Покрытое шрамами, заросшее грязью
лицо Субудая кривилось в подобие улыбки при мысли, что он положит свою
драгоценную торбу перед золотым троном потрясателя вселенной Чингиз-хана
непобедимого.
Позади войска ехал со своей сотней разведчиков мрачный Джебэ-нойон. Он не
вез никакой добычи и тянул заунывную, как вой ветра, песню про голубой
Керулен, золотой Онон и про широкие степи монгольские...
Монголы направились на северо-восток, к реке Итиль, и далее через южные
отроги Урала к равнинам Хорезма. Кипчакская степь освободилась от грозного
войска монголов и татар. Они исчезли так же внезапно и непонятно, как
пришли. После их ухода некоторые кипчакские племена вернулись в свои
разоренные кочевья, другие перекочевали в Угорскую степь и к низовьям
Дуная. Тогда и кипчакские и русские князья думали, что татары никогда
больше не вернутся, и проводили день за днем в своих старых "ссорах и
которах", не готовясь к новой войне, и не подозревали, что татары задумали
новый, еще более страшный набег на вапад...
Часть четвертая
КОНЕЦ ЧИНГИЗ-ХАНА
Глава первая
ЧИНГИЗ-ХАН ПРИКАЗАЛ ПОВЕРНУТЬ КОНЕЙ
После смелого бегства султана Джелаль эд-Дина Чингизхан послал испытанных
полководцев Бала-нойона и Дурбайбагатура в Индийскую страну в погоню за
султаном. Они промчались по разным дорогам, но не нашли его следов.
Производя по пути погромы, монголы сожгли города, которыми владели союзники
Джелаль эд-Дина, ханы Аграк и Азам-Мелик.
Наделав плотов и нагрузив их катапультами и круглыми камнями, годными для
метания, монголы спустили плоты вниз по реке Синду и прибыли к городу
Мультану. Там они начали обстреливать этот богатый город из камнеметных
машин. Неприступные стены, постоянно прибывавшие новые индийские войска и
невыносимая жара заставили одетых в овчины монголов прекратить осаду и
вернуться в горы к Чингиз-хану.
Великий каган спасался от жары среди высоких горных хребтов в селении,
окутанном облаками, и как будто забыл обо всех военных делах. На вечерних
пирах Чингиз-хан слушал сказочников и певиц, певших персидские и китайские
лесни. Новые танцовщицы, только что прибывшие после двух лет пути из
китайской столицы, разодетые в золотистые шелковые одежды, бегали по
темно-лиловым афганским коврам. Они показывали искусство танца, размахивая
длинными рукавами, подражая полету ширококрылых птиц, или, свиваясь
клубками, как змеи, разворачивались и кружились в хороводах.
Здесь заболели маленький сын Чингиз-хана Кюлькан и его молодая мать
Кулан-Хатун; оба лежали на шелковых подушках, покрытые шубами, и жаловались
то на озноб, то на жар. Чингиз-хан каждый день приходил к больным, совал им
в рот кусочки сахара, сидел рядом и спрашивал, где сегодня болит?
Кулан-Хатун плакала и жаловалась на боли во всем теле.
- Это духи здешних гор мучают тех, кто остается в этом злом месте,-
говорила она.- Ты видел, какие туманы подымаются из глубины ущелий? Это
души убитых твоим войском младенцев. Я и маленький Кюлькан умрем здесь.
Только вода голубого Керулена вылечит нас. Отпусти нас обратно в родные
монгольские степи. Чингиз-хан сердился:
- Одна без меня ты никуда не уедешь. А я должен раньше завоевать вторую
половину вселенной.
Кулан-Хатун плакала еще сильнее. Чингиз-хан послал за великим советником,
китайцем Елю-Чу-Цаем. Тот пришел немедленно с большой книгой в руках.
Увидев его, Кулан-Хатун вскочила, вырвала книгу, бросила на ковер и сама
легла на нее.
- Сейчас мы узнаем, что скажет небо - сказал Чингиз-хан.
- Я не хочу знать, что будет со мной,- отвечала Кулан.- Будет то, что я
захочу. А я хочу вернуться на берега Керулена, и все в нашем войске этого
хотят...
Чингиз-хан подымал и опускал брови, сопел и, наконец, сказал:
- До сих пор не было таких противников, которых бы я не побеждал. Теперь
я хочу покорить смерть. Если ты, беспечная и непокорная Кулан-Хатун, будешь
рядом со мной, смерть тебя не коснется. Если же ты от меня уедешь, то
тайный яд в угощенье -или стрела, ударившая из темноты, унесут тебя за
облака...- Затем Чингиз-хан обратился к Елю-Чу-Цаю, мудрейшему из его
советников: - Ты обещал доставить мне шаманов, колдунов, лекарей и
мудрецов, знающих изготовление напитка, дающего бессмертие. Почему я до сих
пор их не вижу?
