но здесь первое
должно обозначать то, что находится в соответствии или противоречии с
только возможным практическим предписанием (как и при решении всех проблем
геометрии и механики), а второе - то, что находится в таком же отношении к
закону, действительно заключающему в разуме вообще; и это различие в
значении не совсем чуждо и обычному словоупотреблению, хотя и несколько
непривычно. Так, например, оратору, как таковому, недозволительно создавать
новые слова и словосочетания; поэту же это до известной степени
позволительно. Но ни в одном из этих случаев нет мысли о долге. В самом
деле, тому, кто хочет обесславить оратора, никто в этом помешать не может.
Здесь дело идет только о различии императивов при проблематических,
ассерторических и аподиктических основаниях определения. Точно так же в
примечании, где я сопоставляю моральные идеи практического совершенства в
различных философских школах, я отличаю идею мудрости от идеи святости,
хотя я объявил их в самой основе и объективно одним и тем же. Но в данном
месте я подразумеваю под этим только ту мудрость, которую приписывает себе
человек (стоик) , следовательно, субъективно как свойство, измышленное для
человека (может быть, термин добродетель, которым стоики так щеголяли,
лучше обозначает характерные черты их школы). Но термин постулат чистого
практического разума может вызвать больше всего превратных толкований, если
его путают с тем значением, которое имеют постулаты чистой математики и
которое заключает в себе аподиктическую достоверность. Однако в математике
постулируют возможность действия, предмет которого a priori теоретически
стал заранее известен как возможный с полной достоверностью. А здесь
постулируется возможность предмета (бога или бессмертия души) из самих
аподиктических практических законов, следовательно, только для
практического разума; ведь эта достоверность постулируемой возможности не
есть теоретическая, стало быть, и не аподиктическая необходимость, т. е.
познанная в отношении объекта, а необходимое предположение, стало быть,
только необходимая гипотеза в отношении субъекта для исполнения ее
объективных, но практических законов. Для этой субъективной, но все же
истинной и безусловной необходимости разума я не сумел найти лучшего
термина.
(7) Кант считает непоследовательностью Юма признание им суждений математики
не только вероятными, но и вполне достоверными, а по своему логическому
характеру - аналитическими. Этот взгляд на природу математического знания
был усвоен Юмом от Лейбница.
(8) Чеслден - известный современный Канту анатом, автор "Остеологии" и
переведенной на немецкий язык "Анатомии человеческого тела".
(9) Имена, указывающие на принадлежность к секте, во все времена заключали
в себе много искажений смысла; примерно так, как если бы сказали: N
идеалист. В самом деле, хотя он не только обязательно допускает, но даже
настаивает на том, что нашим представлениям о внешних вещах соответствуют
действительные предметы внешних вещей, он все же утверждает, что форма
созерцания их присуща не им, а только человеческой душе.
ВВЕДЕНИЕ
Об идее критики практического разума Теоретическое применение разума
занималось предметами одной только познавательной способности, и критика
разума в отношении этого применения касалась, собственно, только чистой
познавательной способности, так как эта способность возбуждала подозрение,
которое потом и подтверждалось, что она слишком легко теряется за своими
пределами среди недостижимых предметов или же противоречащих друг другу
понятий. Иначе обстоит дело с практическим применением разума. Здесь разум
занимается определяющими основаниями воли, а воля - это способность или
создавать предметы, соответствующие представлениям, или определять самое
себя для произведения их (безразлично, будет ли для этого достаточна
физическая способность или нет), т. е. свою причинность. В самом деле,
здесь разум может по крайней мере дойти до определения воли и всегда имеет
объективную реальность постольку, поскольку это зависит от воления. Здесь,
следовательно, первый вопрос таков: достаточно ли одного лишь чистого
разума самого по себе для определения воли, или же он может быть
определяющим основанием ее, только будучи эмпирически обусловленным? И вот
появляется здесь понятие причинности, обосновываемое критикой чистого
разума, хотя и не могущее быть показанным эмпирически, а именно понятие
свободы; и если мы можем теперь найти основание для доказательства того,
что это свойство действительно присуще человеческой воле (и таким образом
также и воле всех разумных существ), то этим было бы доказано не только то,
что чистый разум может быть практическим, но и то, что только он, а не
эмпирически ограниченный разум есть безусловно практический разум.
