А если все же кто-то по случайности обнаружит его, они должны не пускать его к умершему. В свою очередь, это означает…
Осима вытянул руку и дрожащим голосом спросил:
– Вот то», там… может, это склеп? Может быть, что…
В этот момент над нами загрохотало. Мы в испуге подняли головы, но в отверстии был всего лишь папа Малькольм.
– Эй! Как дела? Я бы не возражал, если бы вы и меня время от времени информировали.
– Вы не хотите спуститься? – спросил Осима.
– Только когда придет время.
– Пожалуй, оно пришло, Малькольм, – сказал я и схватился за конец веревочной лестницы. – Мы нашли склеп. Эй! Шеф! Вешайте на дверь замок!
Через тридцать секунд папа Малькольм уже стоял рядом со мной. Не произнося ни слова, он смотрел на настенную картину, потом показал на маленьких человечков.
– Это не египтяне.
– Тогда кто? – спросил Йеттмар.
– Посмотрите на их лица. И цвет кожи у них темнее, чем у фараона. По-моему, это негры.
– Случайно, не пигмеи? Старик пожал плечами.
– Не знаю. На всякий случай нам нужно сделать несколько хороших снимков. Я не удивлюсь, если они имеют отношение к квадратноголовым.
Карабинас подошел к стене так близко, что чуть не касался носом царей, поклонявшихся фараону.
– Это не негры, – сказал он наконец. – Если изображение правдиво, скорее в их лицах видны семитские черты.
Все мы уставились на замурованную дверь. Карабинас сделал то же самое. Он все еще бормотал что-то о семитских чертах, но потом умолк.
– Что будем делать, шеф? – охрипшим от волнения голосом спросил Осима.
Папа Малькольм поправил на голове платок и самым что ни на есть будничным тоном произнес:
– Войдем.
Его слова прозвучали чуть ли не святотатством.
– Вот так, просто? – пролепетал Йеттмар.
– А что? Что обычно делают в таких случаях? – спросил Старик удивленно. – Дело в том, что я еще никогда не открывал склепов. Как поступили открыватели Тутанхамона?
– Не имею понятия, – буркнул Карабинас.
– На всякий случай хорошенько запомните каждое ваше движение. Очень хорошо запомните!
– Зачем? Вы что, верите в проклятие фараонов? – тихо спросил Осима. Старик улыбнулся.
– А если даже верю? Но дело не в этом. Если нам действительно удастся сделать солидное открытие, то потом придется, пожалуй, писать историю нашей экспедиции. А что в такой книге может быть самым захватывающим, как не мгновения, предшествующие великому открытию. Ну, господа, вы готовы?
– Да, шеф! – ответил за всех Йеттмар. – Можем идти.
– Тогда пошли!
Йеттмар перекрестился, Карабинас носком ботинка нарисовал крест на песке. Старик глубоко втянул носом воздух, но я совершенно не помню, что делал я. Кажется, кусал губы, стоя рядом с Осимой, который шептал по-японски. Может быть, он советовался со своими предками.
Мы подняли с песка ломики и ледорубы с короткими ручками, которые предусмотрительный Карабинас приобрел на распродаже в специализированном магазине для альпинистов.
Припоминаю, что первый удар в дверь нанес Старик: по-видимому, из пиетета мы все не сговариваясь уступили ему это право. Он стукнул несколько раз, но когда под ударами ледоруба начала осыпаться штукатурка и помещение заполнилось тонкой пылью. Старик остановился.
– Нехорошо, – сказал он. – Мы задохнемся от пыли. Надо придумать что-то другое.
– Какого черта? – недовольно отозвался Осима, который уже совершенно свыкся с мыслью, что через несколько минут он встретится с фараоном.
– По-моему, нужно резать, а не стучать ледорубом. Так будет значительно меньше пыли.
– Но и займет значительно больше времени.
– Время у нас есть, – сказал Старик. – И фараон тоже подождет, если, конечно, он там…
Мы были вынуждены принять совет Старика. Но, осторожно царапая острым концом ледоруба стенку, мы, проработав несколько часов, углубились всего на какие-то сантиметры.
Уже наступил вечер, когда мы кое-как очистили каменные плиты, закрывавшие дверь, от толстого слоя штукатурки. К тому времени мы уже валились с ног от усталости, вызванной как работой, так и недостатком кислорода внизу.
Старик вдруг рухнул на груду песка и слабым голосом шепнул:
– Не могу больше… Предлагаю оставить на завтра.
Йеттмар вытер лоб, залитый потом, смешанным с песком и бог знает с чем еще, и с готовностью кивнул.
– Вы правы, шеф. Если и дальше будем так работать, протянем ноги. Мы ведь сегодня еще ничего и не жевали.
Тут мы вспомнили, что целый день отковыривали штукатурку, ни разу не перекусив.
