В новых жильцах не было петербургской культуры, они повсюду
сорили, лузгали семечки, и дом стал напоминать деревню, где слышалась
ярославская, вологодская и архангельская речь. Здесь оставляли открытыми
двери, старухи присматривали за детьми, звали друг друга в гости и с тоской
вспоминали огороды, скотину и приволье деревенской жизни, скоро позабыв
выгнавшие их из колхозов голод и нужду. И только старик дворник ни с кем не
знался. По-прежнему каждый день с раннего утра он чистил двор и прилежащую к
нему улицу, держался надменно и неприступно, так что все в доме его
чуть-чуть побаивались.
Дворник был вдовцом. Жена его в блокаду померла, и он жил вдвоем с
тринадцатилетней дочерью. Она была необыкновенно хороша, со всеми приветлива
и всегда весела, радовала окружающих, и во дворе говорили о том, как повезло
старику, что у него такая дочурка. Полагали, что именно из любви к ней он не
приводит в дом мачеху. Больше всего девочка любила лазить по чердакам,
играть там в куклы и смотреть на крыши старых домов. На эти чердаки редко
кто поднимался, и она пропадала там с утра до вечера, ничего не боясь и
спускаясь только поесть.
Во двор редко заходили чужие люди. Но однажды мимо дома проезжала машина, в
которой сидел на заднем сиденье хорошо одетый молодой человек. Он обладал
довольно приятной наружностью, хотя в глазах его было что-то назойливое.
Случайно взгляд его упал на девочку, раскачивавшуюся на качелях. Ветер
раздувал ее волосы и легкое платьице, открывая крепкие загорелые ноги и
исцарапанные коленки. Незнакомец велел шоферу остановиться и стал пристально
разглядывать девочку. Почувствовав его неподвижный взгляд, она легко
соскочила с качелей и вбежала в подъезд. Молодой человек последовал за нею.
Никто не видел его и никто не слышал придушенного крика, раздавшегося на
чердаке. Однако случилось так, что хранивший там инструмент дворник в тот
час поднялся за новой метлой. Он пришел в тот момент, когда его полураздетая
дочь в беспамятстве лежала на детском одеяльце с раскиданными вокруг
куклами, а белесый мужчина торопливо приводил себя в порядок. Одним прыжком
дворник повалил его на землю. Насильник не сопротивлялся - он уговаривал
старика взять у него деньги или же отвести его в милицию, но дворник не
собирался делать ни того, ни другого.
Жуткий, леденящий крик услышали, кажется, все жильцы и бросились наверх.
Полуодетый молодой человек лежал без чувств в луже крови. Вызвали "Скорую
помощь" и милицию, но в самый разгар расправы, когда милиция с трудом
удерживала людей от того, чтобы они закончили скорый самосуд, во двор вошел
обеспокоенный шофер. Он тихо что-то сказал милиционерам, и лица у тех
переменились. Молодого человека погрузили в "Скорую помощь", а дворника
усадили в "воронок".
Обитатели дома жадно обсуждали, что произошло. Ожидали, что дворника
выпустят, однако он больше не вернулся. Возмущенные жильцы собирали подписи
и пробовали протестовать, но, когда петиция попала в районный суд, им велели
немедленно обо всем забыть.
Так остался без дворника дом, и в последующие годы кто только не убирал
улицу и двор - ленивые студенты, ищущие смысла жизни и бросившие нормальную
работу интеллигенты, непризнанные художники и признанные поэты. Они работали
все недолго - увольнялись сами, или их увольняло начальство. Летом двор был
грязен, зимой скользок. Жильцы проклинали пьющих чистильщиков и ходили
жаловаться в жэк. Но все было напрасно - секрет прошлого был навсегда
утрачен. Эти люди стремились не к порядку, а к тому, чтобы этот порядок
развалить, начав с дома и закончив страной. И так продолжалось до тех пор,
пока в дворницкой не поселилась крепкая горластая баба, приехавшая с Севера.
Высот прежней династии она не достигла, но все же поддерживала двор в более
или менее сносном состоянии.
В этот дом и пришла однажды ближе к вечеру светленькая невысокая девушка с
большими растерянными глазами, и сидевшие на лавке памятливые старушки
вздрогнули: приезжая была необыкновенно похожа на жертву насильника, без
вести пропавшую в одном из детских домов.
Глава II. Голодные дни
В телогрейке, повязанная платком Катерина рубила лед здоровенным ломом, к
которому был внизу припаян топор. Лицо у нее было усталое и злое. Она совсем
не походила на нарядную, довольную дамочку, приезжавшую летом на похороны и
бахвалившуюся шикарной жизнью и должностью продавщицы Гостиного двора.
-- Что приехала-то? - буркнула она, не переставая широко взмахивать руками,
и лицо ее сделалось еще более хмурым.