- За ними посланы надежные люди, и все они должны скоро сюда явиться. Но
ты идешь с войском так быстро и так далеко, что все эти знающие люди не
могут поспеть за тобой...
Чингиз-хан видел, что Кулан-Хатун продолжает все сильнее хворать и быстро
исчезает ее цветущая красота. Маленький сын ее Кюлькан тоже по-прежнему
лежал рядом с матерью, исхудавший и побледневший. Тогда каган стал
проявлять беспокойство и ни в чем не находил утешения. Он часто говорил о
смерти и спрашивал у лекарей средство для продления жизни. Многие
предлагали чудодейственные напитки. Чингиз-хан приказывал этим лекарям
самим принимать их лекарства, а затем рубил им головы, наблюдая, не
останутся ли они живы?
Особую удрученность каган стал выказывать после сражения монголов у
крепости Балтан, когда неприятельская катапульта попала стрелой, большой,
как копье, в Мутуганга, любимого внука, сына Джагатаева. Ему продстояло
стать главным ханом мусульманских земель, а от случайной стрелы Мутуган
скончался.
Тогда Чингиз-хан убедился, что смерть наносит удары, точно слепая
верблюдица бьет ногами: в одного попадет - и он дух испустит, другого
минует - и будет жить он до старости.
Чингиз-хан так рассвирепел из-за кончины внука, что приказал взять Балтан
немедленно. Войско, проломав стену, ворвалось в город и все предало мечу.
Чингиз-хан повелел, чтобы воины никого в плен не брали; всю местность
превратил в пустыню, чтобы ни одно творение там не жило. Имя этому месту
дали "Мау-курган", что значит "Холм печали". С тех пор никто там больше не
селился, и земля осталась необработанной.
Целыми днями Чингиз-хан сидел около своего желтого шатра, поставленного
на вершине горы над обрывом. Под ногами темнели ущелья, казалось, не
имевшие дна. Он видел угрюмые хребты и снежные вершины, уходившие в
туманную даль, иногда требовал к себе опытных проводников и расспрашивал их
о самых кратких путях через Индию и Тибет в монгольские степи.
В лагере воины, обремененные богатой добычей, говорили только о
возвращении в родные кочевья. Но никто не решался заявить об этом грозному
кагану. Никто не знал его истинных дум, никто не мог предвидеть, какой
завтра будет его приказ,- повернет ли он войско в обратный путь, или же
двинется снова в поход, и не придется ли еще много лет скитаться по разным
странам, в дыме пожаров истребляя встречные народы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
лицо Субудая кривилось в подобие улыбки при мысли, что он положит свою
драгоценную торбу перед золотым троном потрясателя вселенной Чингиз-хана
непобедимого.
Позади войска ехал со своей сотней разведчиков мрачный Джебэ-нойон. Он не
вез никакой добычи и тянул заунывную, как вой ветра, песню про голубой
Керулен, золотой Онон и про широкие степи монгольские...
Монголы направились на северо-восток, к реке Итиль, и далее через южные
отроги Урала к равнинам Хорезма. Кипчакская степь освободилась от грозного
войска монголов и татар. Они исчезли так же внезапно и непонятно, как
пришли. После их ухода некоторые кипчакские племена вернулись в свои
разоренные кочевья, другие перекочевали в Угорскую степь и к низовьям
Дуная. Тогда и кипчакские и русские князья думали, что татары никогда
больше не вернутся, и проводили день за днем в своих старых "ссорах и
которах", не готовясь к новой войне, и не подозревали, что татары задумали
новый, еще более страшный набег на вапад...
Часть четвертая
КОНЕЦ ЧИНГИЗ-ХАНА
Глава первая
ЧИНГИЗ-ХАН ПРИКАЗАЛ ПОВЕРНУТЬ КОНЕЙ
После смелого бегства султана Джелаль эд-Дина Чингизхан послал испытанных
полководцев Бала-нойона и Дурбайбагатура в Индийскую страну в погоню за
султаном. Они промчались по разным дорогам, но не нашли его следов.
Производя по пути погромы, монголы сожгли города, которыми владели союзники
Джелаль эд-Дина, ханы Аграк и Азам-Мелик.
Наделав плотов и нагрузив их катапультами и круглыми камнями, годными для
метания, монголы спустили плоты вниз по реке Синду и прибыли к городу
Мультану. Там они начали обстреливать этот богатый город из камнеметных
машин. Неприступные стены, постоянно прибывавшие новые индийские войска и
невыносимая жара заставили одетых в овчины монголов прекратить осаду и
вернуться в горы к Чингиз-хану.
Великий каган спасался от жары среди высоких горных хребтов в селении,
окутанном облаками, и как будто забыл обо всех военных делах. На вечерних
пирах Чингиз-хан слушал сказочников и певиц, певших персидские и китайские
лесни. Новые танцовщицы, только что прибывшие после двух лет пути из
китайской столицы, разодетые в золотистые шелковые одежды, бегали по
темно-лиловым афганским коврам. Они показывали искусство танца, размахивая
длинными рукавами, подражая полету ширококрылых птиц, или, свиваясь
клубками, как змеи, разворачивались и кружились в хороводах.