Осима прислонился к иероглифам и с силой выдохнул.
– В самом деле, хватит… Пожалуй, честнее продолжить завтра, когда Миддлтон и Хальворссон тоже будут здесь. Будет не по-спортивному, если они не разделят с нами этот триумф.
Качаясь от усталости, мы выбрались по веревочной лестнице наверх и повалились на резиновые матрасы. И сразу заснули, так и не проглотив ни единого кусочка на ужин. 30 мая Я проснулся оттого, что перед моей палаткой кричал Хальворссон:
– Представьте себе, шеф, мы насобирали кучу ботинок! Но она же не имеет ни малейшего понятия о том, что это значит! По мне, так нельзя и близко подпускать женщин к науке. По крайней мере, к фольклористике!
– А не слишком ли, мистер Хальворссон? – услышал я тихий голос Старика.
– Почему же слишком? Представьте себе только, когда я нашел самый последний ботинок, что еще больше подтверждает связь между сказками типа «Золушка» и определенными аспектами египетского культа умерших, я помчался к ней, посмотрите, мол, мисс Селия, что я нашел! И как вы думаете, что она на это сказала?
– Не знаю, – промямлил Старик.
– А вот, дескать, «вижу, вижу, милый Хальворссон! Но что вы так радуетесь? Кто вы такой, в конце концов, фольклорист или башмачник?»
Я вынырнул из палатки как раз в тот момент, когда в ответ на слова рыжего бородача, произнесенные сдавленным от возмущения голосом, раздался безудержный хохот.
Хальворссон рассерженно потряс бородой.
– Хорошо же, хорошо. Смейтесь себе. Все равно я прав!
От палатки Осимы до нас доносился приятный запах вареного риса. Я не хочу сказать, что его донес ветер, потому что воздух был так неподвижен, словно его приклеили между небом и землей.
Поздоровавшись с рассерженным рыжим бородачом и с Миддлтоном, я присоединился к завтраку. Во время еды никто не проронил ни единого слова о том, что нам предстояло в ближайшие часы, точно, как футболисты перед большой игрой. Но мы просто дрожали от волнения.
Когда все доели. Старик поднялся.
– Господа! За работу! Знаю, что мне следовало бы сейчас сказать несколько непринужденных слов, которые вошли бы в историю египтологии, но это я предоставляю вам. Каждый из вас может написать мою торжественную речь в преддверии великого открытия. Только проследите, чтобы у всех получилось примерно одно и то же!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
Осима вытянул руку и дрожащим голосом спросил:
– Вот то», там… может, это склеп? Может быть, что…
В этот момент над нами загрохотало. Мы в испуге подняли головы, но в отверстии был всего лишь папа Малькольм.
– Эй! Как дела? Я бы не возражал, если бы вы и меня время от времени информировали.
– Вы не хотите спуститься? – спросил Осима.
– Только когда придет время.
– Пожалуй, оно пришло, Малькольм, – сказал я и схватился за конец веревочной лестницы. – Мы нашли склеп. Эй! Шеф! Вешайте на дверь замок!
Через тридцать секунд папа Малькольм уже стоял рядом со мной. Не произнося ни слова, он смотрел на настенную картину, потом показал на маленьких человечков.
– Это не египтяне.
– Тогда кто? – спросил Йеттмар.
– Посмотрите на их лица. И цвет кожи у них темнее, чем у фараона. По-моему, это негры.
– Случайно, не пигмеи? Старик пожал плечами.
– Не знаю. На всякий случай нам нужно сделать несколько хороших снимков. Я не удивлюсь, если они имеют отношение к квадратноголовым.
Карабинас подошел к стене так близко, что чуть не касался носом царей, поклонявшихся фараону.
– Это не негры, – сказал он наконец. – Если изображение правдиво, скорее в их лицах видны семитские черты.
Все мы уставились на замурованную дверь. Карабинас сделал то же самое. Он все еще бормотал что-то о семитских чертах, но потом умолк.
– Что будем делать, шеф? – охрипшим от волнения голосом спросил Осима.
Папа Малькольм поправил на голове платок и самым что ни на есть будничным тоном произнес:
– Войдем.
Его слова прозвучали чуть ли не святотатством.
– Вот так, просто? – пролепетал Йеттмар.
– А что? Что обычно делают в таких случаях? – спросил Старик удивленно. – Дело в том, что я еще никогда не открывал склепов. Как поступили открыватели Тутанхамона?
– Не имею понятия, – буркнул Карабинас.
– На всякий случай хорошенько запомните каждое ваше движение. Очень хорошо запомните!
– Зачем? Вы что, верите в проклятие фараонов? – тихо спросил Осима. Старик улыбнулся.
