Следовательно, различие
между систематической формой одного и систематической формой другого
необходимо определить путем сравнения их и указать причину этого.
Аналитика чистого теоретического разума имела дело с познанием предметов,
которые могут быть даны рассудку; следовательно, она должна была начинать с
созерцания, стало быть (так как это созерцание всегда чувственно), с
чувственности, только от них перейти к понятиям (предметов этого
созерцания) и, лишь предпослав и то и другое, могла завершиться
основоположениями. Практический же разум имеет дело не с предметами с целью
их познания, а со своей собственной способностью осуществлять эти предметы
(сообразно с их познанием), т. е. с волей, которая есть причинность,
поскольку разум содержит в себе определяющее основание ее, следовательно,
он должен указать не объект созерцания, а (так как понятие причинности
всегда заключает в себе отношение к закону, который определяет
существование многообразного в его взаимоотношении) как практический разум
только закон его. Поэтому критика его аналитики, поскольку он должен быть
практическим разумом (что, собственно, и составляет здесь задачу), должна
начинать с возможности априорных практических основоположений. Только
отсюда она может перейти к понятиям о предметах практического разума, а
именно к понятиям безусловно доброго и злого, чтобы дать их сообразно с
указанными основоположениями (ведь до этих принципов никакая познавательная
способность не может дать их как доброе и злое); и лишь тогда последняя
глава, а именно глава об отношении чистого практического разума к
чувственности и его необходимом, a priori познаваемом влиянии на
чувственность, т. е. о моральном чувстве, может завершить эту часть [
аналитики]. Таким образом, аналитика практического чистого разума делит всю
совокупность всех условий своего применения совершенно аналогично с
аналитикой теоретического разума, но в обратном порядке. Аналитика
теоретического чистого разума делилась на трансцендентальную эстетику и
трансцендентальную логику, а аналитика практического, наоборот, на логику и
эстетику чистого практического разума (если мне позволено употреблять здесь
эти вообще-то не очень точные названия только ради аналогии); логика в свою
очередь там делилась на аналитику понятий и аналитику основоположений, а
здесь делится на аналитику основоположений и аналитику понятий. Там из-за
двоякого вида чувственного созерцания эстетика делилась на две части; здесь
чувственность рассматривается вовсе не как способность созерцания, а только
как чувство (которое может быть субъективной основой желания), и в
отношении его чистый практический разум уже не допускает дальнейшего
деления.
Легко понять причину, почему это деление на две части с их подразделением
здесь действительно не производится (как можно было бы на первых порах
попытаться сделать, руководствуясь примером первой). В самом деле, так как
это чистый разум, который рассматривается здесь в своем практическом
применении, стало быть исходя из априорных основоположений, а не из
эмпирических оснований определения, то деление аналитики чистого
практического разума должно быть подобным делению умозаключения, а именно:
от общего в большей посылке (от морального принципа) через предпринятое в
меньшей посылке подведение возможных поступков (как добрых или злых) под
это общее идти к заключению, а именно к субъективному определению воли
(интересу к практически возможному доброму и основанной на этом максиме).
Тому, кто мог убедиться в основательности суждений, данных в аналитике, эти
сравнения доставят удовольствие, так как они справедливо возбуждают надежду
на то, что, быть может, когда-нибудь удастся постичь единство всей
способности чистого разума (как теоретического, так и практического) и
можно будет все выводить из одного принципа, а это неизбежная потребность
человеческого разума, который находит полное удовлетворение только в
полностью систематическом единстве своего познания.
