Толстые, в руку толщиной, стальные прутья от пола до потолка отделяли «кичу» от остального помещения. Метрах в трех от ряда прутьев стоял письменный стол, заваленный бумагами, из единственного окошка, забранного ажурной решеткой, косо падали солнечные лучи, в их неверном свете тяжелое пресс-папье из оргстекла переливалось всеми цветами радуги, как фальшивый бриллиант на пальце торговца арбузами. Позади стола, в самом углу, возвышался массивный сейф гнетуще-зеленого цвета.
Баженов подошел к решетке, открыл дверь:
— Заводи!
Волков выглядел не так, чтобы очень хорошо. Нос — точнее, это и носом-то нельзя было назвать, какая-то бесформенная лепешка. Посередине лица — сильно распух, на лбу и щеках — засохшие разводы крови с грязью пополам, глаза горят сухим горячим блеском, а вокруг глаз — фиолетовые очки.
Мамонтов и Качалов поддерживали его за локти, но, войдя в помещение участка, Волков со злостью отбросил их руки. Без поддержки он тут же покачнулся, но быстро нашел утраченное равновесие и пошел вперед — к приветливо распахнутой двери «кичи».
— Кого вы мне привели? — строго спросил Шериф. — Что-то не узнаю. Что у тебя с лицом, парнишка? — участливо спросил он Волкова. — А! — Баженов беззаботно махнул рукой. — Можешь не отвечать, я и сам знаю. Упал. Правда? — последний вопрос был уже обращен ко всем троим. Мамонтов и Качалов молчали.
— Досмеешься, гад! — процедил сквозь зубы Волков.
Баженов снял шерифскую шляпу и склонился перед Волковым в издевательском поклоне, наверное, так приглашали незадачливого Людовика на гильотину: «Добро пожаловать, ваше величество, патентованное средство от головной боли, извольте попробовать».
— Прошу вас. — Он показал на распахнутую дверь. Волков усмехнулся и вошел. Баженов сопроводил его хорошим увесистым пинком, или, как они говорили в школе, «поджопником». Щелкнул надежный замок. Волков бросился на прутья: лицо его было перекошено ненавистью, он брызгал розовой от крови слюной и шипел:
— Один хер, я тебя на нож поставлю, сука!
— Конечно, мой милый, — кокетливо ответил ему Баженов. — Когда-нибудь это случится. Но не со мной. И уж это точно будешь не ты. Потому что, — тут он набрал полную грудь воздуха, вцепился — со своей стороны — в решетку и заорал так, что Волков отпрянул назад, споткнулся и упал на пол, — ты сгниешь здесь, падаль! А потом я вывезу тебя подальше в лес и закопаю, как собаку! А пока, — голос его снова стал тихим и игривым, — я накажу тебя за оскорбление представителя власти, находящегося при исполнении должностных полномочий. — Он подошел к столу. Здесь, сантиметрах в двадцати от пола, проходили две полудюймовые водопроводные трубы. На обеих были вентили. Баженов перекрыл верхний. — Смотри, мой милый, в раковине воды больше нет. Но ты не переживай. Это не единственный источник на нашем курорте: Есть еще во-о-о-н тот родник. — Шериф показал на очко. — Сам не пил, но знающие люди утверждают, что вода из него прекрасно поправляет расшатанные нервы. Полечись, голубчик, через два дня ты мне расскажешь о своих ощущениях.
Мамонтов и Качалов стояли, остолбенев. Им хотелось поскорее отсюда убраться, но они боялись уйти, не получив разрешение Шерифа. Кто знает, что у него на уме? Наконец он обратил на них внимание.
— А вы чего здесь стоите, джентльмены? Или вы не слушаете радио? По улицам бегает бешеный пес, и этот пес — я. Я же всех попросил — по-хорошему попросил, — с нажимом сказал Шериф, но тон его ничего хорошего не сулил, — сидеть дома. Или, может, вам все равно, где сидеть? Тогда пожалуйста, — он потянулся за ключами.
— Кхм, — прокашлялся Мамонтов. — Мы пойдем.
— Как хотите. — Шериф выглядел обиженным: какие они все-таки неблагодарные, не ценят настоящего гостеприимства. — Навещайте своего товарища почаще. Можете приносить ему передачи. Но не забывайте, что у него — диета. Врач прописал ему соленые орешки, селедку и сухарики с перцем. Остальные продукты запрещены. СТРОЖАЙШЕ ЗАПРЕЩЕНЫ. — От Шерифа опять исходила угроза, явная и острая, как запах пота.
Мамонтов не стал дожидаться, во что это выльется, развернулся и рванул к выходу. Качалов засеменил следом.
Когда участок остался уже далеко позади, они перевели дух и замедлили шаг.
— Слушай, — сказал Мамонтов, — по-моему, он совсем уже того. Всегда был вольтанутый, а сегодня какой-то… — Он помотал головой, не находя нужного слова.
— Может, у него месячные? — хихикнул Качалов, с надеждой ожидая, что его шутка будет принята.
— Какие, на хрен, месячные? — обозлился Мамонтов. — Что ты плетешь, придурок? Ты что, не видишь, что он — напрочь подорванный? У него же — это… Дыра в голове.
Мамонтов и не подозревал, насколько он был прав. И сам Шериф это чувствовал. Дыра в голове. Огромная дыра. А все — из-за этого поганого свечения в заброшенной штольне. Ох, что-то будет сегодня вечером! Ох, что-то будет!
Не обращая внимания на злобно скалившегося Волкова — любому другому его взгляд давно бы прожег дырку между лопатками, но только не Шерифу! — Баженов подошел к сейфу, несколько раз повернул ключ в замке и со скрежетом открыл массивную, еще довоенной выработки, дверцу.
Достал с нижней полки связку динамитных шашек: изящных цилиндров цвета белого хлеба, перехваченных у концов слегка заржавевшей тонкой проволокой. Кое-где на шашках, как капли коричневого пота, выступил нитроглицерин. Бикфордов шнур был сухим, но пока не рассыпался в труху от старости.
Должен рвануть! Завалю эту штольню на хрен! Ох, не вовремя ТЫ вздумал светиться, если понимаешь, о чем я говорю!
Шериф еще немного пошарил на нижней полке, достал старый подсумок от противогаза и сунул туда динамит: зачем пугать понапрасну горожан? Хотя в это время они должны сидеть по домам, тихо, как мышки. И не путаться под ногами.
На этом приготовления Баженова не закончились. С верхней полки он достал две коробки — по десять патронов в каждой— крупной картечи. Диаметр шарика — 8,2 мм. Когда такой заряд попадает в голову, остается только шея-уродливым окровавленным стебельком, растущим из плеч. Уж кто-кто, а ТЫ должен это помнить! А? Одна только шея, Микки! Об одном жалею — что я тогда поторопился. Надо было сначала отстрелить тебе руки и ноги, а потом — твой паршивый конец! И только затем — голову!
— Эй! — раздался голос Волкова за спиной. — Зачем тебе динамит?
Шериф улыбнулся плотоядной улыбкой и повернулся к нему:
— А-а-а. Это опять ты. Ты, дружок, слишком заметная личность в Горной Долине. Мы — все мы — очень гордимся тобой. И хотим гордиться еще больше. Понимаешь, о чем я?
Настороженное молчание в ответ.
— Буду делать из тебя первого космонавта Горной Долины, — продолжал Шериф. — Старт назначен на, — он посмотрел на часы, — двадцать ноль-ноль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126