Молнии били так часто и с
такой яростью, что не успевал отгреметь гром после одной, как вспыхивала
другая, и в домах даже с отключенными пробками мигали лампочки. Плакали
дети, набожные старухи, единственные, кто, кроме младенцев, был трезв,
молились перед образами или прятались в погреба, зажигали сретенские свечи
громницы, которые особо берегли для таких случаев. Ни черта не боявшиеся
леспромхозовские мужики покуривали цигарки и пьяно качали головами, старики
в перерывах между раскатами грома толковали о том, что прежде таких напастей
не было, а началось все после того, как в тайге построили секретный пусковой
объект.
Гроза продолжалась больше часа и не утихала. Казалось, кто-то с воздуха
давал команду бомбить несчастный поселок. Оборвалась телефонная связь,
отключилась подстанция, в окнах дребезжали стекла. Потом наконец молнии
ослабели, но мощный ливень продолжал обмывать землю и неубранное сено,
вздулись лесные ручейки, и поднялась вода в речке, грозя снести лавы. Только
через три с лишним часа туча иссякла и над землею поднялся и закурился
дымок. Залаяли собаки, закукарекали петухи, народ вывалил на улицу, и
заиграла гармошка. Праздник разгорелся с новой силой, готовясь к тому, чтобы
перейти от веселья к следующей стадии - мордобою со скорым примирением. Все
пошло своим чередом, и только в цыгановском доме не было покоя.
Шура ждала Машку, которую с утра услала на мшину за морошкой.
- Ну, я ей дам, ну, я ей дам, негоднице! - бормотала она, вздрагивая и
торопливо крестясь при каждом ударе молнии.- Пусть только появится! Мать
места не находит, а она шляется где-то! И все я одна, все одна!
Последнее полностью соответствовало действительности, ибо Алексей Цыганов с
утра по случаю праздника набрался так, что никакие неблагорастворения
воздухов не могли привести его в чувство. Впрочем, волновалась старуха
больше для порядка: в глубине души она была уверена в том, что с Машкой
ничего серьезного стрястись не может.
Но вот кончилась гроза, прогнали стадо коров, и Шура поняла: как ни крути,
что-то случилось, надо звать людей. Цыганиха металась от дома к дому, тщетно
пытаясь найти хоть одного трезвого, а в спину ей злобно шептали грамотные по
части небесной канцелярии бабки:
- Услала девку в праздник на мшину - жди беды.
Шура от них отмахивалась, как от оводов, а перед глазами у нее вставала
свинья Машка и укоризненно качала головой. Жалобно бился и стонал под лавкой
степняк Алеша, бессмысленно крутя головой, и, как малое дите, мамку звал:
- Маша, Машенька...
К вечеру на двор прибежали соседские ребятишки. Шура вышла на крыльцо не чуя
ног. Счастливые от того, что первыми могут сообщить поразительную новость,
дети наперебой радостно закричали:
- Тетя Шура, тетя Шура, в твою Машку молния попала! Илья Петрович ее нашел!
Старуха охнула и без чувств сползла на землю. Очнувшись, она увидела
здорового мужика, которому впору было одному на медведя ходить. То был
директор местной школы Илья Петрович, и Шура не раз имела с ним неприятные
разговоры, когда не пускала малолетнюю работницу на уроки из-за накопившихся
домашних дел. Но теперь лицо у Ильи Петровича было задумчивым и
необыкновенно нежным. На руках у него лежала девочка.
Шура пристально на него глядела и боялась пошевельнуться.
- Вот,- выдохнул именинник и бережно опустил Машу возле крыльца.- Надо
показать ее врачу.
- Морошка где? - подозрительно спросила Шура и поджала губы.
Глава II. Представление у межевой сосны
Отвезти Машу в медпункт или вызвать врача оказалось невозможным, поскольку
узкоколейка во многих местах была повреждена, а линии связи и электропередач
нарушены. Но ни в какой помощи девочка не нуждалась. Хотя от красавицы
сосны, под которой пряталась от грозы Маша, остался один обугленный ствол и
мох вокруг не рос еще очень долго, а земля почему-то выглядела как будто
вскопанной, отроковица была цела и невредима. Директор школы, чувствуя свою
ответственность за происшедшее и радуясь возможности продемонстрировать
ученикам редкое физическое явление, весьма популярно объяснил, что заряд
был, вероятно, не слишком сильным и сразу ушел в землю, и лишний раз
напомнил ребятишкам, что, если их застигнет гроза, ни в коем случае нельзя
становиться под одинокие высокие деревья. Выжженный мох вокруг сгоревшего
дерева вряд ли говорил в пользу директорской гипотезы, но спорить с ним
никто не стал. Илью Петровича в "Сорок втором" уважали, и авторитет его
сомнению не подлежал.
