Рассвет озарит уже вымерший город.
Микки ощерился. Почти все его зубы выпали, не выдержав быстрого роста. Они забирали очень много кальция, который был необходим костям скелета, поэтому Микки отключил поступление кальция к зубам. Он же не собирался ничего жевать. Зачем ему зубы?
Однако кроме зубов он увидел еще кое-что. То, чего совсем не ожидал увидеть. То, в чем не было никакого смысла.
На верхней губе пробивались усы. Микки подергал их. И снова мысль — явно чужая, от нее прямо-таки воняло маленьким ублюдком! — промелькнула в его голове. Жаль, что они не черные, а рыжие. Он услышал тихий детский смех.
Микки зарычал и в бешенстве затопал ногами. Зачем ему нужны эти дурацкие усы? Какой в них прок?
Как можно расходовать драгоценную энергию, каждый гран которой на счету, на какие-то волосы? Он не мог этого понять. Практическая ценность усов была ничуть не больше, чем польза от большого пуза, чей обладатель лежал внизу, на прилавке. Лежал именно так, как сам того хотел. И Микки тут совсем ни при чем. Он престо подсказал эту мысль жене, заставил сосредоточиться на этой мысли, и старуха с радостью за нее уцепилась. Она даже что-то напевала, пока делала это. А потом — он передал самую яркую мысль пузатого старухе, и она задрожала, выпустила из глаз лишнюю жидкость (на языке примитивного разума — заплакала, зачем? рациональнее было помочиться) и тоже все сделала как надо. Все правильно, свидетелей оставлять нельзя.
Но… Проблема заключалась в том, что один свидетель сидел внутри него. И Микки никак не мог до него добраться.
Он в ярости разбил стекло кулаком и выпрыгнул на улицу, как гигантский кузнечик. Мощные мышцы мягко спружинили, но кости и связки тут же послали в мозг тревожный сигнал: «Поосторожнее, парень, если не хочешь ползти, пока мы не срастемся!» Он не хотел.
Микки ушел подальше от фонаря, висевшего над магазином, и вернулся на тот перекресток, где впервые уловил ЦЕЛЬ. Она должна быть где-то рядом. Надо немного подождать. Тогда, рано или поздно, он ее увидит. Она пошлет ему сигнал, и он, не раздумывая, в ту же секунду кинется за ней, как гончая — за кроликом.
* * *
Зубастые колеса уазика зашуршали по усыпанной гравием подъездной площадке перед больницей.
Шериф поставил машину на нейтральную передачу, взял ружье. Двигатель он глушить не стал.
— Посидите пока здесь, я проверю, как там.
Как там? Он сильно опасается чего-то. От этой мысли Пинту стало тревожно. Он обернулся к Лене, забившейся в самый угол заднего сиденья.
Он хотел что-то сказать и внезапно поймал себя на мысли, что не знает, с чего начать. Не знает даже, как к ней обратиться.
— Ты… Вы… Как вы себя чувствуете, Лена? — Он произнес это совершенно автоматически, ругая себя за то, что не может найти нужные слова. — Не волнуйтесь, все будет хорошо. — Еще одна идиотская фраза, пустая, как звон стакана в заведении усатой Белки: если они там и наполнялись, то ненадолго.
Шериф подошел к двери больницы, подергал за ручку. Заперто. Он протянул руку к эбонитовой кнопке справа от притолоки, крепкий палец выдавил долгий дребезжащий звонок.
Свет в окне второго этажа ненадолго погас, кто-то внимательно разглядывал их из-за занавески. Затем он зажегся снова, спустя минуту Шериф услышал шаркающие шаги Тамбовцева, спускавшегося по лестнице.
Замок сделал два оборота, и дверь с жалобным скрипом отворилась.
— Мы тут закрылись… На всякий случай, — сказал Тамбовцев. Он будто оправдывался.
— Все правильно, — похвалил Шериф. — Как Валерка?
— Я дал ему выпить. А потом — немного валиума. Только не говори Пинту, если он об этом узнает — перестанет смотреть в мою сторону. Это грубейшая врачебная ошибка. Валиум и алкоголь несовместимы. Но у меня не было выхода. Зато теперь он спит на кушетке. Я повернул его на живот и поставил тазик, но, думаю, все обойдется.
— Хорошо. — Шериф обернулся к машине и махнул рукой: мол, все в порядке, выходите.
И тут Пинта словно прорвало. Слова, которые он хотел сказать, вопросы, которые мучили его, вдруг прорвали плотину в голове, вырвались на волю и потекли мощным потоком.
— Лена! — горячо зашептал он, хватая девушку за руки. — Лена, скажите мне, где Лиза? Почему она прячется? Когда я ее увижу?
Лена молча покачала головой. Оскар не знал, как это понимать: то ли она не хочет отвечать, то ли у нее НЕТ ответа на эти вопросы. То ли… Она просто говорит: «Нет. Не увидишь…»?!