Но если мы будем рассматривать также и содержание познания, какое мы можем
иметь о чистом практическом разуме и посредством него, как это излагает его
аналитика, то при удивительной аналогии между ним и теоретическим разумом
оказывается и не менее удивительное различие. В отношении теоретического
разума способность чистого априорного познания разума можно было совсем
легко и ясно доказать на примерах из наук (науки различными способами
проверяют свои принципы путем методического применения, поэтому в них в
отличие от обыденного познания нечего особенно опасаться скрытой примеси
эмпирических основ познания) . Но то, что чистый разум без примеси
какого-либо эмпирического основания определения сам по себе есть также
практический разум, - это необходимо было суметь доказать из практического
применения самого обыденного разума, подтвердив высшее практическое
основоположение как такое, которое всякий естественный человеческий разум
как совершенно априорный и не зависимый ни от каких чувственных данных
признает высшим законом своей воли. Соответственно чистоте его
происхождения необходимо было сначала доказать и обосновать его в самом
суждении этого обыденного разума, прежде чем наука могла овладеть им для
применения его, словно как факт, предшествующий всякому умствованию
относительно его возможности и всем выводам, которые можно было бы отсюда
делать. Но это обстоятельство легко объяснить и из только что сказанного,
ведь практический разум необходимо должен начинать с основоположений,
которые, следовательно, как первые данные должны быть положены в основу
всех наук и не могут возникнуть из них. Но так обосновать моральные
принципы как основоположения чистого разума можно было вполне и с
достаточной достоверностью одной лишь ссылкой на суждения обыденного
человеческого рассудка, так как все эмпирическое, что могло бы проникнуть в
наши максимы как определяющее основание воли, тотчас же обнаруживает себя
через чувство удовольствия или страдания, необходимо присущее ему,
поскольку оно возбуждает желание; а чистый практический разум прямо
противодействует тому, чтобы такое чувство было принято в его принцип в
качестве условия. Неоднородность определяющих оснований (эмпирических и
рациональных) обнаруживает себя в этом противоборстве практически
законодательствующего разума со всякой примешивающейся склонностью через
своеобразный вид ощущения, которое, однако, не предшествует
законодательству практического разума, а, скорее, только им и порождается,
и притом как принуждение, а именно через такое чувство уважения, какое ни
один человек не имеет к склонностям, каковы бы эти склонности ни были, но
какое он питает к закону;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
между систематической формой одного и систематической формой другого
необходимо определить путем сравнения их и указать причину этого.
Аналитика чистого теоретического разума имела дело с познанием предметов,
которые могут быть даны рассудку; следовательно, она должна была начинать с
созерцания, стало быть (так как это созерцание всегда чувственно), с
чувственности, только от них перейти к понятиям (предметов этого
созерцания) и, лишь предпослав и то и другое, могла завершиться
основоположениями. Практический же разум имеет дело не с предметами с целью
их познания, а со своей собственной способностью осуществлять эти предметы
(сообразно с их познанием), т. е. с волей, которая есть причинность,
поскольку разум содержит в себе определяющее основание ее, следовательно,
он должен указать не объект созерцания, а (так как понятие причинности
всегда заключает в себе отношение к закону, который определяет
существование многообразного в его взаимоотношении) как практический разум
только закон его. Поэтому критика его аналитики, поскольку он должен быть
практическим разумом (что, собственно, и составляет здесь задачу), должна
начинать с возможности априорных практических основоположений. Только
отсюда она может перейти к понятиям о предметах практического разума, а
именно к понятиям безусловно доброго и злого, чтобы дать их сообразно с
указанными основоположениями (ведь до этих принципов никакая познавательная
способность не может дать их как доброе и злое); и лишь тогда последняя
глава, а именно глава об отношении чистого практического разума к
чувственности и его необходимом, a priori познаваемом влиянии на
чувственность, т. е. о моральном чувстве, может завершить эту часть [
аналитики]. Таким образом, аналитика практического чистого разума делит всю
совокупность всех условий своего применения совершенно аналогично с
аналитикой теоретического разума, но в обратном порядке. Аналитика
теоретического чистого разума делилась на трансцендентальную эстетику и
трансцендентальную логику, а аналитика практического, наоборот, на логику и
эстетику чистого практического разума (если мне позволено употреблять здесь
эти вообще-то не очень точные названия только ради аналогии); логика в свою
очередь там делилась на аналитику понятий и аналитику основоположений, а
здесь делится на аналитику основоположений и аналитику понятий. Там из-за
двоякого вида чувственного созерцания эстетика делилась на две части; здесь
чувственность рассматривается вовсе не как способность созерцания, а только
как чувство (которое может быть субъективной основой желания), и в
отношении его чистый практический разум уже не допускает дальнейшего
деления.