Следовательно, здесь мы будем иметь дело с критикой не чистого
практического, а только практического разума вообще. В самом деле, чистый
разум, если только будет доказано, что таковой существует, не нуждается ни
в какой критике. Он сам содержит в себе путеводную нить для критики всего
своего применения. Следовательно, вообще имеет своей обязанностью
удерживать эмпирически обусловленный разум от притязания, будто
исключительно он один служит определяющим основанием воли. Применение
чистого разума, если не подлежит сомнению, что таковой существует, только
имманентно, эмпирически обусловленное же применение, которое притязает на
единовластие, трансцендентно и проявляется в требованиях и заповедях,
которые совершенно выходят за пределы разума, а это прямо противоположно
тому, что можно было сказать о чистом разуме в его спекулятивном
применении.
Но так как все еще имеется чистый разум, познание которого лежит здесь в
основе практического применения, то и деление критики практического разума,
согласно общему плану, должно соответствовать делению критики
спекулятивного разума. Следовательно, мы будем иметь в ней учение о началах
и учение о методе, а учении о началах будем иметь в качестве первой части
аналитику как правило истины и диалектику как изложение и устранение
видимости в суждениях практического разума. Но порядок в подразделении
аналитики будет уже обратным тому, который был принят в критике чистого
спекулятивного разума. Дело в том, что в данной критике мы, начиная с
основоположении, будем идти к понятиям и уже от них, где возможно, к
чувствам; в критике же спекулятивного разума мы должны были начинать с
чувств и заканчивать основоположениями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
должно обозначать то, что находится в соответствии или противоречии с
только возможным практическим предписанием (как и при решении всех проблем
геометрии и механики), а второе - то, что находится в таком же отношении к
закону, действительно заключающему в разуме вообще; и это различие в
значении не совсем чуждо и обычному словоупотреблению, хотя и несколько
непривычно. Так, например, оратору, как таковому, недозволительно создавать
новые слова и словосочетания; поэту же это до известной степени
позволительно. Но ни в одном из этих случаев нет мысли о долге. В самом
деле, тому, кто хочет обесславить оратора, никто в этом помешать не может.
Здесь дело идет только о различии императивов при проблематических,
ассерторических и аподиктических основаниях определения. Точно так же в
примечании, где я сопоставляю моральные идеи практического совершенства в
различных философских школах, я отличаю идею мудрости от идеи святости,
хотя я объявил их в самой основе и объективно одним и тем же. Но в данном
месте я подразумеваю под этим только ту мудрость, которую приписывает себе
человек (стоик) , следовательно, субъективно как свойство, измышленное для
человека (может быть, термин добродетель, которым стоики так щеголяли,
лучше обозначает характерные черты их школы). Но термин постулат чистого
практического разума может вызвать больше всего превратных толкований, если
его путают с тем значением, которое имеют постулаты чистой математики и
которое заключает в себе аподиктическую достоверность. Однако в математике
постулируют возможность действия, предмет которого a priori теоретически
стал заранее известен как возможный с полной достоверностью. А здесь
постулируется возможность предмета (бога или бессмертия души) из самих
аподиктических практических законов, следовательно, только для
практического разума; ведь эта достоверность постулируемой возможности не
есть теоретическая, стало быть, и не аподиктическая необходимость, т. е.
познанная в отношении объекта, а необходимое предположение, стало быть,
только необходимая гипотеза в отношении субъекта для исполнения ее
объективных, но практических законов. Для этой субъективной, но все же
истинной и безусловной необходимости разума я не сумел найти лучшего
термина.
