Вспомните-ка слова того в кожаном пиджаке: «Я был беден, а теперь я богат. Уничтожу тебя и останусь здесь». Как будто они из-за чего-то поссорились. Возможно, они были простыми астронавтами, из которых двоих опьянило богатство новооткрытой планеты.
– Но они убили человека в кожаном пиджаке, а второй смирился. Почемуже они не вернулись после этого?
– Ты серьезно полагаешь, что я могу ответить на этот вопрос?
– А когда сын Иму вернется? – спросил Миддлтон. – Что будет тогда?
– Если нам повезет, он свяжет человечество с той неизвестной суперкультурой. А это откроет перед нами необозримые перспективы.
– Может быть, необозримые перспективы смерти, -сказал Осима. – Предположим, что он вернется к нам, когда достигнет своей цели на солнечной ладье. Вернется и приведет с собой колонистов. Ведь что такое для него Земля? Чужая планета, где по воле случая он провел детство. Ничего больше. У него ведь будет их кровь, а не наша!
– Встроим в него предохранитель, чтобы он думал иначе.
– Предохранитель?
– Дело в том, что у сына Иму будет земная мать. И в генах его будет заложена также и земная программа.
– И этого, по-вашему, достаточно?
– Должно быть достаточно… В нем будут в равновесии как земные, так и внеземные свойства. Он станет связующим звеном между нами и ими. Это наша единственная возможность понять друг друга.
– А если и ему не удастся установить мирные контакты?
– В этом-то и заключается тот риск, о котором я говорил. Но я не хочу, чтобы снова начался спор о том, имеем ли мы право идти на риск от имени всего человечества. Я иду на этот риск, и баста! Теперь вопрос лишь в том, берете ли и вы на себя этот риск.
– Я беру, – сказал Карабинас.
– И я тоже, – поднял руку Йеттмар,
– Если руководить программой будете вы, – улыбнулся Осима.
Миддлтон молча кивнул.
Тут все повернулись к женщинам. Лицо Селии раскраснелось от воодушевления. Побледневшая же Роза-Линда теребила бахрому скатерти. Но обе сказали да.
И твоя мама тоже, Ренни. 11 ноября Вчера я женился на Розалинде Хубер. Я бы не сказал, что это стало большой сенсацией, ведь все знали, что фактически она уже несколько месяцев была моей женой.
Для нашего бракосочетания было несколько серьезных причин. Первой причиной была, пожалуй, необходимость соблюдать благопристойность. Кто не знает жизни в американском университетском городке, тому трудно представить себе, насколько каждый, кто там живет, становится ее рабом. На нашем знамени начертано: безупречная мораль. Говоря проще и короче: если бы я не взял свою подругу в жены, то вылетел бы из университета, не коснувшись ногами земли. Какие нравственные устои я могу прививать молодому поколению, если сам…и т. д. В общем, примерно так.
Кроме того, Розалинда забеременела. Хотя еще ничего не было заметно, нам нельзя было терять времени. Бракосочетание университетского профессора, руководителя института с невестой в положении выглядело бы достаточно шокирующе. Таким образом, нужно было поторопиться.
Мне не очень хотелось бы называть третью причину, поскольку кто-нибудь еще обвинит меня в том, что я женился на Розалинде из меркантильных соображений. Но я должен быть честным перед ней и перед тобой тоже, Ренни.
А дело в том, что Розалинда получила наследство, и немалое. На Среднем Западе умер какой-то ее дядюшка, о котором она ничего не знала, и оставил Розалинде несколько громадных ферм, завод по производству кукурузного масла, акции и кучу денег на банковских счетах. В одно мгновение мисс Хубер поднялась в высшие слои капиталистов.
Нельзя также забывать и о том, что, собственно говоря, это она взяла меня в мужья, а не наоборот.
Конечно же, я был счастлив, что в конце концов все завершилось благополучно.
Еще и сейчас я с трепетом вспоминаю тот чудесный вечер. Мы возвращались с консультации и шагали вдвоем по платановой аллее к дому, Розалинда тогда уже знала о наследстве, и это делало наши отношения несколько натянутыми. Эх, когда в деле замешаны деньги…
Был прохладный вечер, как по заказу, выплыла большая, круглая луна, и мы, совсем одни, остановились под платанами. Розалинда прижалась ко мне и взяла меня за руку.
– Петер, – сказала она своим теплым, хрипловатым голосом. – Я чувствую, что наступил решающий момент.
А я стоял и думал о чем-то совсем другом: может быть, о нашем будущем, может быть, уже и о тебе, Ренни. Я пришел в себя от того, что она нетерпеливо дергала меня за руку.
– Слышишь? Вот он – решающий момент!
