Она принадлежит нам и
спасется, связанная одной вервью со мною.
Он ожидал, что старец побледнеет, но ни один мускул не дрогнул на лице
Вассиана.
- Ты думаешь замолить так свои грехи? Думаешь, если привяжешь ее к себе, то
вас вместе возьмут на небо и никто не напомнит тебе о тех, кого ты замучил?
- Я всегда делал то, что было угодно Богу,- выпрямился Харон.
- Но в этот раз Господь рассудил иначе,- сказал старец.
- Не тебе об этом судить!
- Она осквернена и не может войти в ковчег.- Он протянул келарю конверт с
фотографиями.
В глаза Харону брызнуло нагое девичье тело, и он зажмурился от глянцевой
яркости снимков.
- Откуда это у тебя? - прошептал он и попятился.
- Они были в вещах скопца. Он утолял таким образом свою похоть.
Лицо келаря сделалось жалким и напуганным: маленький, пришибленный
человечек, похожий на пьянчужку, ошивающегося возле пивного ларька, которого
с похмелья бьет дрожь, безвольный и ни к чему не способный.
- Что же теперь делать? - спросил он в ужасе.
- Если хочешь спастись, исполняй то, что велю я.
Харон поднял слезящиеся глаза и вздрогнул - не самозванец, не ученый, а
властный большак стоял перед ним. Уверенность и сила исходили от Вассиана, и
этого человека он не смел ослушаться.
- Оставайся здесь! - приказал старец.
Вассиан поднялся с высокого стула и прошел наверх в светелку, где сидела
Маша.
- На сегодня хватит,- сказал он негромко.
- Я еще не устала,- возразила она.
- У тебя впереди дорога.
Она удивленно взглянула на него: ей никогда не разрешали выходить из скита.
- Ты сейчас отсюда уйдешь. Уйдешь навсегда.
- А как же все остальные?
- Тебя это не касается, и то, что произойдет здесь, не твоя судьба. Я дам
тебе несколько книг. Они немало весят, но ты должна их донести. Это книги
невероятной ценности. Там, в мире, тебя будут спрашивать, откуда эти книги.
Ты расскажешь обо мне и скажешь, что я простил им все, не держу ни на кого
зла и прошу прощения у тех, кого обидел.
Она хотела что-то сказать, но теплые глаза Кудинова посуровели.
- Уходи сейчас же и, что бы ты ни увидела и ни услышала сзади, не
оборачивайся. Иди и ничего не бойся. Ты свободна.
Внизу его поджидал келарь.
- Ну, вот и все,- сказал старец спокойно.- Можешь забить выход - он больше
не нужен.
Харон поглядел на него непонимающими глазами.
- Я не чужой вам и пребуду здесь до конца. Позови скопца и принеси для нас
троих веревку.
- На что нам этот грешник, святый отче? - несмело возразил эконом.
- Мы должны закончить с ним старый спор.
Когда келарь вышел, старец достал фотографии: в светлой избе, где со всех
сторон глядели на него темные лики, они казались чем-то кощунственным. Но,
видимо, человек, их делавший, в самом деле был талантлив, и на мгновение
строгий кормчий залюбовался красотой своей ученицы. Его душа отозвалась
сожалением о том, сколького он себя за эти двадцать лет лишил. Вслед за тем,
точно изгоняя запоздалое сожаление, старец протянул снимки к лучине и стал
смотреть, как пламя поедает глянцевый край. Огонь подбирался к руке, и он
подумал, что так же сгорит и его плоть. На секунду мелькнула мысль уйти
вслед за Машей - еще были время и возможность. Пальцы обожгло, но он
заставил себя не отнимать их от огня. Лицо его исказила гримаса, но он
держал фотографии в руке до тех пор, пока у ног не образовалась кучка пепла.
Это оказалось не так больно, как он думал. Нужно было быть просто очень
последовательным и идти до конца. Он поднялся на вершину, с которой любой
путь вел вниз. А вниз идти он не хотел, и никакой лаз ему не был нужен.
Глава Х. Эвакуация
На высоте полутора тысяч метров, едва видимый с земли, над тайгой летел
оранжевый пожарный вертолет. День клонился к закату, ровно гудели моторы.
Салон был пуст, только в углу жадно приник к окошку исхудавший мужчина. Но,
сколь он ни вглядывался вниз, понять сверху ничего не мог - на много
километров тянулся ровный, похожий на приполярный лишайник лес, который
изредка разбавляли светлые пятна болот, капли больших и маленьких озер и
извилистые плоские реки. Пролетели над большим озером, и снова потянулась
громадная, не имеющая начала и конца лесистая равнина. Трудно было поверить,
что внизу проходят дороги и тропы, стоят охотничьи зимовья, раскиданы
остатки лагерей, колючая проволока, бараки и брошенные военные объекты.