Однако с той поры иные особо чувствительные старухи стали улавливать в
последней Шуриной дочке какую-то избранность. На что была она избрана, кем и
для какой цели - все это было и странно, и неясно, во всяком случае, никаких
людей, отмеченных святостью, в ее роду не было, а о благочестии родителей и
вовсе говорить не приходилось. Но в отличие от просвещенного директора им
хорошо было известно, что просто так молния в человека не попадает, и
независимо от того, погибнет он или нет, сие есть знак свыше.
Пока вспоминали старину, пока судили да рядили, что это могло бы значить,
пока невзначай останавливали Машу на улице женщины и спрашивали, не было ли
ей какого-либо видения, на что Маша даже как-то виновато говорила, что не
помнит ничего, заболел Илья Петрович.
Болезнь его была необычной. У него поднялась температура, день ото дня
больному делалось хуже, и поселковая фельдшерица, кроме аспирина, иного
лекарства не знавшая, понятия не имела, как его лечить. Директор лежал в
жару, бредил, и слухи о болезни ходили самые разнообразные. Но чаще всего
припоминали его авторитетные объяснения по поводу заряда и вообще то
обстоятельство, что учитель был человеком неверующим, более того, учил
неверию детей и нечистыми руками посмел коснуться отроковицы и усомниться в
чуде. Разумеется, большинство в это не слишком верило, но фактом оставалось
то, что Илья Петрович на глазах у всего поселка угасал.
Полмесяца спустя в самый праздник Преображения, особо почитаемый в наших
северных землях, в "Сорок второй" прибежали пастухи и сказали, что из Бухары
вышел крестный ход и направился к поверженному древу. Новость эта облетела и
всполошила поселок, и в первую очередь его женскую половину. Побросав
домашние дела, старушки, молодухи и женщины средних лет отправились на
мшину. Следом за ними потянулись мужики, прихватив закуску и водку, ибо
праздник на то и праздник, чтобы пить не просто так, а по достойному поводу.
Численность поселковых была не меньше, чем скитских, так что у сгоревшей
сосны сошлось больше сотни человек и мшина издали напоминала народное
гулянье в предвкушении занятного зрелища.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
такой яростью, что не успевал отгреметь гром после одной, как вспыхивала
другая, и в домах даже с отключенными пробками мигали лампочки. Плакали
дети, набожные старухи, единственные, кто, кроме младенцев, был трезв,
молились перед образами или прятались в погреба, зажигали сретенские свечи
громницы, которые особо берегли для таких случаев. Ни черта не боявшиеся
леспромхозовские мужики покуривали цигарки и пьяно качали головами, старики
в перерывах между раскатами грома толковали о том, что прежде таких напастей
не было, а началось все после того, как в тайге построили секретный пусковой
объект.
Гроза продолжалась больше часа и не утихала. Казалось, кто-то с воздуха
давал команду бомбить несчастный поселок. Оборвалась телефонная связь,
отключилась подстанция, в окнах дребезжали стекла. Потом наконец молнии
ослабели, но мощный ливень продолжал обмывать землю и неубранное сено,
вздулись лесные ручейки, и поднялась вода в речке, грозя снести лавы. Только
через три с лишним часа туча иссякла и над землею поднялся и закурился
дымок. Залаяли собаки, закукарекали петухи, народ вывалил на улицу, и
заиграла гармошка. Праздник разгорелся с новой силой, готовясь к тому, чтобы
перейти от веселья к следующей стадии - мордобою со скорым примирением. Все
пошло своим чередом, и только в цыгановском доме не было покоя.
Шура ждала Машку, которую с утра услала на мшину за морошкой.
- Ну, я ей дам, ну, я ей дам, негоднице! - бормотала она, вздрагивая и
торопливо крестясь при каждом ударе молнии.- Пусть только появится! Мать
места не находит, а она шляется где-то! И все я одна, все одна!
Последнее полностью соответствовало действительности, ибо Алексей Цыганов с
утра по случаю праздника набрался так, что никакие неблагорастворения
воздухов не могли привести его в чувство. Впрочем, волновалась старуха
больше для порядка: в глубине души она была уверена в том, что с Машкой
ничего серьезного стрястись не может.
Но вот кончилась гроза, прогнали стадо коров, и Шура поняла: как ни крути,
что-то случилось, надо звать людей. Цыганиха металась от дома к дому, тщетно
пытаясь найти хоть одного трезвого, а в спину ей злобно шептали грамотные по
части небесной канцелярии бабки:
- Услала девку в праздник на мшину - жди беды.
