этому выносу воспрепятствовать и от научного
мира Бухару уберечь.
Он мог гордиться собой - ему удалось сделать все и даже больше, чем он
намеревался. Он остановил самый ход истории, и никто не был властен ему
помешать, при нем Бухара поднялась и окрепла. Но, когда на двенадцатом году
Вассианова правления в соседнем поселке появился молодой, энергичный
директор и попытался заставить скитских детей ходить в школу, старец понял,
что у него появился достойный противник. Илья Петрович с его верой в науку и
прогресс, с его увлечениями и убеждениями принадлежал к миру, который
нынешний Вассиан ненавидел, наступлению которого изо всех сил противился,
ибо для него образованные люди были не абстракцией, но той средой, которую
он знал и от которой претерпел незабытое и непрощенное зло.
Так потянулись новые долгие годы - старец ждал, когда директор сломается,
сопьется, уедет: много их здесь поменялось на его веку - одни отрабатывали
три года по распределению, другие не выдерживали и этого срока. Но Илья
Петрович никуда не уезжал, и Вассиану порой казалось, что он не выдержит и
сбежит первый или же однажды придет к Илье Петровичу и откроет опостылевшую
ему тайну самозванничества, всласть наговорится с ним обо всем и наслушается
радио.
От проведенных им без веры сотен часов в молитвах, от безблагодатных постов
он чувствовал себя невероятно утомленным. Он был болен, тосковал, и ему
хотелось хотя бы на время вырваться отсюда и перестать таиться. Ему хотелось
вернуться в мир, из которого он давно ушел, получить от этого мира
какую-нибудь весть, снова услышать море звуков, треск и шорох в радиоэфире.
Но откуда было этому взяться? Его окружали замкнутые, умные и хитрые люди,
следившие за каждым его шагом. И казалось ему порой, что никакого другого
мира и вовсе не существует.
Но однажды случилось невероятное. Поздним осенним вечером он шел по лесной
дороге к озеру, как вдруг его окликнул незнакомый голос:
- Василий Васильевич?
Старец вздрогнул и впился глазами в вопрошающего, но чистое, гладкое лицо
осталось совершенно безмятежным. Никогда раньше этого человека Вассиан не
видел, и знать его тот не мог. Старец хотел поворотиться и пойти дальше,
однако неприятный высокий голос спокойно и даже как-то буднично продолжил:
- Вы меня не знаете, это верно. И я вас тоже. Но я вас вычислил. Ваша ничем
не оправданная ревнивая неприязнь к научникам заставила меня подозревать,
что здесь что-то нечисто.
Старец не двигался и гневно смотрел на него.
- Я аплодирую вашей стойкости и предлагаю вам заключить маленькую сделку. Я
обещаю хранить вашу тайну и буду помогать вам. Вы же, в свою очередь, будете
позволять мне приходить сюда, когда мне заблагорассудится, присутствовать на
богослужении и жить в скиту столько, сколько я захочу.
Вассиан молчал.
- Василий Васильевич, мне не надо от вас ничего. Я не ученый и не буду
посягать на вашу интеллектуальную собственность - меня интересует лишь
кое-что из духовного опыта и дисциплины бухарян,- говорил между тем
незнакомец, нимало не смущаясь пронзительного взора, которого не мог
выдержать ни в скиту, ни в миру ни один человек.- Вы можете абсолютно
доверять мне. Никто не узнает вашей тайны. Напротив, кое в чем я смогу быть
вам полезным. Другой подобной возможности у вас не будет никогда. Скажите
мне, не нужно ли вам чего-нибудь?
Старец хотел поворотиться и уйти, но против его воли губы разжались и он
произнес:
- Принесите мне батарейки для радиоприемника.
Неведомый Вассиану пришелец идеально подошел для той роли, которую сам себе
назначил. Он не только привозил в Бухару батарейки, газеты, научные журналы
- он привозил самый дух оставленного Кудиновым мира, толковал на свой лад
происходящие в нем перемены, и мало-помалу старец полюбил беседовать с этим
немного циничным, но остроумным человеком. Бывший ученый изжил в себе многое
из того, чем был наделен от рождения, но одно в нем осталось и было
неистребимо - он был любопытен.
Там, в огромной стране, умирали и нарождались новые вожди, страна воевала,
расправлялась с инакомыслящими и инаковерующими, она изгоняла тех, кто не
хотел смириться с ее ложью, она по-прежнему дремала, но под спудом этой
дремы ощущалось таинственное, неведомо во что могущее вылиться течение. И,
размышляя над всем этим, старец думал порой, что, быть может, когда-нибудь
его Бухаре надлежит еще сказать свое слово в человеческой истории. С
некоторых пор он стал глядеть на историю как на осуществление Божьего
замысла о человеке и человечестве, полагая, что судьба каждого этому замыслу
должна быть подчинена, и даже свое самозванство рассматривал как исполнение
этого замысла.
