Потом он сел за стол и написал семь писем одинакового содержания
своим ученикам в Америку, Австралию и в три европейских страны, и в тот же
день Маша отнесла их на почту.
После этого Рогов уехал из дома на встречу со вчерашним поздним гостем.
Говорили они недолго. Мужчина передал старику небольшой сверток, и вечером в
Репине в сумерках слышно было, как на берегу залива раздалось несколько
глухих выстрелов. На дачах не особенно удивились - к выстрелам и в городе, и
в его окрестностях уже привыкли, как привыкли и к трупам, о которых
добросовестно информировал жителей в ту пору еще не разжиревший и не
обрюзгший их телелюбимец.
Однако никаких трупов на сей раз обнаружено не было. Назавтра Рогов встал
рано. Он поцеловал недоумевающую Машу и отправился в бывшую мастерскую
Колдаева. Академик был сосредоточен, шел медленно и держался прямо и ровно.
В обители его уже ждали.
- Рад вас видеть, Виктор Владимирович,- произнес Божественный Искупитель,
закуривая трубку.- Вы что-то неважно сегодня выглядите.
- Давайте сюда письмо.
Учитель протянул ему листок. Рогов быстро пробежал его глазами и подписал.
- Фотографии! - сказал он требовательно.
Сердце уже не колотилось, а разбухло в груди, заняв всю грудную клетку, как
у монаха, изображенного на скопческой иконе. Борис Филиппович наклонился к
ящику, а когда поднял глаза, то увидел направленный на него пистолет.
Искупитель побледнел, выставил вперед руки с письмом, но академик его
опередил. Лицо его исказила судорога, он нажал на спусковой крючок и
одновременно с этим или, быть может, чуть раньше услышал, как что-то
разорвалось. Ему вдруг стало необыкновенно легко. Он подумал, что этот
страшный человек уничтожен и не принесет больше никому зла. Однако Борис
Филиппович был цел и невредим, только очень бледен, и Рогов понял, что это
разорвалось его собственное сердце.
Некоторое время Божественный Искупитель в оцепенении смотрел на поверженного
убийцу и не двигался. Потом в глазах его появилась мысль. Он встал и положил
несколько фотографий во внутренний карман роговского пальто. Полчаса спустя
двое апостолов вынесли академика и перевезли его на машине в Приморский
парк. Там в сумерках тело оставили лежать на скамейке, и только на следующее
утро оно было обнаружено прогуливающимся пенсионером, но заявить в милицию
тот побоялся. Впрочем, Рогову торопиться уже было некуда, и посмертная
судьба вместилища души его не слишком волновала. Он глядел с небольшой
высоты на свое мокнущее тело и терпеливо ждал, пока наконец в середине дня
заявили в милицию, пока приехали врачи и покойника отвезли в больницу. Ему
казалось, что все опять повторяется, но только теперь все было намного
легче. Убивалась и плакала пожилая медсестра, пришел патологоанатом, и после
ненужной, но обязательной процедуры вскрытия посиневший старческий труп
отнесли в привилегированный морг.
Он ждал, когда за телом придет Маша, и переживал от того, что она может
испугаться, но обязана будет выполнить все формальности, связанные с
погребением, казавшимся ему теперь совершенно ненужной процедурой. Однако
вместо его воспитанницы в морге оказалась бывшая жена. Ей выдали его вещи, в
том числе роковой конверт с фотографиями, после чего Борис Филиппович Люппо,
самолично доставивший ее в морг, отвез женщину в роговскую квартиру.
- Это ты довела его до смерти! - крикнула она, швырнув Маше в лицо
фотографии.- Убирайся вон, проститутка!
Академик все видел, но не мог ни во что вмешаться и ничего изменить. Одна
некогда близкая ему женщина быстро переворошила вещи и уничтожила завещание,
другая, согревшая последний год жизни, вздрагивая и судорожно рыдая, уходила
по сырому городу, и защитить ее теперь было некому.
Рогов глядел на них и думал о том, что всю жизнь ему не хватало любви к этим
людям. И теперь от избытка нерастраченной любви и переполненности ему было
грустно и странно. Он чувствовал, что та свобода, которой он одновременно
боялся и искал, пришла к нему, и он был волен делать, что хочет, гонимый
игольчатым ветром посмертия. И рядом с ним так же блуждали в потемках души
других людей, задевали друг друга, жаловались и тосковали. Иные, более
опытные, готовились к восхождению в вышину, и среди этих душ ему встретилась
душа человека, умершего сутками раньше. От нее, как и от души академика,
тоже исходила нерастраченная любовь, их прибило друг к другу, и они
безмолвно рассказывали, что помнили и знали.
