Это плохо?
Пожимаю плечами:
– Вообще-то, это не мое дело.
– Тогда зачем ты пошел туда за мной?
– Хозяин обязан беречь покой и благополучие своих гостей.
Зеленый взгляд серьезнеет:
– А ты – хозяин?
– Отчасти.
– Что значит «отчасти»?
– Если считать хозяином того, кто принимает гостей в доме, то я – хозяин, самый, что ни на есть. А если хозяин должен быть и полноправным владельцем дома, то вынужден огорчить: таковым не являюсь.
– А кем ты являешься?
– Я живу здесь. Пользуюсь всем, что находится под этой крышей. Ухаживаю за домом и садом. Участвую в Совете квартала.
– Но не владеешь?
– Нет.
– А хотел бы?
Сари смотрит испытующе.
– К чему такой вопрос?
– Мой… у моего отца есть влияние при дворе и деньги. Он может сделать тебя хозяином мэнора. Настоящим.
Ай, малышка, ну что мне толку во владении холодными стенами и клочком земли? Ты еще не можешь понять, но когда-нибудь обязательно поймешь: важно владеть самим собой, а не чем-то еще, вот тогда ты и будешь настоящим хозяином. Хозяином своей судьбы.
– Спасибо за заботу, но вынужден отказаться.
В зеленом взгляде возникает обида:
– Почему?
– Потому что никакие деньги и никакое влияние не смогут справиться с волей Заклинательницы Сэйдисс.
– Кто это?
– Моя повелительница.
Сари грозно сдвигает брови и садится на постели.
– Есть только один повелитель!
– Для Империи – да. Но у каждого человека в ней может быть свой собственный, не такой, как у других, повелитель.
– Ты меня путаешь!
Ну вот, теперь меня обвиняют. Придется оправдываться.
– Простите. Попробую объяснить… Право повелевать не дается никому от рождения.
– Но Император, он…
– Ему это право назначено. Задолго до и на много лет после. Пока существует Империя. Люди не любят сами принимать решения, потому что не хотят нести ответственность за последствия неверных шагов. А поскольку все время действовать правильно и разумно никому не под силу, большинство отказывается от свободной воли, наделяя правом повелевать кого-то одного. И этот «кто-то», даже если поначалу упрямился и боялся, довольно быстро входит во вкус власти… А окружение не позволяет ему очнуться от опьянения могуществом.
– Значит, единоличный правитель – это зло?
– Почему же? Все зависит от человека. Хотя, он же не в пустыне правит… Но можно научиться подбирать слуг. Впрочем, довольно о властьпредержащих! Я хотел рассказать совсем другое: как жители Империи в целом позволяют править собой одному-единственному человеку, так и у каждого из них в отдельности есть тот, кто правит. Иногда думами, иногда чувствами. Понятно, о чем идет речь?
– Кажется, да.
Она притихла, но все же спросила:
– А эта Заклинательница… Ты сам выбрал ее повелительницей?
– К сожалению, нет. Когда надо было выбирать, кто кем будет, у меня не было права выбора.
– Как это?
– Очень просто: я тогда еще не родился на свет.
– Но если тебя заставили силой, можно потребовать, чтобы…
– Угу. Но требовать стоит только то, что можно осуществить.
– А если не знаешь точно, можно или нельзя? Что тогда?
Я хотел было ответить: знаю и нисколечко не сомневаюсь, но передумал. Зачем лишать ребенка веры в чудеса? Пройдет совсем немного времени, и она сама убедится: чудес не бывает. Точнее, они происходят, но совсем не так, как в нашем воображении, когда мы мечтаем. Потому что к моменту осуществления чудо становится ненужным. Помню, в детстве мне до слез хотелось заполучить своего личного Зверя Хаоса: в двенадцать-тринадцать лет я и думать ни о чем другом не мог. Но Зверь подчиняется только совершеннолетнему, то бишь, по исполнении двадцати одного года, а этот день рождения случился не вовремя и вовсе не со мной…
– Тогда нужно попробовать.
– Конечно, нужно! – Кажется, Сари обнадежил мой ответ. – Я все же поговорю с отцом. Когда вернусь.
– Кстати, об отце: Вы не хотите написать ему письмо? Рассказать, где находитесь и как себя чувствуете?
Девчонка сразу скуксилась и уныло закуталась в одеяло.
– Не сейчас. Позже.
– Полагаю, помимо всего прочего, он волнуется. Не боитесь усилить его недовольство?
– Отец… все равно не сможет успокоиться, пока я не вернусь.
Что ж, в ее словах есть толика правды. Родители все такие: сходят с ума от беспокойства, когда вас нет рядом, но если вы скажете, что идете туда-то и будете там до такого-то времени, не дай вам боги задержаться с возвращением хоть на четверть часа! По тревоге будет поднят весь городской гарнизон, на крайний случай – все соседи, которые, смачно ругаясь, будут бродить по темным улочкам, шаря по сугробам в надежде встретить вас первыми и успеть отодрать за пока еще чувствительные уши.
