Выдумывают так, чтобы удобно было
делать новые пакости, и называют это научным предвидением. Концепция слишком
пессимистическая, говорит Интеллигент. Есть же какие-то твердые и устойчивые
опоры. Опоры есть, говорит Уклонист, но очень хрупкие. Притом они приносят
благо человечеству и страдания человеку. Если ты апеллируешь к морали,
говорит Интеллигент, то она сама зависима и переменна. Нет, говорит
Уклонист, то, что ты называешь моралью, не есть мораль. Это пропаганда,
просветительство, нравоучения. В общем, нечто вполне официальное. Настоящая
мораль всегда неофициальна. Она всегда одна. Она либо есть, либо ее нет. Она
не имеет никаких основ, кроме решения отдельных индивидов быть моральными.
Она тривиальна по содержанию, но невероятно трудна в исполнении. Не доноси,
держи слово, помогай слабому, борись за правду, не хватай хлеб первым, не
перекладывай на других то, что можешь сделать сам, живи так, будто всегда и
всем виден каждый твой шаг, и т.п. Что проще? А много ли таких людей ты
встречал? Мыслима ситуация, когда все общество держится на каком-то уровне
только благодаря тому, что в нем живет один единственный нравственный
человек. Если и такой исчезнет, то появление нового есть дело случая. Его
может и не быть. Неутешительно говорит Интеллигент. Не остается места
надежде. Мы мужчины, говорит Уклонист, и надежды нам ни к чему. Кроме того,
если уж тебе так нужны надежды, то они вполне уживаются с сознанием
невозможности и даже обреченности. Один мой знакомый говорил, что
человечество должно быть благодарно ему за ту совокупность зла, которую он
мог сделать, но не сделал. Это конечно, позиция, но позиция пассивности.
Позиция активности, говорит Уклонист, ничуть не лучше. Все самые гнусные
преступления в истории совершались во имя добра. Где же выход, спрашивает
Интеллигент. В сортире, говорит Уклонист. Выхода нет, ибо он вообще не
нужен. Проблема надумана. Некому выходить. Некуда выходить. Незачем
выходить. Надо на все посмотреть с какой-то иной точки зрения. А с какой, я
не знаю. Еще мальчишкой я вычитал в какой-то книге: "Люди бездумно творят
никчемный процесс, не имеющий смысла и цели и наугад влекущий их в ничто. И
только бессилие каждого перед безжалостной слепой силой всех придает этому
процессу черты величия и грандиозности. Усилия отдельных личностей вырваться
из него и обрести свободу ведут к успеху только путем самоуничтожения и
потому бесплодны". Запомнить запомнил, но понимать начинаю только теперь.
Жаль, слишком поздно. Пора спать. Странно, говорит Мерин, устроено общество.
Одним боком оно всегда опережает свое время, а другим всегда безнадежно
отстает. И никаким боком оно не живет нормально, т.е. именно в свое время. С
одной стороны -- ракетные двигатели и цепные реакции, которые найдут
серьезное применение лишь много лет спустя после войны. С другой стороны --
кавалерия, которая стала анахронизмом уже в конце той войны. Легенда Первой
конной была настолько сильна, что меня как человека с незаконченным высшим
техническим образованием призвали в кавалерию, В дивизии у нас был, правда,
танковый полк. Но и в нем были эскадроны, хотя не было ни одного человека со
средним образованием. Через пару месяцев нам решили показать, что такое
атака конной массы. Целый месяц мы изучали маршрут, по которому должны
двигаться на место построения. И все же мы опоздали на час, а один полк
заблудился в овраге и не явился совсем. Наконец протрубили какие-то сигналы.
Наши боевые лошади, которые знали эти сигналы назубок еще с гражданки,
рванулись вперед. Через мгновение мы барахтались в снегу, а наши лошади
утопали в сабельный поход без нас и смылись на конюшню. Мы ползали в снегу в
поисках потерь. Я потерял шомпол. Мой сосед -- штык. А наш помкомвзвода так
яростно взмахнул шашкой, что клинок вырвался из рукоятки и исчез в
неизвестном направлении, Помкомвзвода рыл когтями снег и последними словами
поносил Первую конную. Комиссия поставила нам четыре. Два месяца потом
изучали опыт учения. Войну я встретил тоже в кавалерии. Правда, я сидел в
окопе, а моя обросшая как Хемингуэй "Пенелопа" паслась где-то в тылу. Но все
же мне, как сказано в "Балладе",
Повезло на этот раз.
Вышел экстренный указ.
Всех умеющих читать
В авиацию забрать.