Глава VIII. Прощание с Петербургом
На похоронах академика Рогова собралось много народу. Присутствовал при сем
и Борис Филиппович, убивший сразу двух зайцев: подписанная академиком
статья, последняя и, следовательно, претендующая на роль духовного
завещания, уже стояла в наборе, а фотографии, ценой которых она была куплена
и на которые у Божественного Искупителя были свои виды, целыми и невредимыми
лежали в сейфе. Нарядный гроб выставили в университете, было много венков,
цветов, произносились речи и зачитывались телеграммы соболезнования из
важных учреждений, Академии наук, от учеников, разъехавшихся по всему миру.
Поскольку Рогов до конца дней оставался атеистом, то отпевать в церковь его
не повезли, и сразу после гражданской панихиды в университете процессия
отправилась на кладбище. День был теплый, одетые в черное люди обливались
потом, один оратор сменял другого, меж тем в университетской профессорской
столовой уже был накрыт стол для поминок, и темп похорон было решено
ускорить, а число выступавших сократить. Тем не менее все прошло
исключительно торжественно, и устроители получили благодарность от ректора.
В тот же день и на том же кладбище состоялись другие похороны, не в пример
первым скромные и малолюдные. Хоронили когда-то весьма известного на
кладбище скульптора, автора многих здешних надгробий, несчастного,
опустившегося и спившегося человека. Кроме кладбищенской публики, знавшей и
любившей Колдаева за то, что во время своего расцвета он щедро делился со
всеми работающими, были только двое: высокий плотный мужчина с проседью и
рыжеволосая женщина. Женщина принесла шикарный букет роз и изредка прижимала
к глазам платочек, а мужчина сутулился сильнее обычного и, хотя ему
предлагали выпить, не пил.
Первые похороны закончились раньше, и, возвращаясь от свежей могилы
академика, Борис Филиппович Люппо, которому удалось удачно ввернуть словцо о
сложном духовном мире покойного и его нетрадиционном подходе к человеческому
сообществу, приблизился к небольшой группе, в которой он увидел Илью
Петровича. Директор был настолько погружен в себя и сосредоточен, что не
заметил своего знакомого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
своим ученикам в Америку, Австралию и в три европейских страны, и в тот же
день Маша отнесла их на почту.
После этого Рогов уехал из дома на встречу со вчерашним поздним гостем.
Говорили они недолго. Мужчина передал старику небольшой сверток, и вечером в
Репине в сумерках слышно было, как на берегу залива раздалось несколько
глухих выстрелов. На дачах не особенно удивились - к выстрелам и в городе, и
в его окрестностях уже привыкли, как привыкли и к трупам, о которых
добросовестно информировал жителей в ту пору еще не разжиревший и не
обрюзгший их телелюбимец.
Однако никаких трупов на сей раз обнаружено не было. Назавтра Рогов встал
рано. Он поцеловал недоумевающую Машу и отправился в бывшую мастерскую
Колдаева. Академик был сосредоточен, шел медленно и держался прямо и ровно.
В обители его уже ждали.
- Рад вас видеть, Виктор Владимирович,- произнес Божественный Искупитель,
закуривая трубку.- Вы что-то неважно сегодня выглядите.
- Давайте сюда письмо.
Учитель протянул ему листок. Рогов быстро пробежал его глазами и подписал.
- Фотографии! - сказал он требовательно.
Сердце уже не колотилось, а разбухло в груди, заняв всю грудную клетку, как
у монаха, изображенного на скопческой иконе. Борис Филиппович наклонился к
ящику, а когда поднял глаза, то увидел направленный на него пистолет.
Искупитель побледнел, выставил вперед руки с письмом, но академик его
опередил. Лицо его исказила судорога, он нажал на спусковой крючок и
одновременно с этим или, быть может, чуть раньше услышал, как что-то
разорвалось. Ему вдруг стало необыкновенно легко. Он подумал, что этот
страшный человек уничтожен и не принесет больше никому зла. Однако Борис
Филиппович был цел и невредим, только очень бледен, и Рогов понял, что это
разорвалось его собственное сердце.