Легко понять причину, почему это деление на две части с их подразделением
здесь действительно не производится (как можно было бы на первых порах
попытаться сделать, руководствуясь примером первой). В самом деле, так как
это чистый разум, который рассматривается здесь в своем практическом
применении, стало быть исходя из априорных основоположений, а не из
эмпирических оснований определения, то деление аналитики чистого
практического разума должно быть подобным делению умозаключения, а именно:
от общего в большей посылке (от морального принципа) через предпринятое в
меньшей посылке подведение возможных поступков (как добрых или злых) под
это общее идти к заключению, а именно к субъективному определению воли
(интересу к практически возможному доброму и основанной на этом максиме).
Тому, кто мог убедиться в основательности суждений, данных в аналитике, эти
сравнения доставят удовольствие, так как они справедливо возбуждают надежду
на то, что, быть может, когда-нибудь удастся постичь единство всей
способности чистого разума (как теоретического, так и практического) и
можно будет все выводить из одного принципа, а это неизбежная потребность
человеческого разума, который находит полное удовлетворение только в
полностью систематическом единстве своего познания.
Но если мы будем рассматривать также и содержание познания, какое мы можем
иметь о чистом практическом разуме и посредством него, как это излагает его
аналитика, то при удивительной аналогии между ним и теоретическим разумом
оказывается и не менее удивительное различие. В отношении теоретического
разума способность чистого априорного познания разума можно было совсем
легко и ясно доказать на примерах из наук (науки различными способами
проверяют свои принципы путем методического применения, поэтому в них в
отличие от обыденного познания нечего особенно опасаться скрытой примеси
эмпирических основ познания) . Но то, что чистый разум без примеси
какого-либо эмпирического основания определения сам по себе есть также
практический разум, - это необходимо было суметь доказать из практического
применения самого обыденного разума, подтвердив высшее практическое
основоположение как такое, которое всякий естественный человеческий разум
как совершенно априорный и не зависимый ни от каких чувственных данных
признает высшим законом своей воли. Соответственно чистоте его
происхождения необходимо было сначала доказать и обосновать его в самом
суждении этого обыденного разума, прежде чем наука могла овладеть им для
применения его, словно как факт, предшествующий всякому умствованию
относительно его возможности и всем выводам, которые можно было бы отсюда
делать. Но это обстоятельство легко объяснить и из только что сказанного,
ведь практический разум необходимо должен начинать с основоположений,
которые, следовательно, как первые данные должны быть положены в основу
всех наук и не могут возникнуть из них. Но так обосновать моральные
принципы как основоположения чистого разума можно было вполне и с
достаточной достоверностью одной лишь ссылкой на суждения обыденного
человеческого рассудка, так как все эмпирическое, что могло бы проникнуть в
наши максимы как определяющее основание воли, тотчас же обнаруживает себя
через чувство удовольствия или страдания, необходимо присущее ему,
поскольку оно возбуждает желание; а чистый практический разум прямо
противодействует тому, чтобы такое чувство было принято в его принцип в
качестве условия. Неоднородность определяющих оснований (эмпирических и
рациональных) обнаруживает себя в этом противоборстве практически
законодательствующего разума со всякой примешивающейся склонностью через
своеобразный вид ощущения, которое, однако, не предшествует
законодательству практического разума, а, скорее, только им и порождается,
и притом как принуждение, а именно через такое чувство уважения, какое ни
один человек не имеет к склонностям, каковы бы эти склонности ни были, но
какое он питает к закону;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58