Тайга обезлюдела, и вертолеты летали теперь далеко от базы нечасто. Гул
борта беспокоил пугливых зверей и птиц, на всякий случай они замирали и
провожали влажными глазами летящую высоко в небе машину. С таких машин их
иногда жестоко обстреливали люди, и ни волкам, ни оленям, ни кабанам некуда
было спрятаться от летящего чудища. Но оранжевый вертолет летел высоко и
неопасно - гораздо страшнее для всего живого была лесная сушь.
При подлете к сорок второму кварталу борт пошел на снижение, и Илья Петрович
стал узнавать места. Промелькнуло коновалово стожье, Большой Мох, извилистое
русло Пустой, и вертолет сделал круг над Бухарой. Внизу, как игрушечные,
стояли дома и стройная темная часовенка. Не было видно ни одного человека,
только собаки поднимали головы к небу и лаяли на вертолет.
Около часовни было свободное место, и летчики хотели посадить машину прямо
тут, как вдруг заметили, что из окон выбивается пламя. Вертолет снова
взлетел вверх и, совершив еще один круг, приземлился на берегу озера.
Поднялись пыль и рано опавшие листья, сбившиеся в кучу собаки завыли, в их
вое была не угроза незнакомцам, а тоскливый призыв о помощи.
Не дожидаясь, пока остановятся лопасти винта, Илья Петрович спрыгнул на
землю и побежал к скиту. Пламя уже охватило всю часовню, и за ровным гулом
огня и треском бревен слышно было, как истово поют и молятся люди.
- Потушите часовню! - закричал директор, оборотясь к подоспевшим пилотам.
- Да пустые мы, батя,- растерянно отозвался один из них, завороженно глядя
на пламя.- Кто ж знал...
Обезумевший Илья Петрович с воплем бросился в огонь. Его оттащили, он
рванулся снова, но вертолетчики не пускали его.
Меж тем пламя перекинулось на соседний дом, потом по изгороди на сарай и
другие избы. Сильный ветер разносил его во все стороны, уничтожая деревню. А
в часовне, дверь в которую была забита, как крышка гроба, связанные одной
веревкой, катались по полу старец Вассиан, маленький келарь и Божественный
Искупитель.
- Выпустите меня! Выпустите! - кричал Люппо, пытаясь то порвать веревку, то
оттащить старца и келаря к выходу.
Огонь пожирал темные стены, древние иконы и книги. Он опалял просветленные
лица людей, но бухаряне ничего не видели вокруг. Они пели, не чувствуя ни
жара, ни боли. Где-то высоко над ними распахнулась крыша, и в открывшемся
куполе неба они увидели лестницу, поднимавшуюся выше звезд в Небесный Град и
Небесную Церковь, по которым тосковали их души и где триста лет ждали их
предки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
спасется, связанная одной вервью со мною.
Он ожидал, что старец побледнеет, но ни один мускул не дрогнул на лице
Вассиана.
- Ты думаешь замолить так свои грехи? Думаешь, если привяжешь ее к себе, то
вас вместе возьмут на небо и никто не напомнит тебе о тех, кого ты замучил?
- Я всегда делал то, что было угодно Богу,- выпрямился Харон.
- Но в этот раз Господь рассудил иначе,- сказал старец.
- Не тебе об этом судить!
- Она осквернена и не может войти в ковчег.- Он протянул келарю конверт с
фотографиями.
В глаза Харону брызнуло нагое девичье тело, и он зажмурился от глянцевой
яркости снимков.
- Откуда это у тебя? - прошептал он и попятился.
- Они были в вещах скопца. Он утолял таким образом свою похоть.
Лицо келаря сделалось жалким и напуганным: маленький, пришибленный
человечек, похожий на пьянчужку, ошивающегося возле пивного ларька, которого
с похмелья бьет дрожь, безвольный и ни к чему не способный.
- Что же теперь делать? - спросил он в ужасе.
- Если хочешь спастись, исполняй то, что велю я.
Харон поднял слезящиеся глаза и вздрогнул - не самозванец, не ученый, а
властный большак стоял перед ним. Уверенность и сила исходили от Вассиана, и
этого человека он не смел ослушаться.
- Оставайся здесь! - приказал старец.
Вассиан поднялся с высокого стула и прошел наверх в светелку, где сидела
Маша.
- На сегодня хватит,- сказал он негромко.
- Я еще не устала,- возразила она.
- У тебя впереди дорога.
Она удивленно взглянула на него: ей никогда не разрешали выходить из скита.
- Ты сейчас отсюда уйдешь. Уйдешь навсегда.
- А как же все остальные?
- Тебя это не касается, и то, что произойдет здесь, не твоя судьба. Я дам
тебе несколько книг. Они немало весят, но ты должна их донести. Это книги
невероятной ценности. Там, в мире, тебя будут спрашивать, откуда эти книги.
Ты расскажешь обо мне и скажешь, что я простил им все, не держу ни на кого
зла и прошу прощения у тех, кого обидел.
Она хотела что-то сказать, но теплые глаза Кудинова посуровели.
- Уходи сейчас же и, что бы ты ни увидела и ни услышала сзади, не
оборачивайся. Иди и ничего не бойся. Ты свободна.
Внизу его поджидал келарь.
