По крайней мере, ему самому показалось, что грозно.
Человек медленно поднял голову и посмотрел на него.
Рубинов вскинул ружье к плечу, будто прицеливался.
— Света! — крикнул он. — Звони в милицию!
Это был блеф чистейшей воды — телефона в магазине Рубинова отродясь не водилось.
Полночный пожиратель яиц смотрел на него, не отрываясь. И молчал. Не глядя, он протянул руку и взял еще одно яйцо. Жадно запихал его в рот. Скорлупа тихо хрустнула. Затем еще одно. И еще.
«Сколько это может продолжаться? — с тревогой подумал Рубинов. — Он сожрет весь товар!»
— Эй! А ну, прекрати! Или я стреляю!
Человек только улыбнулся ему в ответ. В его улыбке явственно читалась угроза.
Он был невысокого роста. Полтора метра. Хотя нет, наверное, чуть больше. Казалось, Рубинов мог его прихлопнуть одной рукой, и все же… Было в нем что-то такое, чего следовало опасаться.
Его зеленые глаза, лишенные белков, рассматривали Рубинова, словно диковинную бабочку. Они завораживали, притягивали к себе, как магнитом. И еще — они пугали.
Зеленоглазый продолжал жевать, торопливо запихивая яйца в рот. Но Рубинов ничего не мог с этим поделать. Не могло быть и речи о том, чтобы попытаться помешать ему. Почему — он и сам не знал. Знал только, что с ним лучше не связываться.
Рубинов опустил ружье и медленно попятился.
— Эй… Я вызываю милицию. Ты понял? С тобой будет разбираться Шериф. А он у нас не слишком-то церемонится с ночными воришками.
Ни слова в ответ. Зеленоглазый молчал. Было в нем что-то пугающее и мерзкое одновременно: белые кусочки яичной скорлупы прилипли к подбородку, белок дрожащими прозрачными нитями стекал из углов рта на широкую мускулистую грудь, едва прикрытую порванной рубашкой, и еще — от него сильно воняло. Сначала Рубинов подумал, что яйца стухли, но потом опомнился, их привезли только утром — совсем свежие. Как они могли стухнуть? Воняло от зеленоглазого.
Этот странный человек ростом напоминал ребенка, но был сложен как взрослый мускулистый мужчина. Казалось, он рос и наливался силой прямо на глазах.
Рубинов почувствовал, что во рту у него все пересохло.. Шершавая, будто выложенная наждачной бумагой, гортань никак не отпускала сдавленный крик на волю.
«Где она застряла? — подумал Рубинов о жене. — Когда не надо, она всегда тут как тут, а когда надо — ее не дозовешься».
За грудиной ломило, Рубинов подумал о спасительной таблетке нитроглицерина, но прозрачная пластиковая гильза с лекарством осталась лежать на тумбочке рядом с кроватью.
— Света! — попытался он крикнуть еще раз, но воздуха не хватило. Рубинов поперхнулся и закашлялся.
Зеленоглазый уставился на него, словно что-то вспоминая. На губах заиграла недобрая улыбка. За мгновение до того, как он открыл рот, Рубинов уже догадывался… нет, не догадывался — знал наверняка, что он скажет…
— Мне нужна веревка… Крепкая веревка.
Рубинов схватился за сердце, ружье выпало из-под руки и с глухим стуком ударилось о пол.
Он знал, он всегда чувствовал, что рано или поздно ему придется еще раз услышать эти слова.
Рубинов захрипел, на щеках появился нездоровый румянец кирпичного оттенка.
— Мы больше… не держим… веревок, — через силу сказал он.
Зеленоглазый отложил яйца в сторону и облизнулся.
— Ммм, как вкусно, — промурлыкал он. — Это то, что надо. И еще… Мне нужна веревка… Крепкая веревка.
Его слова звучали как проклятие. Приглашение к гибельному адскому танцу. Прошло десять лет с тех пор, как Рубинов услышал их впервые. С тех пор, как в его магазине объявился странный покупатель веревок.
Десять лет: много это или мало? Смотря для чего. Для памяти оказалось мало. Иногда Рубинов просыпался, схваченный холодными липкими щупальцами кошмара, который грозил утащить его с собой в черную пучину небытия. Каждый раз — один и тот же кошмар, в мельчайших подробностях повторявший происшествие, которое случилось десять лет назад. Хотя тогда это еще не было кошмаром. Тогда ему не было страшно. Ну, может, немного не по себе, но не страшно. Потому что он не знал, чем все закончится. А сейчас — знал.
Он хотел хоть что-нибудь изменить, отложить пробуждение на несколько секунд, чтобы успеть помешать, позвать на помощь, предупредить… но… Не мог.
* * *
То лето выдалось жарким. Собственно говоря, лето в Горной Долине всегда было жарким, но ожесточение, с которым солнце в тот год выжигало все живое, запомнилось надолго. А то, что произошло потом, запомнилось навсегда.