– Какой момент, дорогая? – спросил я тупо.
– Ну, просить моей руки… Я бы хотела выйти за тебя замуж, если ты не возражаешь.
Вот так это случилось. На свадьбу к нам пришли все, кто участвовал в нашем заговоре. И, конечно, ты тоже уже был с нами.
И, в кармане у Карабинаса, – скарабей. 17 июля Ты родился в этот день и вместе с этим днем, Ренни. Когда над краем пустыни поднялся красный диск солнца, будто заливая песок свежей кровью, в больнице услышали твой первый плач.
Нас было трое в комнате для посетителей: Селия Джордан, Карабинас и я. И когда солнечный свет расплескался по пустыне и сестра с глазами косули поздравила меня с сыном, я был вне себя от радости.
Я радовался тебе так, как если бы в тебе текла моя кровь. 18 июля Сегодня в больнице мне в первый раз показали тебя, Ренни. Ты был самым обыкновенным младенцем с красным личиком, несколько угловатой головой. И кожа твоя как будто была темнее, чем у остальных, хотя в наших местах это обычное явление.
Сестра с глазами косули высоко подняла тебя, и ты улыбнулся мне с экрана. Конечно, я знаю, что та гримаса, которая появилась у тебя на лице, могла быть чем угодно, только не улыбкой, но я был уверен, что кто-то в эту минуту улыбается мне. Может быть, из другого времени и из другого мира. Но откуда-то мне должны были улыбаться!
Экран потемнел, чтобы вспыхнуть снова, показывая лицо другого ребенка, и я собрался уходить, но появившаяся тем временем медсестра с глазами косули смущенно улыбнулась мне.
– Мистер Силади?
– Да… Это я.
– С вами хотел бы поговорить господин директор. Если не возражаете, я провожу вас.
Передо мной все еще стояло твое лицо, Ренни, и я не мог думать ни о чем и ни о ком, кроме тебя. В конце концов, у меня родился сын. И, пожалуй, даже Изабелла не имела бы никаких возражений, если бы…
Я отогнал от себя эту не приличествующую материалисту мысль, и когда опомнился, уже стоял перед директором Карпентером.
Сестричка удалилась бесшумно, как дуновение весеннего ветерка. Только тихий стук двери снова вернул меня к действительности.
Доктор Карпентер поздравил меня со здоровым мальчиком, предложил выпить, стал говорить о том, о сем, и, если бы, Ренни, он не усыпил мою бдительность, я сразу почувствовал бы неладное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
– Но они убили человека в кожаном пиджаке, а второй смирился. Почемуже они не вернулись после этого?
– Ты серьезно полагаешь, что я могу ответить на этот вопрос?
– А когда сын Иму вернется? – спросил Миддлтон. – Что будет тогда?
– Если нам повезет, он свяжет человечество с той неизвестной суперкультурой. А это откроет перед нами необозримые перспективы.
– Может быть, необозримые перспективы смерти, -сказал Осима. – Предположим, что он вернется к нам, когда достигнет своей цели на солнечной ладье. Вернется и приведет с собой колонистов. Ведь что такое для него Земля? Чужая планета, где по воле случая он провел детство. Ничего больше. У него ведь будет их кровь, а не наша!
– Встроим в него предохранитель, чтобы он думал иначе.
– Предохранитель?
– Дело в том, что у сына Иму будет земная мать. И в генах его будет заложена также и земная программа.
– И этого, по-вашему, достаточно?
– Должно быть достаточно… В нем будут в равновесии как земные, так и внеземные свойства. Он станет связующим звеном между нами и ими. Это наша единственная возможность понять друг друга.
– А если и ему не удастся установить мирные контакты?
– В этом-то и заключается тот риск, о котором я говорил. Но я не хочу, чтобы снова начался спор о том, имеем ли мы право идти на риск от имени всего человечества. Я иду на этот риск, и баста! Теперь вопрос лишь в том, берете ли и вы на себя этот риск.
– Я беру, – сказал Карабинас.
– И я тоже, – поднял руку Йеттмар,
– Если руководить программой будете вы, – улыбнулся Осима.
Миддлтон молча кивнул.
Тут все повернулись к женщинам. Лицо Селии раскраснелось от воодушевления. Побледневшая же Роза-Линда теребила бахрому скатерти. Но обе сказали да.
И твоя мама тоже, Ренни. 11 ноября Вчера я женился на Розалинде Хубер. Я бы не сказал, что это стало большой сенсацией, ведь все знали, что фактически она уже несколько месяцев была моей женой.