Здесь заболели маленький сын Чингиз-хана Кюлькан и его молодая мать
Кулан-Хатун; оба лежали на шелковых подушках, покрытые шубами, и жаловались
то на озноб, то на жар. Чингиз-хан каждый день приходил к больным, совал им
в рот кусочки сахара, сидел рядом и спрашивал, где сегодня болит?
Кулан-Хатун плакала и жаловалась на боли во всем теле.
- Это духи здешних гор мучают тех, кто остается в этом злом месте,-
говорила она.- Ты видел, какие туманы подымаются из глубины ущелий? Это
души убитых твоим войском младенцев. Я и маленький Кюлькан умрем здесь.
Только вода голубого Керулена вылечит нас. Отпусти нас обратно в родные
монгольские степи. Чингиз-хан сердился:
- Одна без меня ты никуда не уедешь. А я должен раньше завоевать вторую
половину вселенной.
Кулан-Хатун плакала еще сильнее. Чингиз-хан послал за великим советником,
китайцем Елю-Чу-Цаем. Тот пришел немедленно с большой книгой в руках.
Увидев его, Кулан-Хатун вскочила, вырвала книгу, бросила на ковер и сама
легла на нее.
- Сейчас мы узнаем, что скажет небо - сказал Чингиз-хан.
- Я не хочу знать, что будет со мной,- отвечала Кулан.- Будет то, что я
захочу. А я хочу вернуться на берега Керулена, и все в нашем войске этого
хотят...
Чингиз-хан подымал и опускал брови, сопел и, наконец, сказал:
- До сих пор не было таких противников, которых бы я не побеждал. Теперь
я хочу покорить смерть. Если ты, беспечная и непокорная Кулан-Хатун, будешь
рядом со мной, смерть тебя не коснется. Если же ты от меня уедешь, то
тайный яд в угощенье -или стрела, ударившая из темноты, унесут тебя за
облака...- Затем Чингиз-хан обратился к Елю-Чу-Цаю, мудрейшему из его
советников: - Ты обещал доставить мне шаманов, колдунов, лекарей и
мудрецов, знающих изготовление напитка, дающего бессмертие. Почему я до сих
пор их не вижу?
- За ними посланы надежные люди, и все они должны скоро сюда явиться. Но
ты идешь с войском так быстро и так далеко, что все эти знающие люди не
могут поспеть за тобой...
Чингиз-хан видел, что Кулан-Хатун продолжает все сильнее хворать и быстро
исчезает ее цветущая красота. Маленький сын ее Кюлькан тоже по-прежнему
лежал рядом с матерью, исхудавший и побледневший. Тогда каган стал
проявлять беспокойство и ни в чем не находил утешения. Он часто говорил о
смерти и спрашивал у лекарей средство для продления жизни. Многие
предлагали чудодейственные напитки. Чингиз-хан приказывал этим лекарям
самим принимать их лекарства, а затем рубил им головы, наблюдая, не
останутся ли они живы?
Особую удрученность каган стал выказывать после сражения монголов у
крепости Балтан, когда неприятельская катапульта попала стрелой, большой,
как копье, в Мутуганга, любимого внука, сына Джагатаева. Ему продстояло
стать главным ханом мусульманских земель, а от случайной стрелы Мутуган
скончался.
Тогда Чингиз-хан убедился, что смерть наносит удары, точно слепая
верблюдица бьет ногами: в одного попадет - и он дух испустит, другого
минует - и будет жить он до старости.
Чингиз-хан так рассвирепел из-за кончины внука, что приказал взять Балтан
немедленно. Войско, проломав стену, ворвалось в город и все предало мечу.
Чингиз-хан повелел, чтобы воины никого в плен не брали; всю местность
превратил в пустыню, чтобы ни одно творение там не жило. Имя этому месту
дали "Мау-курган", что значит "Холм печали". С тех пор никто там больше не
селился, и земля осталась необработанной.
Целыми днями Чингиз-хан сидел около своего желтого шатра, поставленного
на вершине горы над обрывом. Под ногами темнели ущелья, казалось, не
имевшие дна. Он видел угрюмые хребты и снежные вершины, уходившие в
туманную даль, иногда требовал к себе опытных проводников и расспрашивал их
о самых кратких путях через Индию и Тибет в монгольские степи.
В лагере воины, обремененные богатой добычей, говорили только о
возвращении в родные кочевья. Но никто не решался заявить об этом грозному
кагану. Никто не знал его истинных дум, никто не мог предвидеть, какой
завтра будет его приказ,- повернет ли он войско в обратный путь, или же
двинется снова в поход, и не придется ли еще много лет скитаться по разным
странам, в дыме пожаров истребляя встречные народы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49