Некоторое время Божественный Искупитель в оцепенении смотрел на поверженного
убийцу и не двигался. Потом в глазах его появилась мысль. Он встал и положил
несколько фотографий во внутренний карман роговского пальто. Полчаса спустя
двое апостолов вынесли академика и перевезли его на машине в Приморский
парк. Там в сумерках тело оставили лежать на скамейке, и только на следующее
утро оно было обнаружено прогуливающимся пенсионером, но заявить в милицию
тот побоялся. Впрочем, Рогову торопиться уже было некуда, и посмертная
судьба вместилища души его не слишком волновала. Он глядел с небольшой
высоты на свое мокнущее тело и терпеливо ждал, пока наконец в середине дня
заявили в милицию, пока приехали врачи и покойника отвезли в больницу. Ему
казалось, что все опять повторяется, но только теперь все было намного
легче. Убивалась и плакала пожилая медсестра, пришел патологоанатом, и после
ненужной, но обязательной процедуры вскрытия посиневший старческий труп
отнесли в привилегированный морг.
Он ждал, когда за телом придет Маша, и переживал от того, что она может
испугаться, но обязана будет выполнить все формальности, связанные с
погребением, казавшимся ему теперь совершенно ненужной процедурой. Однако
вместо его воспитанницы в морге оказалась бывшая жена. Ей выдали его вещи, в
том числе роковой конверт с фотографиями, после чего Борис Филиппович Люппо,
самолично доставивший ее в морг, отвез женщину в роговскую квартиру.
- Это ты довела его до смерти! - крикнула она, швырнув Маше в лицо
фотографии.- Убирайся вон, проститутка!
Академик все видел, но не мог ни во что вмешаться и ничего изменить. Одна
некогда близкая ему женщина быстро переворошила вещи и уничтожила завещание,
другая, согревшая последний год жизни, вздрагивая и судорожно рыдая, уходила
по сырому городу, и защитить ее теперь было некому.
Рогов глядел на них и думал о том, что всю жизнь ему не хватало любви к этим
людям. И теперь от избытка нерастраченной любви и переполненности ему было
грустно и странно. Он чувствовал, что та свобода, которой он одновременно
боялся и искал, пришла к нему, и он был волен делать, что хочет, гонимый
игольчатым ветром посмертия. И рядом с ним так же блуждали в потемках души
других людей, задевали друг друга, жаловались и тосковали. Иные, более
опытные, готовились к восхождению в вышину, и среди этих душ ему встретилась
душа человека, умершего сутками раньше. От нее, как и от души академика,
тоже исходила нерастраченная любовь, их прибило друг к другу, и они
безмолвно рассказывали, что помнили и знали.
Глава VIII. Прощание с Петербургом
На похоронах академика Рогова собралось много народу. Присутствовал при сем
и Борис Филиппович, убивший сразу двух зайцев: подписанная академиком
статья, последняя и, следовательно, претендующая на роль духовного
завещания, уже стояла в наборе, а фотографии, ценой которых она была куплена
и на которые у Божественного Искупителя были свои виды, целыми и невредимыми
лежали в сейфе. Нарядный гроб выставили в университете, было много венков,
цветов, произносились речи и зачитывались телеграммы соболезнования из
важных учреждений, Академии наук, от учеников, разъехавшихся по всему миру.
Поскольку Рогов до конца дней оставался атеистом, то отпевать в церковь его
не повезли, и сразу после гражданской панихиды в университете процессия
отправилась на кладбище. День был теплый, одетые в черное люди обливались
потом, один оратор сменял другого, меж тем в университетской профессорской
столовой уже был накрыт стол для поминок, и темп похорон было решено
ускорить, а число выступавших сократить. Тем не менее все прошло
исключительно торжественно, и устроители получили благодарность от ректора.
В тот же день и на том же кладбище состоялись другие похороны, не в пример
первым скромные и малолюдные. Хоронили когда-то весьма известного на
кладбище скульптора, автора многих здешних надгробий, несчастного,
опустившегося и спившегося человека. Кроме кладбищенской публики, знавшей и
любившей Колдаева за то, что во время своего расцвета он щедро делился со
всеми работающими, были только двое: высокий плотный мужчина с проседью и
рыжеволосая женщина. Женщина принесла шикарный букет роз и изредка прижимала
к глазам платочек, а мужчина сутулился сильнее обычного и, хотя ему
предлагали выпить, не пил.
Первые похороны закончились раньше, и, возвращаясь от свежей могилы
академика, Борис Филиппович Люппо, которому удалось удачно ввернуть словцо о
сложном духовном мире покойного и его нетрадиционном подходе к человеческому
сообществу, приблизился к небольшой группе, в которой он увидел Илью
Петровича. Директор был настолько погружен в себя и сосредоточен, что не
заметил своего знакомого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58