Рубинов был в магазине один: горожане не стремились лишний раз выйти на улицу. Вентилятор, стоявший на прилавке, разгонял влажный тяжелый воздух, но легче от этого не становилось — будто кто-то перемешивал в кружке горячий чай. Липучки для мух, свисавшие с потолка, как серпантин с новогодней елки, были сплошь усеяны черными трупиками, но заменить их на новые Рубинову было лень. Ему вообще не хотелось двигаться в такую жару. Казалось, теперь так будет всегда: вечное изнуряющее лето пришло в город, чтобы остаться в нем навеки.
Рубинов смотрел сквозь раскаленную витрину в окно: на улице не было ни души.
«Все сидят по домам, пьют холодный квас, — неприязненно подумал он. — А я тут торчу, как проклятый, и мечтаю, чтобы старые холодильники, пыхтящие из последних сил, не накрылись, иначе убытки до зимы не окупишь».
Рубинов медленно отвернулся от витрины и… вздрогнул. Прямо перед ним стоял молодой мужчина в линялых джинсах и белой хлопковой рубашке. Длинные рукава рубашки были закатаны до локтей, пуговицы расстегнуты до середины, открывая гладкую мускулистую грудь. Мужчина смотрел на Рубинова, слегка наклонив голову, и улыбался. Улыбался… как Чеширский Кот.
Сначала Рубинов опешил: «Откуда он мог взяться?» Этот вопрос следовало бы разделить на два. Первый — откуда он мог взяться, если последние несколько минут Рубинов не отрываясь смотрел на улицу и наверняка заметил бы любого входящего в магазин? И второй — откуда он ВООБЩЕ мог взяться в Горной Долине? Незнакомцы здесь — большая редкость. Их недолюбливают. Им не доверяют, как новым купюрам после денежной реформы.
Рубинов вяло, через силу, улыбнулся.
— Здравствуйте! — сказал незнакомец. Рубинов кивнул в ответ.
— Жарковато сегодня, не правда ли? — Голос незнакомца звучал вполне дружелюбно.
— Да.
— Что-то вы не очень разговорчивы, — заметил мужчина.
— В такую жару я даже с женой не сплю.
— Ну-у-у… — Незнакомец понимающе покачал головой. — Это, конечно, аргумент. Жара и вправду убийственная.
Потом уже, несколько лет спустя, лежа в кровати среди сбитых в кучу простынь, с трудом освобождаясь от ночного кошмара, переводя дыхание и втайне радуясь, что это был лишь сон, Рубинов в сотый (или в тысячный?) раз пытался вспомнить интонацию, с которой незнакомец произнес слово «убийственная».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126
Человек медленно поднял голову и посмотрел на него.
Рубинов вскинул ружье к плечу, будто прицеливался.
— Света! — крикнул он. — Звони в милицию!
Это был блеф чистейшей воды — телефона в магазине Рубинова отродясь не водилось.
Полночный пожиратель яиц смотрел на него, не отрываясь. И молчал. Не глядя, он протянул руку и взял еще одно яйцо. Жадно запихал его в рот. Скорлупа тихо хрустнула. Затем еще одно. И еще.
«Сколько это может продолжаться? — с тревогой подумал Рубинов. — Он сожрет весь товар!»
— Эй! А ну, прекрати! Или я стреляю!
Человек только улыбнулся ему в ответ. В его улыбке явственно читалась угроза.
Он был невысокого роста. Полтора метра. Хотя нет, наверное, чуть больше. Казалось, Рубинов мог его прихлопнуть одной рукой, и все же… Было в нем что-то такое, чего следовало опасаться.
Его зеленые глаза, лишенные белков, рассматривали Рубинова, словно диковинную бабочку. Они завораживали, притягивали к себе, как магнитом. И еще — они пугали.
Зеленоглазый продолжал жевать, торопливо запихивая яйца в рот. Но Рубинов ничего не мог с этим поделать. Не могло быть и речи о том, чтобы попытаться помешать ему. Почему — он и сам не знал. Знал только, что с ним лучше не связываться.
Рубинов опустил ружье и медленно попятился.
— Эй… Я вызываю милицию. Ты понял? С тобой будет разбираться Шериф. А он у нас не слишком-то церемонится с ночными воришками.
Ни слова в ответ. Зеленоглазый молчал. Было в нем что-то пугающее и мерзкое одновременно: белые кусочки яичной скорлупы прилипли к подбородку, белок дрожащими прозрачными нитями стекал из углов рта на широкую мускулистую грудь, едва прикрытую порванной рубашкой, и еще — от него сильно воняло. Сначала Рубинов подумал, что яйца стухли, но потом опомнился, их привезли только утром — совсем свежие. Как они могли стухнуть? Воняло от зеленоглазого.
Этот странный человек ростом напоминал ребенка, но был сложен как взрослый мускулистый мужчина. Казалось, он рос и наливался силой прямо на глазах.
Рубинов почувствовал, что во рту у него все пересохло.. Шершавая, будто выложенная наждачной бумагой, гортань никак не отпускала сдавленный крик на волю.