Для нашего бракосочетания было несколько серьезных причин. Первой причиной была, пожалуй, необходимость соблюдать благопристойность. Кто не знает жизни в американском университетском городке, тому трудно представить себе, насколько каждый, кто там живет, становится ее рабом. На нашем знамени начертано: безупречная мораль. Говоря проще и короче: если бы я не взял свою подругу в жены, то вылетел бы из университета, не коснувшись ногами земли. Какие нравственные устои я могу прививать молодому поколению, если сам…и т. д. В общем, примерно так.
Кроме того, Розалинда забеременела. Хотя еще ничего не было заметно, нам нельзя было терять времени. Бракосочетание университетского профессора, руководителя института с невестой в положении выглядело бы достаточно шокирующе. Таким образом, нужно было поторопиться.
Мне не очень хотелось бы называть третью причину, поскольку кто-нибудь еще обвинит меня в том, что я женился на Розалинде из меркантильных соображений. Но я должен быть честным перед ней и перед тобой тоже, Ренни.
А дело в том, что Розалинда получила наследство, и немалое. На Среднем Западе умер какой-то ее дядюшка, о котором она ничего не знала, и оставил Розалинде несколько громадных ферм, завод по производству кукурузного масла, акции и кучу денег на банковских счетах. В одно мгновение мисс Хубер поднялась в высшие слои капиталистов.
Нельзя также забывать и о том, что, собственно говоря, это она взяла меня в мужья, а не наоборот.
Конечно же, я был счастлив, что в конце концов все завершилось благополучно.
Еще и сейчас я с трепетом вспоминаю тот чудесный вечер. Мы возвращались с консультации и шагали вдвоем по платановой аллее к дому, Розалинда тогда уже знала о наследстве, и это делало наши отношения несколько натянутыми. Эх, когда в деле замешаны деньги…
Был прохладный вечер, как по заказу, выплыла большая, круглая луна, и мы, совсем одни, остановились под платанами. Розалинда прижалась ко мне и взяла меня за руку.
– Петер, – сказала она своим теплым, хрипловатым голосом. – Я чувствую, что наступил решающий момент.
А я стоял и думал о чем-то совсем другом: может быть, о нашем будущем, может быть, уже и о тебе, Ренни. Я пришел в себя от того, что она нетерпеливо дергала меня за руку.
– Слышишь? Вот он – решающий момент!
– Какой момент, дорогая? – спросил я тупо.
– Ну, просить моей руки… Я бы хотела выйти за тебя замуж, если ты не возражаешь.
Вот так это случилось. На свадьбу к нам пришли все, кто участвовал в нашем заговоре. И, конечно, ты тоже уже был с нами.
И, в кармане у Карабинаса, – скарабей. 17 июля Ты родился в этот день и вместе с этим днем, Ренни. Когда над краем пустыни поднялся красный диск солнца, будто заливая песок свежей кровью, в больнице услышали твой первый плач.
Нас было трое в комнате для посетителей: Селия Джордан, Карабинас и я. И когда солнечный свет расплескался по пустыне и сестра с глазами косули поздравила меня с сыном, я был вне себя от радости.
Я радовался тебе так, как если бы в тебе текла моя кровь. 18 июля Сегодня в больнице мне в первый раз показали тебя, Ренни. Ты был самым обыкновенным младенцем с красным личиком, несколько угловатой головой. И кожа твоя как будто была темнее, чем у остальных, хотя в наших местах это обычное явление.
Сестра с глазами косули высоко подняла тебя, и ты улыбнулся мне с экрана. Конечно, я знаю, что та гримаса, которая появилась у тебя на лице, могла быть чем угодно, только не улыбкой, но я был уверен, что кто-то в эту минуту улыбается мне. Может быть, из другого времени и из другого мира. Но откуда-то мне должны были улыбаться!
Экран потемнел, чтобы вспыхнуть снова, показывая лицо другого ребенка, и я собрался уходить, но появившаяся тем временем медсестра с глазами косули смущенно улыбнулась мне.
– Мистер Силади?
– Да… Это я.
– С вами хотел бы поговорить господин директор. Если не возражаете, я провожу вас.
Передо мной все еще стояло твое лицо, Ренни, и я не мог думать ни о чем и ни о ком, кроме тебя. В конце концов, у меня родился сын. И, пожалуй, даже Изабелла не имела бы никаких возражений, если бы…
Я отогнал от себя эту не приличествующую материалисту мысль, и когда опомнился, уже стоял перед директором Карпентером.
Сестричка удалилась бесшумно, как дуновение весеннего ветерка. Только тихий стук двери снова вернул меня к действительности.
Доктор Карпентер поздравил меня со здоровым мальчиком, предложил выпить, стал говорить о том, о сем, и, если бы, Ренни, он не усыпил мою бдительность, я сразу почувствовал бы неладное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114