- Мне мама велела.
- Когда это она успела?
- Когда... умирала,- запнулась Маша. Она не хотела ничего рассказывать про
вечер в метельном поле, да и к тому же здесь, в огромном городе, где домов
было больше, чем деревьев в лесу, это казалось невозможным.
- Стало быть, она думала, что я тебе заместо матери стану? Нет уж, у меня
своих забот полон рот. Нашли крайнюю! Вечно она на меня все сваливала:
Катька, пойти туда, Катька, сделай то,- вот где вы все у меня сидите!
Лом яростно крошил лед, лед раскалывался на мелкие куски и, как осколки
злого зеркала из андерсеновской сказки, летел в глаза и лица прохожих.
- Я пойду тогда? - сказала Маша покладисто.
Она так устала за сегодняшний день, что больше всего ей хотелось присесть на
лавке и заснуть сном, который зачем-то прервала покойница.
- Куда ты пойдешь? - закричала сестра еще злее, и на лице у нее выступили
красные пятна.
Они поднялись на четвертый этаж и оказались в заставленном коробками,
ящиками и колясками коридоре. Комната Катерины была третья слева. В углу
стояла кроватка, рядом с ней тахта, на которой лежал небритый толстогубый
мужик и курил, стряхивая пепел в консервную банку. Пахло молоком, детской
мочой, перегаром, и после пустынной, просторной и чистой избы комната
показалась Маше еще более жуткой, чем вонючий общий вагон.
Ребенок в кроватке надрывался, но лежавший на тахте губан не обращал на его
ор никакого внимания. Точно так же равнодушно он скользнул по деревенской
родственнице.
- Ну,- сказала сестра, горько усмехнувшись,- где жить станешь? Думаешь,
нужна ты здесь кому-нибудь?
- Мне мама велела.
- Мама ей велела! Да что ты врешь? Ничего она тебе не велела! Выдумала ты
все. Ну вставай же, чего разлегся? - Она повернулась к мужу, раздраженно
стукнула ладонью по столу, смахнула таракана, и так же раздраженно зазвенели
тусклые стаканы.
Муж нехотя встал и пошел на кухню. Катерина взяла на руки ребенка и стала
его успокаивать, расхаживая по комнате и ногами пиная валявшиеся на полу
вещи.
- Надоело все! Надоело! Хоть в петлю лезь! Квартиру еще два года назад
обещали!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
сорили, лузгали семечки, и дом стал напоминать деревню, где слышалась
ярославская, вологодская и архангельская речь. Здесь оставляли открытыми
двери, старухи присматривали за детьми, звали друг друга в гости и с тоской
вспоминали огороды, скотину и приволье деревенской жизни, скоро позабыв
выгнавшие их из колхозов голод и нужду. И только старик дворник ни с кем не
знался. По-прежнему каждый день с раннего утра он чистил двор и прилежащую к
нему улицу, держался надменно и неприступно, так что все в доме его
чуть-чуть побаивались.
Дворник был вдовцом. Жена его в блокаду померла, и он жил вдвоем с
тринадцатилетней дочерью. Она была необыкновенно хороша, со всеми приветлива
и всегда весела, радовала окружающих, и во дворе говорили о том, как повезло
старику, что у него такая дочурка. Полагали, что именно из любви к ней он не
приводит в дом мачеху. Больше всего девочка любила лазить по чердакам,
играть там в куклы и смотреть на крыши старых домов. На эти чердаки редко
кто поднимался, и она пропадала там с утра до вечера, ничего не боясь и
спускаясь только поесть.
Во двор редко заходили чужие люди. Но однажды мимо дома проезжала машина, в
которой сидел на заднем сиденье хорошо одетый молодой человек. Он обладал
довольно приятной наружностью, хотя в глазах его было что-то назойливое.
Случайно взгляд его упал на девочку, раскачивавшуюся на качелях. Ветер
раздувал ее волосы и легкое платьице, открывая крепкие загорелые ноги и
исцарапанные коленки. Незнакомец велел шоферу остановиться и стал пристально
разглядывать девочку. Почувствовав его неподвижный взгляд, она легко
соскочила с качелей и вбежала в подъезд. Молодой человек последовал за нею.
Никто не видел его и никто не слышал придушенного крика, раздавшегося на
чердаке. Однако случилось так, что хранивший там инструмент дворник в тот
час поднялся за новой метлой. Он пришел в тот момент, когда его полураздетая
дочь в беспамятстве лежала на детском одеяльце с раскиданными вокруг
куклами, а белесый мужчина торопливо приводил себя в порядок. Одним прыжком
дворник повалил его на землю. Насильник не сопротивлялся - он уговаривал
старика взять у него деньги или же отвести его в милицию, но дворник не
собирался делать ни того, ни другого.