Шура от них отмахивалась, как от оводов, а перед глазами у нее вставала
свинья Машка и укоризненно качала головой. Жалобно бился и стонал под лавкой
степняк Алеша, бессмысленно крутя головой, и, как малое дите, мамку звал:
- Маша, Машенька...
К вечеру на двор прибежали соседские ребятишки. Шура вышла на крыльцо не чуя
ног. Счастливые от того, что первыми могут сообщить поразительную новость,
дети наперебой радостно закричали:
- Тетя Шура, тетя Шура, в твою Машку молния попала! Илья Петрович ее нашел!
Старуха охнула и без чувств сползла на землю. Очнувшись, она увидела
здорового мужика, которому впору было одному на медведя ходить. То был
директор местной школы Илья Петрович, и Шура не раз имела с ним неприятные
разговоры, когда не пускала малолетнюю работницу на уроки из-за накопившихся
домашних дел. Но теперь лицо у Ильи Петровича было задумчивым и
необыкновенно нежным. На руках у него лежала девочка.
Шура пристально на него глядела и боялась пошевельнуться.
- Вот,- выдохнул именинник и бережно опустил Машу возле крыльца.- Надо
показать ее врачу.
- Морошка где? - подозрительно спросила Шура и поджала губы.
Глава II. Представление у межевой сосны
Отвезти Машу в медпункт или вызвать врача оказалось невозможным, поскольку
узкоколейка во многих местах была повреждена, а линии связи и электропередач
нарушены. Но ни в какой помощи девочка не нуждалась. Хотя от красавицы
сосны, под которой пряталась от грозы Маша, остался один обугленный ствол и
мох вокруг не рос еще очень долго, а земля почему-то выглядела как будто
вскопанной, отроковица была цела и невредима. Директор школы, чувствуя свою
ответственность за происшедшее и радуясь возможности продемонстрировать
ученикам редкое физическое явление, весьма популярно объяснил, что заряд
был, вероятно, не слишком сильным и сразу ушел в землю, и лишний раз
напомнил ребятишкам, что, если их застигнет гроза, ни в коем случае нельзя
становиться под одинокие высокие деревья. Выжженный мох вокруг сгоревшего
дерева вряд ли говорил в пользу директорской гипотезы, но спорить с ним
никто не стал. Илью Петровича в "Сорок втором" уважали, и авторитет его
сомнению не подлежал.
Однако с той поры иные особо чувствительные старухи стали улавливать в
последней Шуриной дочке какую-то избранность. На что была она избрана, кем и
для какой цели - все это было и странно, и неясно, во всяком случае, никаких
людей, отмеченных святостью, в ее роду не было, а о благочестии родителей и
вовсе говорить не приходилось. Но в отличие от просвещенного директора им
хорошо было известно, что просто так молния в человека не попадает, и
независимо от того, погибнет он или нет, сие есть знак свыше.
Пока вспоминали старину, пока судили да рядили, что это могло бы значить,
пока невзначай останавливали Машу на улице женщины и спрашивали, не было ли
ей какого-либо видения, на что Маша даже как-то виновато говорила, что не
помнит ничего, заболел Илья Петрович.
Болезнь его была необычной. У него поднялась температура, день ото дня
больному делалось хуже, и поселковая фельдшерица, кроме аспирина, иного
лекарства не знавшая, понятия не имела, как его лечить. Директор лежал в
жару, бредил, и слухи о болезни ходили самые разнообразные. Но чаще всего
припоминали его авторитетные объяснения по поводу заряда и вообще то
обстоятельство, что учитель был человеком неверующим, более того, учил
неверию детей и нечистыми руками посмел коснуться отроковицы и усомниться в
чуде. Разумеется, большинство в это не слишком верило, но фактом оставалось
то, что Илья Петрович на глазах у всего поселка угасал.
Полмесяца спустя в самый праздник Преображения, особо почитаемый в наших
северных землях, в "Сорок второй" прибежали пастухи и сказали, что из Бухары
вышел крестный ход и направился к поверженному древу. Новость эта облетела и
всполошила поселок, и в первую очередь его женскую половину. Побросав
домашние дела, старушки, молодухи и женщины средних лет отправились на
мшину. Следом за ними потянулись мужики, прихватив закуску и водку, ибо
праздник на то и праздник, чтобы пить не просто так, а по достойному поводу.
Численность поселковых была не меньше, чем скитских, так что у сгоревшей
сосны сошлось больше сотни человек и мшина издали напоминала народное
гулянье в предвкушении занятного зрелища.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58