Гмелин234 указывает, что Делиль де ля Кройер
не имел знающих помощников и этим отчасти объясняются его неудачи. Однако этому
противоречит то, что среди его помощников выделялась талантливая личность
геодезиста А. Д. Красильникова, которому в значительной мере принадлежит честь
почина научной карты Сибири.235 Наконец, нельзя не считаться и с тем, что
корреспонденция Делиля де ля Кройера не изучена, и, может быть, данные его
отразились на картах, составленных его братом, академиком Н. Делилем236 [76].
Андрей Дмитриевич Красильников, геодезист, окончил курс Морской академии и
четыре года (1724-1728) работал по съемке лесов в разных губерниях. Вместе с С.
Поповым он был первым русским учеником Н. Делиля. Делиль обучал его
астрономии.237 В 1733 г. был послан помощником Делиля де ля Кройера в Сибирскую
экспедицию, причем с самого начала работал независимо от него. Ему принадлежит
первая съемка Лены. После смерти Делиля в 1741 г. он продолжал работы в Сибири и
вернулся в С.-Петербург в 1746 г. Здесь он работал в обсерватории Академии и
преподавал астрономию в Морской академии.238 Его намечал Ломоносов для
экспедиций, когда составлял свой план. Это был один из тех скромных работников,
бравших энергией и трудом, которых выдвинула петровская реформа на заре русской
научной работы. Красильников позже был адъюнктом Академии наук в Петербурге239 и
научно работал до конца жизни.
Работы этой экспедиции дали богатейший научный материал, получивший обработку в
трудах Гмелина, Стеллера, Крашенинникова. Однако в общем они не были достаточно
использованы. Как постоянно в истории нашей культуры, недоставало
последовательности и преемственности. Научные результаты исследований Средней
Сибири - натуралистов и историков, исследователей Камчатки - вошли в науку и
явились крупным приобретением XVIII в. Между 1749 и 1793 гг. появились в печати
многочисленные работы Гмелина, Миллера, Фишера, Крашенинникова, Стеллера. Эти
работы послужили основой для более поздних наблюдений и изысканий Георги,
Палласа, Ренованца и других исследователей Сибири екатерининского времени.
Другую судьбу имели исследования северных партий, снимавших побережье Ледовитого
моря; они имели ту же судьбу, как работы Беринга и Чирикова. Они были схоронены
в архивах. О них в печати в общих чертах дал довольно случайные сведения Гмелин
лет через 10 после окончания экспедиции.240 Еще позже Миллер дал общую картину
работы [77]. Но лишь через 110 лет с лишком Соколов напечатал значительную часть
сохранившегося материала, в том числе любопытную записку Х. Лаптева о природе и
берегах Ледовитого океана.241
Только в общем контуре нашей страны эти работы отразились немедленно. Главные их
результаты вошли в первый атлас Российской империи, который в 19 картах вышел в
1745 г.242
Это было большое событие в истории научной жизни нашей страны. Все дальнейшие
карты так или иначе исходили из этих первых основ. Так, карта Сибири начала
исправляться после атласа 1745 г. только в 1754 г., но первые серьезные
исправления внесены в сибирскую карту только Шмидтом и Трускоттом в 1776 г.,
через 30 лет.243 Больше того, некоторые данные этой карты были проверены и
подтверждены лишь через 130-140 лет, например съемка мыса Челюскина
Норденшельдом.244
Нельзя достаточно переоценить значение этого предприятия. Едва ли без карт могли
быть сделаны те разнообразнейшие научные исследования, какие были предприняты во
второй половине XVIII столетия. Несомненно, в XVIII в. картографические основы
не имели того значения в истории описательного естествознания, какое они имеют
теперь, когда создались отделы географии животных, растений, выросшие лишь в
конце XVIII в., или выросла геология и геофизика с ее отделами. Теперь вся
работа этих наук теснейшим образом связана с геофизической картой. Но,
несомненно, и раньше, в XVIII в., для всякой научной работы в области
описательных наук карта являлась необходимым фундаментом. Такой она явилась и
для естественноисторического описания России, которое даже и хронологически
тесно было с ней связано в трудах Сибирской экспедиции.
Как в науке, так и в картографии остановка исследования равносильна движению
назад. В науке настоятельно необходимо немедленно исправлять, продолжать и
углублять достигнутое. Только этим путем достигается преемственность в работе,
используются целиком и наиболее производительным образом достигнутые результаты.