Жуткий, леденящий крик услышали, кажется, все жильцы и бросились наверх.
Полуодетый молодой человек лежал без чувств в луже крови. Вызвали "Скорую
помощь" и милицию, но в самый разгар расправы, когда милиция с трудом
удерживала людей от того, чтобы они закончили скорый самосуд, во двор вошел
обеспокоенный шофер. Он тихо что-то сказал милиционерам, и лица у тех
переменились. Молодого человека погрузили в "Скорую помощь", а дворника
усадили в "воронок".
Обитатели дома жадно обсуждали, что произошло. Ожидали, что дворника
выпустят, однако он больше не вернулся. Возмущенные жильцы собирали подписи
и пробовали протестовать, но, когда петиция попала в районный суд, им велели
немедленно обо всем забыть.
Так остался без дворника дом, и в последующие годы кто только не убирал
улицу и двор - ленивые студенты, ищущие смысла жизни и бросившие нормальную
работу интеллигенты, непризнанные художники и признанные поэты. Они работали
все недолго - увольнялись сами, или их увольняло начальство. Летом двор был
грязен, зимой скользок. Жильцы проклинали пьющих чистильщиков и ходили
жаловаться в жэк. Но все было напрасно - секрет прошлого был навсегда
утрачен. Эти люди стремились не к порядку, а к тому, чтобы этот порядок
развалить, начав с дома и закончив страной. И так продолжалось до тех пор,
пока в дворницкой не поселилась крепкая горластая баба, приехавшая с Севера.
Высот прежней династии она не достигла, но все же поддерживала двор в более
или менее сносном состоянии.
В этот дом и пришла однажды ближе к вечеру светленькая невысокая девушка с
большими растерянными глазами, и сидевшие на лавке памятливые старушки
вздрогнули: приезжая была необыкновенно похожа на жертву насильника, без
вести пропавшую в одном из детских домов.
Глава II. Голодные дни
В телогрейке, повязанная платком Катерина рубила лед здоровенным ломом, к
которому был внизу припаян топор. Лицо у нее было усталое и злое. Она совсем
не походила на нарядную, довольную дамочку, приезжавшую летом на похороны и
бахвалившуюся шикарной жизнью и должностью продавщицы Гостиного двора.
-- Что приехала-то? - буркнула она, не переставая широко взмахивать руками,
и лицо ее сделалось еще более хмурым.
- Мне мама велела.
- Когда это она успела?
- Когда... умирала,- запнулась Маша. Она не хотела ничего рассказывать про
вечер в метельном поле, да и к тому же здесь, в огромном городе, где домов
было больше, чем деревьев в лесу, это казалось невозможным.
- Стало быть, она думала, что я тебе заместо матери стану? Нет уж, у меня
своих забот полон рот. Нашли крайнюю! Вечно она на меня все сваливала:
Катька, пойти туда, Катька, сделай то,- вот где вы все у меня сидите!
Лом яростно крошил лед, лед раскалывался на мелкие куски и, как осколки
злого зеркала из андерсеновской сказки, летел в глаза и лица прохожих.
- Я пойду тогда? - сказала Маша покладисто.
Она так устала за сегодняшний день, что больше всего ей хотелось присесть на
лавке и заснуть сном, который зачем-то прервала покойница.
- Куда ты пойдешь? - закричала сестра еще злее, и на лице у нее выступили
красные пятна.
Они поднялись на четвертый этаж и оказались в заставленном коробками,
ящиками и колясками коридоре. Комната Катерины была третья слева. В углу
стояла кроватка, рядом с ней тахта, на которой лежал небритый толстогубый
мужик и курил, стряхивая пепел в консервную банку. Пахло молоком, детской
мочой, перегаром, и после пустынной, просторной и чистой избы комната
показалась Маше еще более жуткой, чем вонючий общий вагон.
Ребенок в кроватке надрывался, но лежавший на тахте губан не обращал на его
ор никакого внимания. Точно так же равнодушно он скользнул по деревенской
родственнице.
- Ну,- сказала сестра, горько усмехнувшись,- где жить станешь? Думаешь,
нужна ты здесь кому-нибудь?
- Мне мама велела.
- Мама ей велела! Да что ты врешь? Ничего она тебе не велела! Выдумала ты
все. Ну вставай же, чего разлегся? - Она повернулась к мужу, раздраженно
стукнула ладонью по столу, смахнула таракана, и так же раздраженно зазвенели
тусклые стаканы.
Муж нехотя встал и пошел на кухню. Катерина взяла на руки ребенка и стала
его успокаивать, расхаживая по комнате и ногами пиная валявшиеся на полу
вещи.
- Надоело все! Надоело! Хоть в петлю лезь! Квартиру еще два года назад
обещали!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58