Во сне Мерин тихо ржал и лягался. Ему снилась массированная атака
конной лавины. Впереди верхом на плачущем помкомвзвода скакала его волосатая
монгольская кобыла. Она размахивала шомполом и кричала: "Донесу!".
КОШМАРЫ
Шизофреник тяжело болен, сказала Супруга. Надо его навестить и помочь.
Они заявились к нему все сразу. И заговорили все сразу. И он отвечал всем
сразу. И не понимал, о чем они говорят. И зачем говорят. И не понимал того,
о чем говорил он сам. Когда Вы пишете об общественном строе, в котором без
серьезных ограничений господствуют социальные (в Вашем понимании, конечно)
законы, Вы имеете в виду, само собой разумеется, наше общество, сказал
Социолог. Я никакое конкретное общество не имею в виду, сказал Шизофреник. Я
осуществляю обычную абстракцию. Я формулирую некоторые правила поведения
людей. Люди, по крайней мере, иногда поступают по этим правилам.
Согласитесь, что это так. Я называю эти правила социальными. Если Вам не
нравится, что я употребляю это слово, от него можно и отказаться. Это не
принципиально. Назовем их, допустим, альфаправилами. Не возражаете? Далее, я
ставлю вопрос: какой вид приняло бы общество, в котором люди поступали бы
исключительно по альфаправилам без ограничения их путем установления таких
общественных институтов, как мораль, право, гласность, оппозиция и т.п.
Такое общество есть пустая абстракция, сказал Мыслитель. Совершенно верно,
сказал Шизофреник. Это -- абстракция. Но она ничуть не хуже абстракции того
изма, который вы критикуете второе столетие как реальность. Этот изм
устойчив и существует в действительности, сказал Мазила. А Ваш изм не мог бы
просуществовать в действительности ни одного дня. Напротив, сказал
Шизофреник, он настолько устойчив, что становится даже страшно от этого. Его
предпочитает подавляющее большинство населения. В моем, как Вы выразились,
изме, огромные массы людей получают сравнительно мало. Но зато они еще
меньше (опять-таки сравнительно) работают. Так что коэффициент
вознаграждения здесь довольно высок. Попробуйте, предложите нашим работникам
выбирать: тяжкий труд и более высокая зарплата или более легкий труд и менее
высокая зарплата, обеспечивающая удовлетворение основных потребностей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
делать новые пакости, и называют это научным предвидением. Концепция слишком
пессимистическая, говорит Интеллигент. Есть же какие-то твердые и устойчивые
опоры. Опоры есть, говорит Уклонист, но очень хрупкие. Притом они приносят
благо человечеству и страдания человеку. Если ты апеллируешь к морали,
говорит Интеллигент, то она сама зависима и переменна. Нет, говорит
Уклонист, то, что ты называешь моралью, не есть мораль. Это пропаганда,
просветительство, нравоучения. В общем, нечто вполне официальное. Настоящая
мораль всегда неофициальна. Она всегда одна. Она либо есть, либо ее нет. Она
не имеет никаких основ, кроме решения отдельных индивидов быть моральными.
Она тривиальна по содержанию, но невероятно трудна в исполнении. Не доноси,
держи слово, помогай слабому, борись за правду, не хватай хлеб первым, не
перекладывай на других то, что можешь сделать сам, живи так, будто всегда и
всем виден каждый твой шаг, и т.п. Что проще? А много ли таких людей ты
встречал? Мыслима ситуация, когда все общество держится на каком-то уровне
только благодаря тому, что в нем живет один единственный нравственный
человек. Если и такой исчезнет, то появление нового есть дело случая. Его
может и не быть. Неутешительно говорит Интеллигент. Не остается места
надежде. Мы мужчины, говорит Уклонист, и надежды нам ни к чему. Кроме того,
если уж тебе так нужны надежды, то они вполне уживаются с сознанием
невозможности и даже обреченности. Один мой знакомый говорил, что
человечество должно быть благодарно ему за ту совокупность зла, которую он
мог сделать, но не сделал. Это конечно, позиция, но позиция пассивности.
Позиция активности, говорит Уклонист, ничуть не лучше. Все самые гнусные
преступления в истории совершались во имя добра. Где же выход, спрашивает
Интеллигент. В сортире, говорит Уклонист. Выхода нет, ибо он вообще не
нужен. Проблема надумана. Некому выходить. Некуда выходить. Незачем
выходить. Надо на все посмотреть с какой-то иной точки зрения. А с какой, я
не знаю. Еще мальчишкой я вычитал в какой-то книге: "Люди бездумно творят
никчемный процесс, не имеющий смысла и цели и наугад влекущий их в ничто. И
только бессилие каждого перед безжалостной слепой силой всех придает этому
процессу черты величия и грандиозности. Усилия отдельных личностей вырваться
из него и обрести свободу ведут к успеху только путем самоуничтожения и
потому бесплодны". Запомнить запомнил, но понимать начинаю только теперь.