Этого как раз не было в России XVIII в., и до сих пор это составляет самую
слабую сторону русской культуры [78].
Блестящий результат, достигнутый атласом 1745 г., не был использован. Атлас
вышел недоконченным, носил на себе следы спешного окончания, ясно видные
современникам, которые, как обычно, оценивали его значение иначе, чем его ценим
мы. Ломоносов писал о нем: "Посмотрев на тогдашнюю географическую архиву и на
изданный атлас, легко понять можно, коль много мог бы он быть исправнее и
достаточнее. И чтобы как-нибудь скорее издать атлас, пропущены и без
употребления оставлены многие тогда же имевшиеся в Академии географические
важные известия".245 В 1757 г., вступив в управление Географическим
департаментом, Ломоносов составил план нового атласа и новой для этой цели
астрономической экспедиции "для определения широт и долгот важнейших мест в
России". Все эти планы разбились о мелкое противодействие среды, ему враждебной
или инертной [79]. Настоящее серьезное исправление атласа 1745 г. было
произведено в конце XVIII в., а новый атлас начал создаваться лишь в самом
начале XIX столетия.
Несомненно, атлас 1745 г. далеко не охватил всей картографической работы, шедшей
в эти годы - в первую половину XVIII в. - в России. Очень многие результаты этой
работы (например, съемка в Сибири) далеко не вошли в этот атлас целиком. Но и
другие картографические работы велись вне прямой связи с атласом, на нем не
отразились.
Среди этих работ на первом месте должны быть поставлены морские карты, начало
которым, как мы видели, было положено в Петровскую эпоху. При Петре началась
съемка Каспийского моря, при нем делались первые съемки моря Балтийского,
Белого. Карты рек, связанные тогда с мореходными, были одной из первых работ
русских людей (карта Дона 1699 г.).
Исследования русских морей были в первой половине XVIII в. закончены только для
Балтийского моря. В 1752 г. был закончен атлас Балтийского моря, составленный А.
И. Нагаевым. Подобно атласу 1745 г., и атлас Нагаева стоял на уровне науки того
времени, был лучшим из всех тогда имевшихся.
С именем адмирала А. И. Нагаева,246 первого выдающегося русского гидрографа,
связаны, кажется, все наиболее значительные гидрографические предприятия
русского правительства с 1740-х и до 1770-х годов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
не имел знающих помощников и этим отчасти объясняются его неудачи. Однако этому
противоречит то, что среди его помощников выделялась талантливая личность
геодезиста А. Д. Красильникова, которому в значительной мере принадлежит честь
почина научной карты Сибири.235 Наконец, нельзя не считаться и с тем, что
корреспонденция Делиля де ля Кройера не изучена, и, может быть, данные его
отразились на картах, составленных его братом, академиком Н. Делилем236 [76].
Андрей Дмитриевич Красильников, геодезист, окончил курс Морской академии и
четыре года (1724-1728) работал по съемке лесов в разных губерниях. Вместе с С.
Поповым он был первым русским учеником Н. Делиля. Делиль обучал его
астрономии.237 В 1733 г. был послан помощником Делиля де ля Кройера в Сибирскую
экспедицию, причем с самого начала работал независимо от него. Ему принадлежит
первая съемка Лены. После смерти Делиля в 1741 г. он продолжал работы в Сибири и
вернулся в С.-Петербург в 1746 г. Здесь он работал в обсерватории Академии и
преподавал астрономию в Морской академии.238 Его намечал Ломоносов для
экспедиций, когда составлял свой план. Это был один из тех скромных работников,
бравших энергией и трудом, которых выдвинула петровская реформа на заре русской
научной работы. Красильников позже был адъюнктом Академии наук в Петербурге239 и
научно работал до конца жизни.
Работы этой экспедиции дали богатейший научный материал, получивший обработку в
трудах Гмелина, Стеллера, Крашенинникова. Однако в общем они не были достаточно
использованы. Как постоянно в истории нашей культуры, недоставало
последовательности и преемственности. Научные результаты исследований Средней
Сибири - натуралистов и историков, исследователей Камчатки - вошли в науку и
явились крупным приобретением XVIII в. Между 1749 и 1793 гг. появились в печати
многочисленные работы Гмелина, Миллера, Фишера, Крашенинникова, Стеллера. Эти
работы послужили основой для более поздних наблюдений и изысканий Георги,
Палласа, Ренованца и других исследователей Сибири екатерининского времени.