Однако шло время, ничего не происходило, только с каждым годом он все острее
чувствовал, что община устала и нет у нее больше сил сопротивляться течению
жизни. Директор школы наступал, Бухара выходила из повиновения, и бунт был
неизбежен. Надо было идти либо на какие-то послабления, либо на чрезвычайные
меры.
Однажды у него вышел разговор с Борисом Филипповичем. Это произошло вскоре
после той страшной грозы на Илью-Пророка, когда странным и необъяснимым
образом уцелела девочка из леспромхоза.
- Что вы об этом скажете? - деловито осведомился гость.
- Господь подал знак, но люди по своим грехам и маловерию не могут его
распознать.
- Их следовало бы к этому подтолкнуть.
- К вере подтолкнуть нельзя,- сказал старец печально.
- Отчего же? - возразил пришелец.- История часто доходит до нас в виде мифа,
и иногда бывает неплохо эти мифы вспоминать и обращать в свою пользу.
- Выражайтесь яснее! - сказал Вассиан раздраженно.
- Возьмите, например, историю с травницей. Никто не знает теперь достоверно,
была ли она на самом деле святой, или же обыкновенной смазливой бабенкой,
которая бегала на свидание с полюбовником, а потом изменила ему и была из
ревности убита. Но какое это имеет значение? В памяти у людей сохранилась
красивая легенда. Ее мощи, будь они теперь найдены, могли бы послужить для
благого дела.
- Вы знаете, где они лежат?
- Я знаю, где они могли бы лежать.
- И дерзнете совершить подлог? - спросил старец, помолчав.
- Почему нет? Вас смущает нравственная сторона этой истории? Но чем ваше
лжестарчество лучше? Будьте последовательны, Василий Васильевич. Сказавши
"а", найдите мужество сказать "б".
Старец пристально посмотрел на него, но понять что-либо в непроницаемых
глазах было невозможно, и Вассиану вдруг сделалось страшно. Он ощутил в душе
какой-то мистический холодок, подобный тому, что испытывал иногда во время
самых торжественных служб, когда читал Евангелие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
мира Бухару уберечь.
Он мог гордиться собой - ему удалось сделать все и даже больше, чем он
намеревался. Он остановил самый ход истории, и никто не был властен ему
помешать, при нем Бухара поднялась и окрепла. Но, когда на двенадцатом году
Вассианова правления в соседнем поселке появился молодой, энергичный
директор и попытался заставить скитских детей ходить в школу, старец понял,
что у него появился достойный противник. Илья Петрович с его верой в науку и
прогресс, с его увлечениями и убеждениями принадлежал к миру, который
нынешний Вассиан ненавидел, наступлению которого изо всех сил противился,
ибо для него образованные люди были не абстракцией, но той средой, которую
он знал и от которой претерпел незабытое и непрощенное зло.
Так потянулись новые долгие годы - старец ждал, когда директор сломается,
сопьется, уедет: много их здесь поменялось на его веку - одни отрабатывали
три года по распределению, другие не выдерживали и этого срока. Но Илья
Петрович никуда не уезжал, и Вассиану порой казалось, что он не выдержит и
сбежит первый или же однажды придет к Илье Петровичу и откроет опостылевшую
ему тайну самозванничества, всласть наговорится с ним обо всем и наслушается
радио.
От проведенных им без веры сотен часов в молитвах, от безблагодатных постов
он чувствовал себя невероятно утомленным. Он был болен, тосковал, и ему
хотелось хотя бы на время вырваться отсюда и перестать таиться. Ему хотелось
вернуться в мир, из которого он давно ушел, получить от этого мира
какую-нибудь весть, снова услышать море звуков, треск и шорох в радиоэфире.
Но откуда было этому взяться? Его окружали замкнутые, умные и хитрые люди,
следившие за каждым его шагом. И казалось ему порой, что никакого другого
мира и вовсе не существует.
Но однажды случилось невероятное. Поздним осенним вечером он шел по лесной
дороге к озеру, как вдруг его окликнул незнакомый голос:
- Василий Васильевич?
Старец вздрогнул и впился глазами в вопрошающего, но чистое, гладкое лицо
осталось совершенно безмятежным. Никогда раньше этого человека Вассиан не
видел, и знать его тот не мог. Старец хотел поворотиться и пойти дальше,
однако неприятный высокий голос спокойно и даже как-то буднично продолжил:
- Вы меня не знаете, это верно. И я вас тоже. Но я вас вычислил. Ваша ничем
не оправданная ревнивая неприязнь к научникам заставила меня подозревать,
что здесь что-то нечисто.