— Лена, поймите! Мне нужно знать! Мне нужно знать хоть что-то наверняка! Эта неизвестность меня пугает! Где Лиза?!
С Леной случилось что-то странное. Внезапно она затряслась, глаза ее закатились, губы посинели, и из уголка рта показалась розоватая пена.
Лена повернула голову влево и слегка откинула ее назад, словно прислушивалась к голосу, который могла разобрать только она.
Пинт решил, что это — предвестники эпилептического припадка. Он часто видел такое в больнице. Больные эпилепсией обычно чувствуют приближение приступа: за несколько минут до него они начинают жаловаться на посторонние запахи, голоса и видения.
Нечто похожее происходило и с Леной.
Ее затрясло, будто она наступила на оголенный электрический провод. Пинт испугался, что она может прикусить язык: частая травма у эпилептиков, очень болезненная и чреватая обильным кровотечением.
Оскар выпрыгнул из машины и бросился к задней дверце. Краем глаза он успел уловить, как Шериф, почувствовавший неладное, громадными скачками мчится на помощь. Этого у Шерифа было не отнять: решение он принимал моментально, не тратя на пустые колебания драгоценного времени. Но еще до того, как он успел добежать до уазика, судороги, сотрясавшие хрупкое тело в белых одеждах, неожиданно прошли, словно их не было и в помине.
Царственным жестом она протянула Пинту руку (Екатерина Великая — промелькнуло у него в голове), другой рукой подобрала длинный подол юбки и ступила на шуршащий гравий так грациозно и величественно, словно под ногами у нее был персидский ковер с пушистым ворсом, доходящим до самых щиколоток.
На одно мгновение она задержала свою руку в ладони Пинта. Она глядела прямо перед собой — то ли в какую-то невидимую точку, то ли просто в никуда. И затем сказала, ни к кому не обращаясь, как и положено августейшей особе. Но губы у нее дрожали, будто она сама боялась своих слов:
— Зло не может войти в тебя, пока ты его не впустишь.
И все. Пинт и Шериф переглянулись, спрашивая друг друга, что это может означать. Но… Шериф знал, что это может означать. По крайней мере, Пинту показалось, что он прочел это в его глазах.
Шериф знает, о чем идет речь… И потому боится.
Лена дошла до крыльца больницы, так ни разу и не обернувшись. Тамбовцев вытянул руку по направлению к БЕЛОЙ ТЕНИ и, когда она приблизилась, положил руку на плечо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126
Микки ощерился. Почти все его зубы выпали, не выдержав быстрого роста. Они забирали очень много кальция, который был необходим костям скелета, поэтому Микки отключил поступление кальция к зубам. Он же не собирался ничего жевать. Зачем ему зубы?
Однако кроме зубов он увидел еще кое-что. То, чего совсем не ожидал увидеть. То, в чем не было никакого смысла.
На верхней губе пробивались усы. Микки подергал их. И снова мысль — явно чужая, от нее прямо-таки воняло маленьким ублюдком! — промелькнула в его голове. Жаль, что они не черные, а рыжие. Он услышал тихий детский смех.
Микки зарычал и в бешенстве затопал ногами. Зачем ему нужны эти дурацкие усы? Какой в них прок?
Как можно расходовать драгоценную энергию, каждый гран которой на счету, на какие-то волосы? Он не мог этого понять. Практическая ценность усов была ничуть не больше, чем польза от большого пуза, чей обладатель лежал внизу, на прилавке. Лежал именно так, как сам того хотел. И Микки тут совсем ни при чем. Он престо подсказал эту мысль жене, заставил сосредоточиться на этой мысли, и старуха с радостью за нее уцепилась. Она даже что-то напевала, пока делала это. А потом — он передал самую яркую мысль пузатого старухе, и она задрожала, выпустила из глаз лишнюю жидкость (на языке примитивного разума — заплакала, зачем? рациональнее было помочиться) и тоже все сделала как надо. Все правильно, свидетелей оставлять нельзя.
Но… Проблема заключалась в том, что один свидетель сидел внутри него. И Микки никак не мог до него добраться.
Он в ярости разбил стекло кулаком и выпрыгнул на улицу, как гигантский кузнечик. Мощные мышцы мягко спружинили, но кости и связки тут же послали в мозг тревожный сигнал: «Поосторожнее, парень, если не хочешь ползти, пока мы не срастемся!» Он не хотел.
Микки ушел подальше от фонаря, висевшего над магазином, и вернулся на тот перекресток, где впервые уловил ЦЕЛЬ. Она должна быть где-то рядом. Надо немного подождать. Тогда, рано или поздно, он ее увидит. Она пошлет ему сигнал, и он, не раздумывая, в ту же секунду кинется за ней, как гончая — за кроликом.
* * *
Зубастые колеса уазика зашуршали по усыпанной гравием подъездной площадке перед больницей.