Другую судьбу имели исследования северных партий, снимавших побережье Ледовитого
моря; они имели ту же судьбу, как работы Беринга и Чирикова. Они были схоронены
в архивах. О них в печати в общих чертах дал довольно случайные сведения Гмелин
лет через 10 после окончания экспедиции.240 Еще позже Миллер дал общую картину
работы [77]. Но лишь через 110 лет с лишком Соколов напечатал значительную часть
сохранившегося материала, в том числе любопытную записку Х. Лаптева о природе и
берегах Ледовитого океана.241
Только в общем контуре нашей страны эти работы отразились немедленно. Главные их
результаты вошли в первый атлас Российской империи, который в 19 картах вышел в
1745 г.242
Это было большое событие в истории научной жизни нашей страны. Все дальнейшие
карты так или иначе исходили из этих первых основ. Так, карта Сибири начала
исправляться после атласа 1745 г. только в 1754 г., но первые серьезные
исправления внесены в сибирскую карту только Шмидтом и Трускоттом в 1776 г.,
через 30 лет.243 Больше того, некоторые данные этой карты были проверены и
подтверждены лишь через 130-140 лет, например съемка мыса Челюскина
Норденшельдом.244
Нельзя достаточно переоценить значение этого предприятия. Едва ли без карт могли
быть сделаны те разнообразнейшие научные исследования, какие были предприняты во
второй половине XVIII столетия. Несомненно, в XVIII в. картографические основы
не имели того значения в истории описательного естествознания, какое они имеют
теперь, когда создались отделы географии животных, растений, выросшие лишь в
конце XVIII в., или выросла геология и геофизика с ее отделами. Теперь вся
работа этих наук теснейшим образом связана с геофизической картой. Но,
несомненно, и раньше, в XVIII в., для всякой научной работы в области
описательных наук карта являлась необходимым фундаментом. Такой она явилась и
для естественноисторического описания России, которое даже и хронологически
тесно было с ней связано в трудах Сибирской экспедиции.
Как в науке, так и в картографии остановка исследования равносильна движению
назад. В науке настоятельно необходимо немедленно исправлять, продолжать и
углублять достигнутое. Только этим путем достигается преемственность в работе,
используются целиком и наиболее производительным образом достигнутые результаты.
Этого как раз не было в России XVIII в., и до сих пор это составляет самую
слабую сторону русской культуры [78].
Блестящий результат, достигнутый атласом 1745 г., не был использован. Атлас
вышел недоконченным, носил на себе следы спешного окончания, ясно видные
современникам, которые, как обычно, оценивали его значение иначе, чем его ценим
мы. Ломоносов писал о нем: "Посмотрев на тогдашнюю географическую архиву и на
изданный атлас, легко понять можно, коль много мог бы он быть исправнее и
достаточнее. И чтобы как-нибудь скорее издать атлас, пропущены и без
употребления оставлены многие тогда же имевшиеся в Академии географические
важные известия".245 В 1757 г., вступив в управление Географическим
департаментом, Ломоносов составил план нового атласа и новой для этой цели
астрономической экспедиции "для определения широт и долгот важнейших мест в
России". Все эти планы разбились о мелкое противодействие среды, ему враждебной
или инертной [79]. Настоящее серьезное исправление атласа 1745 г. было
произведено в конце XVIII в., а новый атлас начал создаваться лишь в самом
начале XIX столетия.
Несомненно, атлас 1745 г. далеко не охватил всей картографической работы, шедшей
в эти годы - в первую половину XVIII в. - в России. Очень многие результаты этой
работы (например, съемка в Сибири) далеко не вошли в этот атлас целиком. Но и
другие картографические работы велись вне прямой связи с атласом, на нем не
отразились.
Среди этих работ на первом месте должны быть поставлены морские карты, начало
которым, как мы видели, было положено в Петровскую эпоху. При Петре началась
съемка Каспийского моря, при нем делались первые съемки моря Балтийского,
Белого. Карты рек, связанные тогда с мореходными, были одной из первых работ
русских людей (карта Дона 1699 г.).
Исследования русских морей были в первой половине XVIII в. закончены только для
Балтийского моря. В 1752 г. был закончен атлас Балтийского моря, составленный А.
И. Нагаевым. Подобно атласу 1745 г., и атлас Нагаева стоял на уровне науки того
времени, был лучшим из всех тогда имевшихся.
С именем адмирала А. И. Нагаева,246 первого выдающегося русского гидрографа,
связаны, кажется, все наиболее значительные гидрографические предприятия
русского правительства с 1740-х и до 1770-х годов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56