- Ну, вот и все,- сказал старец спокойно.- Можешь забить выход - он больше
не нужен.
Харон поглядел на него непонимающими глазами.
- Я не чужой вам и пребуду здесь до конца. Позови скопца и принеси для нас
троих веревку.
- На что нам этот грешник, святый отче? - несмело возразил эконом.
- Мы должны закончить с ним старый спор.
Когда келарь вышел, старец достал фотографии: в светлой избе, где со всех
сторон глядели на него темные лики, они казались чем-то кощунственным. Но,
видимо, человек, их делавший, в самом деле был талантлив, и на мгновение
строгий кормчий залюбовался красотой своей ученицы. Его душа отозвалась
сожалением о том, сколького он себя за эти двадцать лет лишил. Вслед за тем,
точно изгоняя запоздалое сожаление, старец протянул снимки к лучине и стал
смотреть, как пламя поедает глянцевый край. Огонь подбирался к руке, и он
подумал, что так же сгорит и его плоть. На секунду мелькнула мысль уйти
вслед за Машей - еще были время и возможность. Пальцы обожгло, но он
заставил себя не отнимать их от огня. Лицо его исказила гримаса, но он
держал фотографии в руке до тех пор, пока у ног не образовалась кучка пепла.
Это оказалось не так больно, как он думал. Нужно было быть просто очень
последовательным и идти до конца. Он поднялся на вершину, с которой любой
путь вел вниз. А вниз идти он не хотел, и никакой лаз ему не был нужен.
Глава Х. Эвакуация
На высоте полутора тысяч метров, едва видимый с земли, над тайгой летел
оранжевый пожарный вертолет. День клонился к закату, ровно гудели моторы.
Салон был пуст, только в углу жадно приник к окошку исхудавший мужчина. Но,
сколь он ни вглядывался вниз, понять сверху ничего не мог - на много
километров тянулся ровный, похожий на приполярный лишайник лес, который
изредка разбавляли светлые пятна болот, капли больших и маленьких озер и
извилистые плоские реки. Пролетели над большим озером, и снова потянулась
громадная, не имеющая начала и конца лесистая равнина. Трудно было поверить,
что внизу проходят дороги и тропы, стоят охотничьи зимовья, раскиданы
остатки лагерей, колючая проволока, бараки и брошенные военные объекты.
Тайга обезлюдела, и вертолеты летали теперь далеко от базы нечасто. Гул
борта беспокоил пугливых зверей и птиц, на всякий случай они замирали и
провожали влажными глазами летящую высоко в небе машину. С таких машин их
иногда жестоко обстреливали люди, и ни волкам, ни оленям, ни кабанам некуда
было спрятаться от летящего чудища. Но оранжевый вертолет летел высоко и
неопасно - гораздо страшнее для всего живого была лесная сушь.
При подлете к сорок второму кварталу борт пошел на снижение, и Илья Петрович
стал узнавать места. Промелькнуло коновалово стожье, Большой Мох, извилистое
русло Пустой, и вертолет сделал круг над Бухарой. Внизу, как игрушечные,
стояли дома и стройная темная часовенка. Не было видно ни одного человека,
только собаки поднимали головы к небу и лаяли на вертолет.
Около часовни было свободное место, и летчики хотели посадить машину прямо
тут, как вдруг заметили, что из окон выбивается пламя. Вертолет снова
взлетел вверх и, совершив еще один круг, приземлился на берегу озера.
Поднялись пыль и рано опавшие листья, сбившиеся в кучу собаки завыли, в их
вое была не угроза незнакомцам, а тоскливый призыв о помощи.
Не дожидаясь, пока остановятся лопасти винта, Илья Петрович спрыгнул на
землю и побежал к скиту. Пламя уже охватило всю часовню, и за ровным гулом
огня и треском бревен слышно было, как истово поют и молятся люди.
- Потушите часовню! - закричал директор, оборотясь к подоспевшим пилотам.
- Да пустые мы, батя,- растерянно отозвался один из них, завороженно глядя
на пламя.- Кто ж знал...
Обезумевший Илья Петрович с воплем бросился в огонь. Его оттащили, он
рванулся снова, но вертолетчики не пускали его.
Меж тем пламя перекинулось на соседний дом, потом по изгороди на сарай и
другие избы. Сильный ветер разносил его во все стороны, уничтожая деревню. А
в часовне, дверь в которую была забита, как крышка гроба, связанные одной
веревкой, катались по полу старец Вассиан, маленький келарь и Божественный
Искупитель.
- Выпустите меня! Выпустите! - кричал Люппо, пытаясь то порвать веревку, то
оттащить старца и келаря к выходу.
Огонь пожирал темные стены, древние иконы и книги. Он опалял просветленные
лица людей, но бухаряне ничего не видели вокруг. Они пели, не чувствуя ни
жара, ни боли. Где-то высоко над ними распахнулась крыша, и в открывшемся
куполе неба они увидели лестницу, поднимавшуюся выше звезд в Небесный Град и
Небесную Церковь, по которым тосковали их души и где триста лет ждали их
предки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58