– А если даже верю? Но дело не в этом. Если нам действительно удастся сделать солидное открытие, то потом придется, пожалуй, писать историю нашей экспедиции. А что в такой книге может быть самым захватывающим, как не мгновения, предшествующие великому открытию. Ну, господа, вы готовы?
– Да, шеф! – ответил за всех Йеттмар. – Можем идти.
– Тогда пошли!
Йеттмар перекрестился, Карабинас носком ботинка нарисовал крест на песке. Старик глубоко втянул носом воздух, но я совершенно не помню, что делал я. Кажется, кусал губы, стоя рядом с Осимой, который шептал по-японски. Может быть, он советовался со своими предками.
Мы подняли с песка ломики и ледорубы с короткими ручками, которые предусмотрительный Карабинас приобрел на распродаже в специализированном магазине для альпинистов.
Припоминаю, что первый удар в дверь нанес Старик: по-видимому, из пиетета мы все не сговариваясь уступили ему это право. Он стукнул несколько раз, но когда под ударами ледоруба начала осыпаться штукатурка и помещение заполнилось тонкой пылью. Старик остановился.
– Нехорошо, – сказал он. – Мы задохнемся от пыли. Надо придумать что-то другое.
– Какого черта? – недовольно отозвался Осима, который уже совершенно свыкся с мыслью, что через несколько минут он встретится с фараоном.
– По-моему, нужно резать, а не стучать ледорубом. Так будет значительно меньше пыли.
– Но и займет значительно больше времени.
– Время у нас есть, – сказал Старик. – И фараон тоже подождет, если, конечно, он там…
Мы были вынуждены принять совет Старика. Но, осторожно царапая острым концом ледоруба стенку, мы, проработав несколько часов, углубились всего на какие-то сантиметры.
Уже наступил вечер, когда мы кое-как очистили каменные плиты, закрывавшие дверь, от толстого слоя штукатурки. К тому времени мы уже валились с ног от усталости, вызванной как работой, так и недостатком кислорода внизу.
Старик вдруг рухнул на груду песка и слабым голосом шепнул:
– Не могу больше… Предлагаю оставить на завтра.
Йеттмар вытер лоб, залитый потом, смешанным с песком и бог знает с чем еще, и с готовностью кивнул.
– Вы правы, шеф. Если и дальше будем так работать, протянем ноги. Мы ведь сегодня еще ничего и не жевали.
Тут мы вспомнили, что целый день отковыривали штукатурку, ни разу не перекусив.
Осима прислонился к иероглифам и с силой выдохнул.
– В самом деле, хватит… Пожалуй, честнее продолжить завтра, когда Миддлтон и Хальворссон тоже будут здесь. Будет не по-спортивному, если они не разделят с нами этот триумф.
Качаясь от усталости, мы выбрались по веревочной лестнице наверх и повалились на резиновые матрасы. И сразу заснули, так и не проглотив ни единого кусочка на ужин. 30 мая Я проснулся оттого, что перед моей палаткой кричал Хальворссон:
– Представьте себе, шеф, мы насобирали кучу ботинок! Но она же не имеет ни малейшего понятия о том, что это значит! По мне, так нельзя и близко подпускать женщин к науке. По крайней мере, к фольклористике!
– А не слишком ли, мистер Хальворссон? – услышал я тихий голос Старика.
– Почему же слишком? Представьте себе только, когда я нашел самый последний ботинок, что еще больше подтверждает связь между сказками типа «Золушка» и определенными аспектами египетского культа умерших, я помчался к ней, посмотрите, мол, мисс Селия, что я нашел! И как вы думаете, что она на это сказала?
– Не знаю, – промямлил Старик.
– А вот, дескать, «вижу, вижу, милый Хальворссон! Но что вы так радуетесь? Кто вы такой, в конце концов, фольклорист или башмачник?»
Я вынырнул из палатки как раз в тот момент, когда в ответ на слова рыжего бородача, произнесенные сдавленным от возмущения голосом, раздался безудержный хохот.
Хальворссон рассерженно потряс бородой.
– Хорошо же, хорошо. Смейтесь себе. Все равно я прав!
От палатки Осимы до нас доносился приятный запах вареного риса. Я не хочу сказать, что его донес ветер, потому что воздух был так неподвижен, словно его приклеили между небом и землей.
Поздоровавшись с рассерженным рыжим бородачом и с Миддлтоном, я присоединился к завтраку. Во время еды никто не проронил ни единого слова о том, что нам предстояло в ближайшие часы, точно, как футболисты перед большой игрой. Но мы просто дрожали от волнения.
Когда все доели. Старик поднялся.
– Господа! За работу! Знаю, что мне следовало бы сейчас сказать несколько непринужденных слов, которые вошли бы в историю египтологии, но это я предоставляю вам. Каждый из вас может написать мою торжественную речь в преддверии великого открытия. Только проследите, чтобы у всех получилось примерно одно и то же!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114