Так моральный закон через понятие высшего блага как объект и конечную цель
чистого практического разума ведет к религии, т. е. к познанию всех
обязанностей как божественных заповедей, не как санкций, т. е.
произвольных, самих по себе случайных повелений чуждой воли, а как
неотъемлемых законов каждой свободной воли самой по себе, которые, однако,
необходимо рассматривать как заповеди высшей сущности, потому что высшего
блага, которое моральный закон обязывает нас полагать предметом наших
стремлений, мы можем ожидать только от морально совершенной (святой и
благой) и вместе с тем всемогущей воли, следовательно, благодаря
соответствию с этой волей. Здесь также все остается поэтому бескорыстным и
основанным только на долге; и нет надобности полагать в основу страх или
надежду в качестве мотивов: если они становятся принципами, они совершенно
уничтожают всю моральную ценность поступков. Моральный закон повелевает мне
делать конечной целью всякого поведения высшее благо, возможное в мире. Но
я могу надеяться на осуществление этого блага только благодаря соответствию
моей воли с волей святого и благого творца мира; и хотя в понятии высшего
блага как понятии целого, в котором величайшее счастье представляется
связанным с величайшей мерой нравственного (возможного для сотворенных
существ) совершенства в самой строгой пропорции, содержится и мое
собственное счастье, тем не менее не оно, а моральный закон (который,
вернее, строго ограничивает условиями мое безграничное желание счастья)
есть определяющее основание воли, которое предназначено к содействию этому
высшему благу.
Вот почему и мораль, собственно говоря, есть учение не о том, как мы должны
сделать себя счастливыми, а о том, как мы должны стать достойными счастья.
Только в том случае, если к ней присоединяется религия, появляется надежда
когда-нибудь достигнуть счастья в той мере, в какой мы заботились о том,
чтобы не быть недостойными его.
Всякий достоин обладать вещью или состоянием в том случае, если это
обладание согласуется с высшим благом. Но нетрудно видеть теперь, что
всякое достоинство зависит от нравственного поведения, так как в понятии
высшего блага это поведение составляет условие всего остального (что
относится к состоянию [человека ]), а именно обладание долей счастья.
Отсюда следует, что мораль никогда нельзя трактовать как учение о счастье,
т. е. как указание на то, каким образом можно стать счастливым. Она имеет
дело исключительно с сообразным разуму условием для счастья (conditio sine
qua поп), а не со средством его достижения. Но когда она (возлагающая
только обязанности, а не предлагающая правила для своекорыстных желаний)
излагается полностью, только тогда, после того как порождено основывающееся
на законе моральное желание содействовать высшему благу (привести нас к
царству божьему), которое прежде не могло появиться ни в одной
своекорыстной душе, и ради этого желания сделан шаг к религии, - только
тогда это учение о нравственности можно назвать и учением о счастье, так
как надежда на счастье начинается только с религии.
Отсюда можно видеть, что если спрашивают о конечной цели бога в сотворении
мира, то- надо указать не на счастье разумных существ в нем, а на высшее
благо, которое к указанному желанию этих существ присовокупляет еще одно
условие, а именно быть достойным счастья, т. е. нравственность этих
разумных существ; только нравственность содержит в себе мерило, которое
позволяет им надеяться на счастье волею мудрого творца. В самом деле, так
как мудрость, рассматриваемая теоретически, означает познание высшего
блага, а рассматриваемая практически - соответствие воли с высшим благом,
то высшей самобытной мудрости нельзя приписывать цель, которая была бы
основана только на благости. Ведь результат этой благости (в отношении
счастья разумных существ) можно мыслить только при ограничивающих условиях
соответствия со святостью (3) своей воли как с сообразной высшему
первоначальному благу. Поэтому те, кто цель сотворения усматривает в божьей
славе (в том случае, если ее мыслят не антропоморфически, как склонность
быть прославляемым), нашли, пожалуй, лучшее выражение. В самом деле, больше
всего славит бога именно то, что есть самое ценное в мире, - уважение к его
заповеди, соблюдение святого долга, который возлагает на нас его закон,
если превосходное устроение [мира] ведет к тому, чтобы увенчать такой
прекрасный порядок соответствующим счастьем. Если последнее (говоря
человеческим языком) делает бога достойным любви, то первое делает его
предметом поклонения. Сами люди могут, правда, благодеяниями снискать себе
любовь, но одним только этим не могут заслужить уважение, так что
величайшая благотворительность делает им честь только тем, что она
распределяется в соответствии с достоинством.
Отсюда само собой напрашивается вывод, что в ряду целей человек (а с ним и
всякое разумное существо) есть цель сама по себе, т. е. никогда никем (даже
богом) не может быть использован только как средство, не будучи при этом
вместе с тем и целью, что, следовательно, само человечество в нашем лице
должно быть для нас святым, так как человек есть субъект морального закона,
стало быть, того, что само по себе свято, ради чего и в согласии с чем
нечто вообще может быть названо святым. Ведь этот моральный закон
основывается на автономии его воли как свободной воли, которая по своим
общим законам необходимо должна также согласоваться с той волей, которой ей
следует подчиняться.

VI
О постулатах чистого практического разума вообще

Все они исходят из основоположения моральности; это основоположение не
постулат, а закон, которым разум непосредственно определяет волю; именно
потому что воля так определяется как чистая воля, она для исполнения своего
предписания требует этих необходимых условий. Эти постулаты не
теоретические догмы, а предположения в необходимо практическом отношении;
следовательно, хотя они и не расширяют спекулятивного познания, но в общем
дают идеям спекулятивного разума (посредством их отношения к тому, что
принадлежит к сфере практического) объективную реальность и дают разуму
право на такие понятия, обосновать даже возможность которых он иначе не мог
бы себе позволить.
Это постулаты бессмертия, свободы, если рассматривать их положительно (как
постулаты причинности существа, поскольку оно принадлежит к умопостигаемому
миру), и бытия божьего. Первый вытекает из практически необходимого условия
соразмерности продолжительности существования с полнотой в исполнении
морального закона;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58