Жаль, слишком поздно. Пора спать. Странно, говорит Мерин, устроено общество.
Одним боком оно всегда опережает свое время, а другим всегда безнадежно
отстает. И никаким боком оно не живет нормально, т.е. именно в свое время. С
одной стороны -- ракетные двигатели и цепные реакции, которые найдут
серьезное применение лишь много лет спустя после войны. С другой стороны --
кавалерия, которая стала анахронизмом уже в конце той войны. Легенда Первой
конной была настолько сильна, что меня как человека с незаконченным высшим
техническим образованием призвали в кавалерию, В дивизии у нас был, правда,
танковый полк. Но и в нем были эскадроны, хотя не было ни одного человека со
средним образованием. Через пару месяцев нам решили показать, что такое
атака конной массы. Целый месяц мы изучали маршрут, по которому должны
двигаться на место построения. И все же мы опоздали на час, а один полк
заблудился в овраге и не явился совсем. Наконец протрубили какие-то сигналы.
Наши боевые лошади, которые знали эти сигналы назубок еще с гражданки,
рванулись вперед. Через мгновение мы барахтались в снегу, а наши лошади
утопали в сабельный поход без нас и смылись на конюшню. Мы ползали в снегу в
поисках потерь. Я потерял шомпол. Мой сосед -- штык. А наш помкомвзвода так
яростно взмахнул шашкой, что клинок вырвался из рукоятки и исчез в
неизвестном направлении, Помкомвзвода рыл когтями снег и последними словами
поносил Первую конную. Комиссия поставила нам четыре. Два месяца потом
изучали опыт учения. Войну я встретил тоже в кавалерии. Правда, я сидел в
окопе, а моя обросшая как Хемингуэй "Пенелопа" паслась где-то в тылу. Но все
же мне, как сказано в "Балладе",
Повезло на этот раз.
Вышел экстренный указ.
Всех умеющих читать
В авиацию забрать.
Во сне Мерин тихо ржал и лягался. Ему снилась массированная атака
конной лавины. Впереди верхом на плачущем помкомвзвода скакала его волосатая
монгольская кобыла. Она размахивала шомполом и кричала: "Донесу!".
КОШМАРЫ
Шизофреник тяжело болен, сказала Супруга. Надо его навестить и помочь.
Они заявились к нему все сразу. И заговорили все сразу. И он отвечал всем
сразу. И не понимал, о чем они говорят. И зачем говорят. И не понимал того,
о чем говорил он сам. Когда Вы пишете об общественном строе, в котором без
серьезных ограничений господствуют социальные (в Вашем понимании, конечно)
законы, Вы имеете в виду, само собой разумеется, наше общество, сказал
Социолог. Я никакое конкретное общество не имею в виду, сказал Шизофреник. Я
осуществляю обычную абстракцию. Я формулирую некоторые правила поведения
людей. Люди, по крайней мере, иногда поступают по этим правилам.
Согласитесь, что это так. Я называю эти правила социальными. Если Вам не
нравится, что я употребляю это слово, от него можно и отказаться. Это не
принципиально. Назовем их, допустим, альфаправилами. Не возражаете? Далее, я
ставлю вопрос: какой вид приняло бы общество, в котором люди поступали бы
исключительно по альфаправилам без ограничения их путем установления таких
общественных институтов, как мораль, право, гласность, оппозиция и т.п.
Такое общество есть пустая абстракция, сказал Мыслитель. Совершенно верно,
сказал Шизофреник. Это -- абстракция. Но она ничуть не хуже абстракции того
изма, который вы критикуете второе столетие как реальность. Этот изм
устойчив и существует в действительности, сказал Мазила. А Ваш изм не мог бы
просуществовать в действительности ни одного дня. Напротив, сказал
Шизофреник, он настолько устойчив, что становится даже страшно от этого. Его
предпочитает подавляющее большинство населения. В моем, как Вы выразились,
изме, огромные массы людей получают сравнительно мало. Но зато они еще
меньше (опять-таки сравнительно) работают. Так что коэффициент
вознаграждения здесь довольно высок. Попробуйте, предложите нашим работникам
выбирать: тяжкий труд и более высокая зарплата или более легкий труд и менее
высокая зарплата, обеспечивающая удовлетворение основных потребностей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127