– И все же, лучше написать.
– У меня голова болит, – заныла Сари.
– Хотите, я напишу, только укажите, на чье имя отправить.
Мое невинное предложение разбудило в зеленых глазах испуг:
– Я сама, сама! Как только мне станет полегче, сразу напишу!
– Как пожелаете.
Делаю новую попытку встать и отправиться к себе в комнату, в постельку. Беготня по городу заняла весь вечер и плавно перетекла в ночь: уже третий час, а я все еще бодрствую, хотя завтра утром должен доставить полученные письма тойменам.
– Не уходи!
– Вот что, hevary, – стараюсь говорить, как можно строже. – Время уже не просто позднее, а ужасающе близкое к рассвету, я прошу Вас постараться уснуть и позволить немного поспать мне: у меня осталось всего четыре часа на отдых. Сжальтесь над несчастным, посвятившим прошедший вечер спасению Вас из лап похитителей!
Проникновенная мольба не осталась без внимания: Сари вздохнула, огорченно шмыгнула, но разрешила идти. А когда я прикрывал за собой дверь, услышал язвительное:
– Все мужчины такие: только о себе и думают.
Нить одиннадцатая.
Начало жизни
Не требует выбора,
Щадя наши души.
До управы, а точнее, до дома, в котором раньше была управа, а теперь размещалась наша вольная служба, я добирался в полусне. Впрочем, сие обстоятельство существенно облегчило мне общение с Кантой, которая была вне себя от злости: Гебар разродился-таки новым письмом. И посылкой. В количестве четырнадцати бурдючков с остервеневшими от перемещения по Паутине пьюпами. Представляю, как они орали, когда вынырнули в местной Письмоводческой управе… Или не представляю: лицо Канты, и в обычные дни чрезмерно красное от близко расположенных к коже кровеносных сосудов, казалось совершенно багровым. Со мной служка даже не стала разговаривать, швырнула посылки на стойку, отправила вслед за ними книгу для регистрации отправлений, которую я еле поймал у самого края столешницы, и, не дожидаясь моей подписи, ушла в хранилище, прижимая к вискам смоченное водой полотенце.
Дарис и Ксантер, когда я доплелся до службы, пошутили насчет того, что мне можно смело идти подрабатывать портовым грузчиком, если и дальше буду таскать на себе такие тяжести, разобрали письма с опросными листами, количество которых (писем, то бишь) увеличилось еще на пяток, и обещали закончить свою часть описания к концу ювеки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Пожимаю плечами:
– Вообще-то, это не мое дело.
– Тогда зачем ты пошел туда за мной?
– Хозяин обязан беречь покой и благополучие своих гостей.
Зеленый взгляд серьезнеет:
– А ты – хозяин?
– Отчасти.
– Что значит «отчасти»?
– Если считать хозяином того, кто принимает гостей в доме, то я – хозяин, самый, что ни на есть. А если хозяин должен быть и полноправным владельцем дома, то вынужден огорчить: таковым не являюсь.
– А кем ты являешься?
– Я живу здесь. Пользуюсь всем, что находится под этой крышей. Ухаживаю за домом и садом. Участвую в Совете квартала.
– Но не владеешь?
– Нет.
– А хотел бы?
Сари смотрит испытующе.
– К чему такой вопрос?
– Мой… у моего отца есть влияние при дворе и деньги. Он может сделать тебя хозяином мэнора. Настоящим.
Ай, малышка, ну что мне толку во владении холодными стенами и клочком земли? Ты еще не можешь понять, но когда-нибудь обязательно поймешь: важно владеть самим собой, а не чем-то еще, вот тогда ты и будешь настоящим хозяином. Хозяином своей судьбы.
– Спасибо за заботу, но вынужден отказаться.
В зеленом взгляде возникает обида:
– Почему?
– Потому что никакие деньги и никакое влияние не смогут справиться с волей Заклинательницы Сэйдисс.
– Кто это?
– Моя повелительница.
Сари грозно сдвигает брови и садится на постели.
– Есть только один повелитель!
– Для Империи – да. Но у каждого человека в ней может быть свой собственный, не такой, как у других, повелитель.
– Ты меня путаешь!
Ну вот, теперь меня обвиняют. Придется оправдываться.
– Простите. Попробую объяснить… Право повелевать не дается никому от рождения.
– Но Император, он…
– Ему это право назначено. Задолго до и на много лет после. Пока существует Империя. Люди не любят сами принимать решения, потому что не хотят нести ответственность за последствия неверных шагов. А поскольку все время действовать правильно и разумно никому не под силу, большинство отказывается от свободной воли, наделяя правом повелевать кого-то одного. И этот «кто-то», даже если поначалу упрямился и боялся, довольно быстро входит во вкус власти… А окружение не позволяет ему очнуться от опьянения могуществом.
– Значит, единоличный правитель – это зло?