Старец не двигался и гневно смотрел на него.
- Я аплодирую вашей стойкости и предлагаю вам заключить маленькую сделку. Я
обещаю хранить вашу тайну и буду помогать вам. Вы же, в свою очередь, будете
позволять мне приходить сюда, когда мне заблагорассудится, присутствовать на
богослужении и жить в скиту столько, сколько я захочу.
Вассиан молчал.
- Василий Васильевич, мне не надо от вас ничего. Я не ученый и не буду
посягать на вашу интеллектуальную собственность - меня интересует лишь
кое-что из духовного опыта и дисциплины бухарян,- говорил между тем
незнакомец, нимало не смущаясь пронзительного взора, которого не мог
выдержать ни в скиту, ни в миру ни один человек.- Вы можете абсолютно
доверять мне. Никто не узнает вашей тайны. Напротив, кое в чем я смогу быть
вам полезным. Другой подобной возможности у вас не будет никогда. Скажите
мне, не нужно ли вам чего-нибудь?
Старец хотел поворотиться и уйти, но против его воли губы разжались и он
произнес:
- Принесите мне батарейки для радиоприемника.
Неведомый Вассиану пришелец идеально подошел для той роли, которую сам себе
назначил. Он не только привозил в Бухару батарейки, газеты, научные журналы
- он привозил самый дух оставленного Кудиновым мира, толковал на свой лад
происходящие в нем перемены, и мало-помалу старец полюбил беседовать с этим
немного циничным, но остроумным человеком. Бывший ученый изжил в себе многое
из того, чем был наделен от рождения, но одно в нем осталось и было
неистребимо - он был любопытен.
Там, в огромной стране, умирали и нарождались новые вожди, страна воевала,
расправлялась с инакомыслящими и инаковерующими, она изгоняла тех, кто не
хотел смириться с ее ложью, она по-прежнему дремала, но под спудом этой
дремы ощущалось таинственное, неведомо во что могущее вылиться течение. И,
размышляя над всем этим, старец думал порой, что, быть может, когда-нибудь
его Бухаре надлежит еще сказать свое слово в человеческой истории. С
некоторых пор он стал глядеть на историю как на осуществление Божьего
замысла о человеке и человечестве, полагая, что судьба каждого этому замыслу
должна быть подчинена, и даже свое самозванство рассматривал как исполнение
этого замысла.
Однако шло время, ничего не происходило, только с каждым годом он все острее
чувствовал, что община устала и нет у нее больше сил сопротивляться течению
жизни. Директор школы наступал, Бухара выходила из повиновения, и бунт был
неизбежен. Надо было идти либо на какие-то послабления, либо на чрезвычайные
меры.
Однажды у него вышел разговор с Борисом Филипповичем. Это произошло вскоре
после той страшной грозы на Илью-Пророка, когда странным и необъяснимым
образом уцелела девочка из леспромхоза.
- Что вы об этом скажете? - деловито осведомился гость.
- Господь подал знак, но люди по своим грехам и маловерию не могут его
распознать.
- Их следовало бы к этому подтолкнуть.
- К вере подтолкнуть нельзя,- сказал старец печально.
- Отчего же? - возразил пришелец.- История часто доходит до нас в виде мифа,
и иногда бывает неплохо эти мифы вспоминать и обращать в свою пользу.
- Выражайтесь яснее! - сказал Вассиан раздраженно.
- Возьмите, например, историю с травницей. Никто не знает теперь достоверно,
была ли она на самом деле святой, или же обыкновенной смазливой бабенкой,
которая бегала на свидание с полюбовником, а потом изменила ему и была из
ревности убита. Но какое это имеет значение? В памяти у людей сохранилась
красивая легенда. Ее мощи, будь они теперь найдены, могли бы послужить для
благого дела.
- Вы знаете, где они лежат?
- Я знаю, где они могли бы лежать.
- И дерзнете совершить подлог? - спросил старец, помолчав.
- Почему нет? Вас смущает нравственная сторона этой истории? Но чем ваше
лжестарчество лучше? Будьте последовательны, Василий Васильевич. Сказавши
"а", найдите мужество сказать "б".
Старец пристально посмотрел на него, но понять что-либо в непроницаемых
глазах было невозможно, и Вассиану вдруг сделалось страшно. Он ощутил в душе
какой-то мистический холодок, подобный тому, что испытывал иногда во время
самых торжественных служб, когда читал Евангелие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58