(7) Кант считает непоследовательностью Юма признание им суждений математики
не только вероятными, но и вполне достоверными, а по своему логическому
характеру - аналитическими. Этот взгляд на природу математического знания
был усвоен Юмом от Лейбница.
(8) Чеслден - известный современный Канту анатом, автор "Остеологии" и
переведенной на немецкий язык "Анатомии человеческого тела".
(9) Имена, указывающие на принадлежность к секте, во все времена заключали
в себе много искажений смысла; примерно так, как если бы сказали: N
идеалист. В самом деле, хотя он не только обязательно допускает, но даже
настаивает на том, что нашим представлениям о внешних вещах соответствуют
действительные предметы внешних вещей, он все же утверждает, что форма
созерцания их присуща не им, а только человеческой душе.
ВВЕДЕНИЕ
Об идее критики практического разума Теоретическое применение разума
занималось предметами одной только познавательной способности, и критика
разума в отношении этого применения касалась, собственно, только чистой
познавательной способности, так как эта способность возбуждала подозрение,
которое потом и подтверждалось, что она слишком легко теряется за своими
пределами среди недостижимых предметов или же противоречащих друг другу
понятий. Иначе обстоит дело с практическим применением разума. Здесь разум
занимается определяющими основаниями воли, а воля - это способность или
создавать предметы, соответствующие представлениям, или определять самое
себя для произведения их (безразлично, будет ли для этого достаточна
физическая способность или нет), т. е. свою причинность. В самом деле,
здесь разум может по крайней мере дойти до определения воли и всегда имеет
объективную реальность постольку, поскольку это зависит от воления. Здесь,
следовательно, первый вопрос таков: достаточно ли одного лишь чистого
разума самого по себе для определения воли, или же он может быть
определяющим основанием ее, только будучи эмпирически обусловленным? И вот
появляется здесь понятие причинности, обосновываемое критикой чистого
разума, хотя и не могущее быть показанным эмпирически, а именно понятие
свободы; и если мы можем теперь найти основание для доказательства того,
что это свойство действительно присуще человеческой воле (и таким образом
также и воле всех разумных существ), то этим было бы доказано не только то,
что чистый разум может быть практическим, но и то, что только он, а не
эмпирически ограниченный разум есть безусловно практический разум.
Следовательно, здесь мы будем иметь дело с критикой не чистого
практического, а только практического разума вообще. В самом деле, чистый
разум, если только будет доказано, что таковой существует, не нуждается ни
в какой критике. Он сам содержит в себе путеводную нить для критики всего
своего применения. Следовательно, вообще имеет своей обязанностью
удерживать эмпирически обусловленный разум от притязания, будто
исключительно он один служит определяющим основанием воли. Применение
чистого разума, если не подлежит сомнению, что таковой существует, только
имманентно, эмпирически обусловленное же применение, которое притязает на
единовластие, трансцендентно и проявляется в требованиях и заповедях,
которые совершенно выходят за пределы разума, а это прямо противоположно
тому, что можно было сказать о чистом разуме в его спекулятивном
применении.
Но так как все еще имеется чистый разум, познание которого лежит здесь в
основе практического применения, то и деление критики практического разума,
согласно общему плану, должно соответствовать делению критики
спекулятивного разума. Следовательно, мы будем иметь в ней учение о началах
и учение о методе, а учении о началах будем иметь в качестве первой части
аналитику как правило истины и диалектику как изложение и устранение
видимости в суждениях практического разума. Но порядок в подразделении
аналитики будет уже обратным тому, который был принят в критике чистого
спекулятивного разума. Дело в том, что в данной критике мы, начиная с
основоположении, будем идти к понятиям и уже от них, где возможно, к
чувствам; в критике же спекулятивного разума мы должны были начинать с
чувств и заканчивать основоположениями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58