– Почему же? Все зависит от человека. Хотя, он же не в пустыне правит… Но можно научиться подбирать слуг. Впрочем, довольно о властьпредержащих! Я хотел рассказать совсем другое: как жители Империи в целом позволяют править собой одному-единственному человеку, так и у каждого из них в отдельности есть тот, кто правит. Иногда думами, иногда чувствами. Понятно, о чем идет речь?
– Кажется, да.
Она притихла, но все же спросила:
– А эта Заклинательница… Ты сам выбрал ее повелительницей?
– К сожалению, нет. Когда надо было выбирать, кто кем будет, у меня не было права выбора.
– Как это?
– Очень просто: я тогда еще не родился на свет.
– Но если тебя заставили силой, можно потребовать, чтобы…
– Угу. Но требовать стоит только то, что можно осуществить.
– А если не знаешь точно, можно или нельзя? Что тогда?
Я хотел было ответить: знаю и нисколечко не сомневаюсь, но передумал. Зачем лишать ребенка веры в чудеса? Пройдет совсем немного времени, и она сама убедится: чудес не бывает. Точнее, они происходят, но совсем не так, как в нашем воображении, когда мы мечтаем. Потому что к моменту осуществления чудо становится ненужным. Помню, в детстве мне до слез хотелось заполучить своего личного Зверя Хаоса: в двенадцать-тринадцать лет я и думать ни о чем другом не мог. Но Зверь подчиняется только совершеннолетнему, то бишь, по исполнении двадцати одного года, а этот день рождения случился не вовремя и вовсе не со мной…
– Тогда нужно попробовать.
– Конечно, нужно! – Кажется, Сари обнадежил мой ответ. – Я все же поговорю с отцом. Когда вернусь.
– Кстати, об отце: Вы не хотите написать ему письмо? Рассказать, где находитесь и как себя чувствуете?
Девчонка сразу скуксилась и уныло закуталась в одеяло.
– Не сейчас. Позже.
– Полагаю, помимо всего прочего, он волнуется. Не боитесь усилить его недовольство?
– Отец… все равно не сможет успокоиться, пока я не вернусь.
Что ж, в ее словах есть толика правды. Родители все такие: сходят с ума от беспокойства, когда вас нет рядом, но если вы скажете, что идете туда-то и будете там до такого-то времени, не дай вам боги задержаться с возвращением хоть на четверть часа! По тревоге будет поднят весь городской гарнизон, на крайний случай – все соседи, которые, смачно ругаясь, будут бродить по темным улочкам, шаря по сугробам в надежде встретить вас первыми и успеть отодрать за пока еще чувствительные уши.
– И все же, лучше написать.
– У меня голова болит, – заныла Сари.
– Хотите, я напишу, только укажите, на чье имя отправить.
Мое невинное предложение разбудило в зеленых глазах испуг:
– Я сама, сама! Как только мне станет полегче, сразу напишу!
– Как пожелаете.
Делаю новую попытку встать и отправиться к себе в комнату, в постельку. Беготня по городу заняла весь вечер и плавно перетекла в ночь: уже третий час, а я все еще бодрствую, хотя завтра утром должен доставить полученные письма тойменам.
– Не уходи!
– Вот что, hevary, – стараюсь говорить, как можно строже. – Время уже не просто позднее, а ужасающе близкое к рассвету, я прошу Вас постараться уснуть и позволить немного поспать мне: у меня осталось всего четыре часа на отдых. Сжальтесь над несчастным, посвятившим прошедший вечер спасению Вас из лап похитителей!
Проникновенная мольба не осталась без внимания: Сари вздохнула, огорченно шмыгнула, но разрешила идти. А когда я прикрывал за собой дверь, услышал язвительное:
– Все мужчины такие: только о себе и думают.
Нить одиннадцатая.
Начало жизни
Не требует выбора,
Щадя наши души.
До управы, а точнее, до дома, в котором раньше была управа, а теперь размещалась наша вольная служба, я добирался в полусне. Впрочем, сие обстоятельство существенно облегчило мне общение с Кантой, которая была вне себя от злости: Гебар разродился-таки новым письмом. И посылкой. В количестве четырнадцати бурдючков с остервеневшими от перемещения по Паутине пьюпами. Представляю, как они орали, когда вынырнули в местной Письмоводческой управе… Или не представляю: лицо Канты, и в обычные дни чрезмерно красное от близко расположенных к коже кровеносных сосудов, казалось совершенно багровым. Со мной служка даже не стала разговаривать, швырнула посылки на стойку, отправила вслед за ними книгу для регистрации отправлений, которую я еле поймал у самого края столешницы, и, не дожидаясь моей подписи, ушла в хранилище, прижимая к вискам смоченное водой полотенце.
Дарис и Ксантер, когда я доплелся до службы, пошутили насчет того, что мне можно смело идти подрабатывать портовым грузчиком, если и дальше буду таскать на себе такие тяжести, разобрали письма с опросными листами, количество которых (писем, то бишь) увеличилось еще на пяток, и обещали закончить свою часть описания к концу ювеки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92