Перед великим каганом стоял высохший старик бронзового цвета, обожженный
зноем и ветрами, с выпуклым лбом и белым пухом на затылке. Он казался нищим
в веревочных сандалиях на босу ногу и ветхом плаще, но он спокойно и без
страха смотрел на "владыку вселенной", затем опустился на ковер,
Чингиз-хан, темнолицый, с рыжей поседевшей бородой, с черной круглой
шапке с большим изумрудом и тремя лисьими хвостами, падавшими на плечи,
сидел на золотом троне, подобрав ноги. Он всматривался немигающими,
зеленоватыми, как у кошки, глазами в старого мудреца, дряхлого и нищего, от
которого теперь ожидал своего спасения. Чингиз-хан был, как и его гость, в
простой холщовой черной одежде, и у него волосы бороды также были покрыты
белым инеем старости, но пути у каждого были разные. Китайский мудрец
уединялся от людей в пустынные места, всю свою жизнь посвятил изучению
наук, отыскивая тайну спасения людей от болезней, страданий, старости и
смерти, и приходил на помощь ко всем, кто к нему обращался с мольбою. Каган
же всегда был вождем огромных армий, посылал воинов на истребление и гибель
других народов, все его победы достигались смертью десятков тысяч людей.
Теперь, когда подошли последние годы жизни, теперь от этого изможденного
отшельника зависело, чтобы Чингиз-хан снова стал молодым и сильным и
навсегда избавился от цепких рук идущей по следам кагана смерти, которая
готовилась обратить его, сильнейшего на земле, в прах и небытие. Оба
старика долго молчали. Потом Чингиз-хан спросил:
- Благополучен ли был твой путь? Всего ли тебе было достаточно в тех
городах, где ты останавливался?
- Сначала меня снабжали всякой едой в изобилии,- ответил Чан-Чунь.- Но в
последнее время, когда я проезжал земли, где побывало твое войско, всюду
еще были видны следы битв и пожаров. Там добывать пропитание было трудно.
- Теперь ты будешь иметь все, что захочешь. Приходи каждый день к моему
обеду.
- Нет, мне не нужна такая милость! Горный дикарь живет подвижником и
любит уединение.
Слуги принесли кумыс, мудрец от него отказался. Каган сказал:
- Живи у меня по своей воле, как хочешь. Мы позовем тебя для особой
беседы. Разрешаем идти.
Чан-Чунь поднялся, сложил ладони, помахал ими в знак почтения и вышел.
Вскоре монгольское войско двинулось обратно на север через земли
Мавераннагра. Во время пути Чингиз-хан не раз присылал мудрецу виноградного
вина, дынь и разной еды.
Через реку Джейхун войско быстро перешло по искусно построенному на
ладьях пловучему мосту и направилось в сторону Самарканда.
Раз во время остановки Чингиз-хан послал Чан-Чуню извещение, что поздно
ночью он его ждет для важной беседы.
Когда шум лагеря стал затихать и все сильнее слышались трели лягушек,
Ахайя-Тайши провел мудреца Чан-Чуя мимо неподвижно стоявших часовых в
желтый шатер великого кагана.
По обе стороны золотого трона, в высоких серебряных подсвечниках, горели
толстые восковые свечи. Чингиз-хан сидел, годобрав ноги, на белом войлочном
подседельнике, и от круглой лакированной шапки с черными лисьими хвостами
лицо его было в тени, только глаза горели, как у тигра.
Возле него на ковре сидели два секретаря, знающие монгольский и китайский
языки.
Чан-Чунь опустился на ковер перед троном и сказал:
- Я дикарь гор и уже много лет упражняюсь в "дао" - учении о наиболее
прекрасном и возвышенном. Я люблю пребывать только в очень уединенных и
тихих местах, люблю бродить по пустыне или там стоять размышляя. Здесь же,
близ царского шатра, постоянный шум от множества воинов, их коней и
повозок. От этого мой дух неспокоен. Поэтому не будет ли мне дозволено
ехать по своей воле то впереди, то позади твоего шествия? Для горного
дикаря это будет большой милостью.
- Пусть будет, как ты желаешь,- ответил каган. Потом он спросил: -
Объясни мне, что такое гром? Правду ли говорят мне колдуны и главный шаман
Бэки, будто гром - это рычание живущих на небе за облаками богов, когда они
гневаются на людей? А гневаются они тогда, когда люди в жертву им приносят
не черных животных, как полагается, а животных другого цвета. Верно ли это?
- Небо гневается на людей не за приношения, обильные или скудные,-
ответил Чан-Чунь.- Гневается небо и не за то, что ему приносят в жертву
баранов или лошадей не черных, а рыжих, пегих или белых. Я также слышал
ошибочные слова твоих шаманов, будто летом людям нельзя мыться в реках или
стирать в воде одежды, катать войлоки или собирать грибы,- из-за всего
этого будто бы небо очень гневается и посылает на землю грозу с молниями и
громом... Вовсе не в этом состоит неуважение людей к небу, а в том, что
люди творят много преступлений... Я, горный дикарь, читал в древних книгах,
что из трех тысяч различных человеческих преступлений самое гнусное -
непочтительность к своим родителям... Много раз я замечал в пути, что твои
подданные недостаточно уважают своих родителей: сами объедаются на
пиршествах, а старых отцов, матерей и дедов морят голодом. И вот за то, что
бессердечные сыновья и дочери оскорбляют своих родителей, праведное небо
обрушивается на людей, карая их молнией и громом. Позаботься, государь,
вразумить и исправить твой народ.
- Мудрец говорит дельно! - заметил Чингиз-хан и приказал писцам записать
слова Чан-Чуня и по-монгольски, и по-китайски, и по-тюркски, чтобы издать
особый закон о почтительности к родителям .
Когда на золотых блюдах были поданы разнообразные кушанья и Чан-Чунь взял
только горсть вареного риса и немного вяленого винограда, каган спросил:
- Святой мудрец! Давно я хочу узнать, нет ли у тебя такого лекарства,
чтобы старого сделать молодым, чтобы слабому влить новые силы? Не можешь ли
ты сделать так, чтобы дни моей жизни текли непрерывно, всегда и не знали бы
остановки, как беспрерывно текут воды большой реки? Нет ли у тебя лекарства
сделать человека бессмертным?
Чан-Чунь опустил глаза и молча соединил концы пальцев.
- Если у тебя сейчас нет такого лекарства,- продолжал Чингиз-хан,- то,
может быть, ты знаешь, как приготовить такое лекарство? Или ты укажешь
другого мудреца и волшебника, которому открыта тайна, как сделаться
бессмертным? Если ты приготовишь для меня такое лекарство, чтобы я мог жить
вечно, то я дам тебе необычную, небывалую награду: я сделаю тебя нойоном и
правителем большой области... Я дам тебе конскук, торбу, полную золотых
монет... Я подарю тебе сотню самых красивых девушек из разных стран!
Чан-Чунь, не отвечая и не подымая глаз, стал дрожать, точно от сильного
холода. А каган продолжал соблазнять его:
- Я выстрою на твоей горе небывалой красоты дворец, какой можно видеть
только у китайского богды-хана, и в этом дивном дворце ты будешь размышлять
о возвышенном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49