расспросов.
Ситуация была более, чем любопытная. Я прекрасно помнила
все про себя: все, что было со мной, как с Катей, все, что было
со мной, как с Мариэлой. Но я почти ничего не могла припомнить
о Рэсте. Словно и не было такой. А Рэста хорошо помнила обеих
девушек. Она не просто помнила их, она все время видела их во
сне и ощущала себя по очереди то одной, то другой. Она
пропускала через себя все, что происходило с ними двумя.
Может, такое положение вещей было даже выгодным? Ведь не
возникало ничего лишнего, ничего, что сковывало бы теперь мои
действия, Теперь придется по порядку выяснять, где я, что я
такое, почему я здесь. И самое главное, как далеко отсюда дверь
в мой мир, и как можно ее открыть. Столько раз я слышала от
Валерия о дверях, но его полунамеки так и не объяснили мне, как
это -- открывать двери.
Никакой перемены в своем состоянии, никаких необычайных
способностей у меня не возникало. Преимущества единого сознания
как-то не спешили о себе заявлять. Хорошо бы сейчас быть не
одной, а вместе с кем-нибудь, кто смог бы помочь хотя бы
советом. Но увы. Сама захотела, сама и расхлебывай.
Мне вдруг стало страшно. Я подумала об этом, и тут же
пришла четкая насмешливая реплика Извекова:
"Вот тебе и с добрым утром! Падать в пропасть она не
боялась, а тут струсила!"
И это уже не был навеянный сон, это был четкий контакт,
такой же, на какой я была способна в Раю.
-- Привет, Валера! Ты где? -- я обрадовалась, что он
по-прежнему связан со мной.
"Я у себя. В "каменном мешке", ты же знаешь."
-- А где я?
"Я понятия не имею. Мне не видно ничего. Визуальный
контакт не получается. Я только по-прежнему могу поговорить с
тобой, и только."
-- Как мне найти путь домой, Валерий? Он молчал. Наконец,
ответил:
"Не думай, что я и здесь буду стараться тебя задержать.
Там у тебя не то место, где стоило бы задержаться. Но помочь
тебе я пока ничем не могу. Ты почувствуешь сама, когда нужная
дверь будет близко..."
Дверь в камеру распахнулась, и высокая женщина в черном
стремительно вошла ко мне. Эти блестящие глаза и челка с
нанизанными на нее бусинками были мне уже хорошо знакомы. Вот и
она. Это было неожиданно, но приятно, и возможно, что вполне
закономерно. Наконец-то, мои путешествия и броски из одного
состояния в другое достигли хоть какой-то осмысленной точки.
-- Кельстер сказал, что тебе лучше, -- осторожно заметила
она. Входную дверь она оставила открытой, а из коридора за нами
пристально наблюдал Кельстер. Что это могло означать? Только
то, что меня боялись. Это радовало. Если боятся, значит, имеют
основания. Значит, мы их чем-нибудь да возьмем!
-- Я бы не сказала, что мне лучше. Мне холодно, у меня
болит голова, я хочу есть. Наконец, мне надоел этот свинарник,
-- я кивнула на пол.
-- Что ж, возьми и убери сама, -- серьезно сказала
Даррина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101