Шериф поставил машину на нейтральную передачу, взял ружье. Двигатель он глушить не стал.
— Посидите пока здесь, я проверю, как там.
Как там? Он сильно опасается чего-то. От этой мысли Пинту стало тревожно. Он обернулся к Лене, забившейся в самый угол заднего сиденья.
Он хотел что-то сказать и внезапно поймал себя на мысли, что не знает, с чего начать. Не знает даже, как к ней обратиться.
— Ты… Вы… Как вы себя чувствуете, Лена? — Он произнес это совершенно автоматически, ругая себя за то, что не может найти нужные слова. — Не волнуйтесь, все будет хорошо. — Еще одна идиотская фраза, пустая, как звон стакана в заведении усатой Белки: если они там и наполнялись, то ненадолго.
Шериф подошел к двери больницы, подергал за ручку. Заперто. Он протянул руку к эбонитовой кнопке справа от притолоки, крепкий палец выдавил долгий дребезжащий звонок.
Свет в окне второго этажа ненадолго погас, кто-то внимательно разглядывал их из-за занавески. Затем он зажегся снова, спустя минуту Шериф услышал шаркающие шаги Тамбовцева, спускавшегося по лестнице.
Замок сделал два оборота, и дверь с жалобным скрипом отворилась.
— Мы тут закрылись… На всякий случай, — сказал Тамбовцев. Он будто оправдывался.
— Все правильно, — похвалил Шериф. — Как Валерка?
— Я дал ему выпить. А потом — немного валиума. Только не говори Пинту, если он об этом узнает — перестанет смотреть в мою сторону. Это грубейшая врачебная ошибка. Валиум и алкоголь несовместимы. Но у меня не было выхода. Зато теперь он спит на кушетке. Я повернул его на живот и поставил тазик, но, думаю, все обойдется.
— Хорошо. — Шериф обернулся к машине и махнул рукой: мол, все в порядке, выходите.
И тут Пинта словно прорвало. Слова, которые он хотел сказать, вопросы, которые мучили его, вдруг прорвали плотину в голове, вырвались на волю и потекли мощным потоком.
— Лена! — горячо зашептал он, хватая девушку за руки. — Лена, скажите мне, где Лиза? Почему она прячется? Когда я ее увижу?
Лена молча покачала головой. Оскар не знал, как это понимать: то ли она не хочет отвечать, то ли у нее НЕТ ответа на эти вопросы. То ли… Она просто говорит: «Нет. Не увидишь…»?!
— Лена, поймите! Мне нужно знать! Мне нужно знать хоть что-то наверняка! Эта неизвестность меня пугает! Где Лиза?!
С Леной случилось что-то странное. Внезапно она затряслась, глаза ее закатились, губы посинели, и из уголка рта показалась розоватая пена.
Лена повернула голову влево и слегка откинула ее назад, словно прислушивалась к голосу, который могла разобрать только она.
Пинт решил, что это — предвестники эпилептического припадка. Он часто видел такое в больнице. Больные эпилепсией обычно чувствуют приближение приступа: за несколько минут до него они начинают жаловаться на посторонние запахи, голоса и видения.
Нечто похожее происходило и с Леной.
Ее затрясло, будто она наступила на оголенный электрический провод. Пинт испугался, что она может прикусить язык: частая травма у эпилептиков, очень болезненная и чреватая обильным кровотечением.
Оскар выпрыгнул из машины и бросился к задней дверце. Краем глаза он успел уловить, как Шериф, почувствовавший неладное, громадными скачками мчится на помощь. Этого у Шерифа было не отнять: решение он принимал моментально, не тратя на пустые колебания драгоценного времени. Но еще до того, как он успел добежать до уазика, судороги, сотрясавшие хрупкое тело в белых одеждах, неожиданно прошли, словно их не было и в помине.
Царственным жестом она протянула Пинту руку (Екатерина Великая — промелькнуло у него в голове), другой рукой подобрала длинный подол юбки и ступила на шуршащий гравий так грациозно и величественно, словно под ногами у нее был персидский ковер с пушистым ворсом, доходящим до самых щиколоток.
На одно мгновение она задержала свою руку в ладони Пинта. Она глядела прямо перед собой — то ли в какую-то невидимую точку, то ли просто в никуда. И затем сказала, ни к кому не обращаясь, как и положено августейшей особе. Но губы у нее дрожали, будто она сама боялась своих слов:
— Зло не может войти в тебя, пока ты его не впустишь.
И все. Пинт и Шериф переглянулись, спрашивая друг друга, что это может означать. Но… Шериф знал, что это может означать. По крайней мере, Пинту показалось, что он прочел это в его глазах.
Шериф знает, о чем идет речь… И потому боится.
Лена дошла до крыльца больницы, так ни разу и не обернувшись. Тамбовцев вытянул руку по направлению к БЕЛОЙ ТЕНИ и, когда она приблизилась, положил руку на плечо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126