– И что бы вы сделали?
– Вот смотрите. Они изготовляют такой шар, закрывают его и думают, что когда-нибудь, в будущем его кто-нибудь откроет. Понимаете?
– Пока да.
– Однако при этом они должны были отдавать себе отчет, что место пробки найти не так просто. Может быть, те, кто найдет шар, не будут знать, как к нему подступиться.
– Я начинаю понимать, что вы имеете в виду.
– Ведь тогда все пропало. Поэтому я, если бы был на их месте, приложил бы к шару инструкцию к пользованию.
Все мы, словно окаменев, внимательно слушали Киндлера. То, что он говорил, было вовсе не глупо!
– В надписи на стене ничего подобного не было, – продолжал Киндлер. – Мистер Хальворссон очень любезно ознакомил меня с содержанием надписи. Она оказалась не такой уж и понятной, по крайней мере, для меня.
– К сожалению, и для нас… – пробурчал Йеттмар.
– Тогда я подумал, а вдруг они эту инструкцию нанесли на шар. Написали или вырезали, или сделали это еще каким-нибудь способом. По-моему, было бы очень логично.
– Ну и?..
– Я подумал, дай-ка обследую эту вещицу. Но, к сожалению, не увидел на ней ничего ни невооруженным глазом, ни через лупу. Я уже собрался бросить эту затею, когда вспомнил о фотографии. И сделал несколько специальных снимков.
– Что вы понимаете под специальными снимками?
– С использованием различных светофильтров, с ультрафиолетовым фильтром, с различной временной экспозицией.
– И что же?
– По-моему, мне повезло, – сказал он, и в голосе его снова зазвучала гордость. – Когда я сфотографировал шар через оранжевый светофильтр с выдержкой в одну десятитысячную долю секунды, на его поверхности стало видно вот это!
И он протянул нам одну из фотографий.
Всю поверхность фотографии заполнял мраморный шар, отливавший, пожалуй, несколько более красным светом, чем в действительности. И на той его стороне, которая была обращена к нам, виднелись несколько тончайших царапин, их небесно-голубой цвет четко выделялся на красном фоне.
– Видите? – спросил Киндлер. – Я сделал так, чтобы красной была только поверхность шара. Все остальные детали, расположенные хотя бы на тысячную долю миллиметра ниже или выше среднего уровня, появляются в другом цвете. Честно говоря, хорошо удалось!
Я взял у него снимок и положил его перед собой на стол. Остальные сгрудились вокруг меня, разглядывая фото через мое плечо.
На первый взгляд казалось, что на мраморе просто что-то нацарапали. Однако царапины были не похожи на следы, оставленные, например, безобразничавшими детьми: прямые линии образовывали лежавшую на боку букву V, в вершине которой виднелась точка, а напротив расходящихся лучей этой буквы тянулась длинная вертикальная царапина.
– Что за чертовщина? – спросила Селия Джордан.
– Может быть, какой-нибудь иероглиф, – сказал Йеттмар.
Миддлтон покачал головой.
– Иероглиф? Вряд ли… Я бы принял это скорее за какую-то геометрическую фигуру или формулу.
– Что за бред?
– А вы посмотрите. Лежащая V обозначает в математике увеличение количества. Возрастание начинается оттуда, где находится вершина V и направлено в сторону, в которую расходятся ее лучи. А что имеется в вершине? Точка. Точка растягивается и превращается в вертикальную линию. Что это, как не математическая формула роста) Никто из нас ничего не сказал, мы лишь неотрывно смотрели на царапины.
– Но что же они хотели этим сказать? Я-то думал, что это инструкция к пользованию…
– Не унывайте, Киндлер, – сказал Осима и похлопал его по плечу, – это тоже возможно. Маловероятно, чтобы они хотели нам сообщить только то, что им известно понятие роста. Здесь это понятие наверняка имеет совсем другое значение. Или они хотели к чему-то привлечь наше внимание.
– Вы уверены, что на шаре больше ничего нет? – спросил Осима.
Киндлер тряхнул головой.
– Уверен. Вернее, извлечь из него я больше ничего не могу. Если только они не пользовались такой технологией, результаты которой я не могу сделать видимыми.
В этот момент зазвонил телефон. На проводе был Хальворссон.
– Мистер Силади?
– Это я. Что у вас?
– Э-э… маленькая неприятность.
Я почувствовал, как меня охватывает беспокойство, ведь эти непонятные царапины уже основательно взвинтили мои нервы.
– Какая неприятность?
– Э-э… Очень неловко…
– Что неловко? Говорите же вразумительней, Хальворссон!
– Э-э… Я вынужден передать вам слова доктора Хубер. Я, в самом деле…
Я так сжал в руке трубку, что чуть не сломал ее.
– Говорите же, Хальворссон!
– Ну… Доктор Хубер говорит, чтобы вы развлекались так со своей маменькой, а не с ней!
Я бы меньше удивился, если бы рухнули стены лаборатории. У меня буквально подкосились ноги, и я был вынужден прислониться к столу.
– Что?
– Я, в самом деле… только передал ее слова. Честно говоря, я и сам не очень понимаю…
– Послушайте, вы вообще-то можете говорить яснее?! – рявкнул я на него. – Я не понимаю, что там у вас случилось, но хотел бы знать, вам понятно?
– Ну, и я знаю не так уж много, Петер. Я отнес мисс Хубер раствор. Электронный микроскоп был уже наготове. Доктор капнула раствор на стекло, заглянула в окуляр, потом принялась ругаться.
– Как?
– Я должен повторить?
– Ничего не должны! Продолжайте!
– Она орала во всю глотку. Сначала я думал, что она сейчас все бросит на пол, но она только швырнула в стену предметное стекло. Потом убежала.
– Но почему же, ради бога?
– Ну… то, что было на стекле…
– Что было на нем? Вы разве не сказали, что на стекле была капля раствора?
– Да, конечно… Только в этом растворе… была человеческая сперма, Петер.
Мне показалось, что мое горло сдавила ледяная рука.
– И что? – прохрипел я. – Что потом? Это еще не причина, чтобы…
– Дело в том, что эти сперматозоиды двигались, Петер… Они были живые и наверняка живы и сейчас. Я, в самом деле, не знаю, что делать…
Я думаю, что за несколько сот лет существования Санта-Моники еще никто и никогда не пробегал полмили так быстро, как мы, особенно в групповом забеге. Селия Джордан, прижимая локти к бокам: очевидно, она вспомнила времена студенчества и рекомендации своего тренера. Осиму нес порыв камикадзе, а что несло меня – сам не знаю. Тем не менее я пришел третьим в этом полумильном забеге. В «спермодерби», как потом окрестил его Миддлтон.
Хальворссон все еще стоял посередине лаборатории с бутылочкой раствора в руках, и ничто на свете не могло бы заставить его выпустить ее из рук. Он посмотрел на нас с таким несчастным видом, словно из-за него нам не удалось ограбить английский банк.
– Слава богу, вы уже здесь! – простонал он радостно. – У меня голова идет кругом. Доктор заперлась там! – И он указал на дверь где-то в противоположном конце лаборатории.
– Там она? – спросил Осима шепотом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114