«Где она застряла? — подумал Рубинов о жене. — Когда не надо, она всегда тут как тут, а когда надо — ее не дозовешься».
За грудиной ломило, Рубинов подумал о спасительной таблетке нитроглицерина, но прозрачная пластиковая гильза с лекарством осталась лежать на тумбочке рядом с кроватью.
— Света! — попытался он крикнуть еще раз, но воздуха не хватило. Рубинов поперхнулся и закашлялся.
Зеленоглазый уставился на него, словно что-то вспоминая. На губах заиграла недобрая улыбка. За мгновение до того, как он открыл рот, Рубинов уже догадывался… нет, не догадывался — знал наверняка, что он скажет…
— Мне нужна веревка… Крепкая веревка.
Рубинов схватился за сердце, ружье выпало из-под руки и с глухим стуком ударилось о пол.
Он знал, он всегда чувствовал, что рано или поздно ему придется еще раз услышать эти слова.
Рубинов захрипел, на щеках появился нездоровый румянец кирпичного оттенка.
— Мы больше… не держим… веревок, — через силу сказал он.
Зеленоглазый отложил яйца в сторону и облизнулся.
— Ммм, как вкусно, — промурлыкал он. — Это то, что надо. И еще… Мне нужна веревка… Крепкая веревка.
Его слова звучали как проклятие. Приглашение к гибельному адскому танцу. Прошло десять лет с тех пор, как Рубинов услышал их впервые. С тех пор, как в его магазине объявился странный покупатель веревок.
Десять лет: много это или мало? Смотря для чего. Для памяти оказалось мало. Иногда Рубинов просыпался, схваченный холодными липкими щупальцами кошмара, который грозил утащить его с собой в черную пучину небытия. Каждый раз — один и тот же кошмар, в мельчайших подробностях повторявший происшествие, которое случилось десять лет назад. Хотя тогда это еще не было кошмаром. Тогда ему не было страшно. Ну, может, немного не по себе, но не страшно. Потому что он не знал, чем все закончится. А сейчас — знал.
Он хотел хоть что-нибудь изменить, отложить пробуждение на несколько секунд, чтобы успеть помешать, позвать на помощь, предупредить… но… Не мог.
* * *
То лето выдалось жарким. Собственно говоря, лето в Горной Долине всегда было жарким, но ожесточение, с которым солнце в тот год выжигало все живое, запомнилось надолго. А то, что произошло потом, запомнилось навсегда.
Рубинов был в магазине один: горожане не стремились лишний раз выйти на улицу. Вентилятор, стоявший на прилавке, разгонял влажный тяжелый воздух, но легче от этого не становилось — будто кто-то перемешивал в кружке горячий чай. Липучки для мух, свисавшие с потолка, как серпантин с новогодней елки, были сплошь усеяны черными трупиками, но заменить их на новые Рубинову было лень. Ему вообще не хотелось двигаться в такую жару. Казалось, теперь так будет всегда: вечное изнуряющее лето пришло в город, чтобы остаться в нем навеки.
Рубинов смотрел сквозь раскаленную витрину в окно: на улице не было ни души.
«Все сидят по домам, пьют холодный квас, — неприязненно подумал он. — А я тут торчу, как проклятый, и мечтаю, чтобы старые холодильники, пыхтящие из последних сил, не накрылись, иначе убытки до зимы не окупишь».
Рубинов медленно отвернулся от витрины и… вздрогнул. Прямо перед ним стоял молодой мужчина в линялых джинсах и белой хлопковой рубашке. Длинные рукава рубашки были закатаны до локтей, пуговицы расстегнуты до середины, открывая гладкую мускулистую грудь. Мужчина смотрел на Рубинова, слегка наклонив голову, и улыбался. Улыбался… как Чеширский Кот.
Сначала Рубинов опешил: «Откуда он мог взяться?» Этот вопрос следовало бы разделить на два. Первый — откуда он мог взяться, если последние несколько минут Рубинов не отрываясь смотрел на улицу и наверняка заметил бы любого входящего в магазин? И второй — откуда он ВООБЩЕ мог взяться в Горной Долине? Незнакомцы здесь — большая редкость. Их недолюбливают. Им не доверяют, как новым купюрам после денежной реформы.
Рубинов вяло, через силу, улыбнулся.
— Здравствуйте! — сказал незнакомец. Рубинов кивнул в ответ.
— Жарковато сегодня, не правда ли? — Голос незнакомца звучал вполне дружелюбно.
— Да.
— Что-то вы не очень разговорчивы, — заметил мужчина.
— В такую жару я даже с женой не сплю.
— Ну-у-у… — Незнакомец понимающе покачал головой. — Это, конечно, аргумент. Жара и вправду убийственная.
Потом уже, несколько лет спустя, лежа в кровати среди сбитых в кучу простынь, с трудом освобождаясь от ночного кошмара, переводя дыхание и втайне радуясь, что это был лишь сон, Рубинов в сотый (или в тысячный?) раз пытался вспомнить интонацию, с которой незнакомец произнес слово «убийственная».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126