В самом
деле, в каждый момент времени я подчинен необходимости быть определяемым к
деятельности тем, что не находится в моей власти, и a parte priori
бесконечный ряд событий, который я всегда могу лишь продолжать в заранее же
определенном порядке и нигде не могу начинать спонтанно, был бы непрерывной
цепью природы, и моя причинность, таким образом, никогда не была бы
свободой.
Если, следовательно, хотят приписывать свободу существу, чье существование
определено во времени, то по крайней мере в этом отношении нельзя исключать
его существование, стало быть, и его поступки из закона естественной
необходимости всех событий; это было бы равносильно предоставлению его
слепой случайности. А так как этот закон неизбежно касается всякой
причинности вещей, поскольку их существование определимо во времени, то,
если бы оно было тем способом, каким следовало бы представлять себе и
существование этих вещей в себе, свободу следовало бы отбросить как
никчемное и невозможное понятие. Следовательно, если хотят спасти ее, то не
остается ничего другого, как приписывать существование вещи, поскольку оно
определимо во времени, значит, и причинность по закону естественной
необходимости только явлению, а свободу - тому же самому существу как вещи
в себе. Это, конечно, и неизбежно, если хотят сохранить этих
противоположных друг другу понятия; но в их применении, если хотят
объяснить их как соединенные в одном и том поступке и, следовательно,
объяснить само это соединение, возникают большие трудности, которые делают
такое соединение как будто невозможным.
Если о человеке, который совершил кражу, я говорю: этот поступок есть по
естественному закону причинности необходимое следствие из определяющих
оснований предшествующего времени и потому было невозможно, чтобы этот
поступок не был совершен, то каким образом может оценка поступка по
моральному закону что-то изменить здесь и как можно предполагать, что этого
поступка могло и не быть, так как закон гласит, что его не должно было бы
быть, т. е. каким образом он может называться совершенно свободным в тот
самый момент и в отношении того же самого поступка, в который он подчинен
неизбежной естественной необходимости и в том же отношении? Искать выход
лишь в том, чтобы вид определяющих оснований его причинности по закону
природы приспосабливать к относительному понятию свободы (по которому
иногда называют свободным действие, естественное определяющее основание
которого находится внутри действующего существа, например действие
брошенного тела, когда оно находится в свободном движении; в этом случае
употребляют слово свобода, так как тело, пока оно летит, ничем не
побуждается извне; или мы называем также свободным движение часов, потому
что они сами двигают стрелку, которая, следовательно, не нуждается в толчке
извне; точно так же поступки людей, хотя они необходимы из-за своих
определяющих оснований, предшествующих во времени, мы все же называем
свободными, потому что они внутренние представления, порожденные нашими
собственными силами, и тем самым желания, вызванные определенными
обстоятельствами, и, стало быть, поступки, совершенные по собственному
нашему усмотрению), - это жалкая уловка, за которую кое-кто все еще готов
ухватиться, полагая, будто таким мелочным педантизмом разрешена трудная
проблема, над решением которой тщетно бились в течение тысячелетий, ввиду
чего такое решение вряд ли можно было бы найти на поверхности.
Действительно, когда рассматривают вопрос о свободе, которая должна лежать
в основе всех моральных законов и сообразной с ними вменяемости, важно
вовсе не то, определяется ли причинность по закону природы определяющими
основаниями, лежащими в субъекте или лежащими вне его, и необходима ли она
в первом случае по инстинкту или в силу определяющих оснований, мыслимых
разумом; если эти определяющие представления, даже по признанию этих людей,
имеют основание своего существования во времени и притом в предыдущем
состоянии, а это состояние - в свою очередь в предшествующем ему и т. д.,
то, хотя бы эти определения и были внутренними, хотя бы они и имели
психологическую, а не механическую причинность, т. е. вызывали поступок
через представления, а не через телесное движение, они все же определяющие
основания причинности существа постольку, поскольку его существование
определимо во времени, стало быть, при порождающих необходимость условиях
прошедшего времени; следовательно, когда субъект должен действовать, они
уже не в его власти; правда, они содержат в себе психологическую свободу
(если этим словом хотят здесь пользоваться для чисто внутреннего сцепления
представлений в душе) , но содержат в себе и естественную необходимость,
стало быть, не оставляют никакой трансцендентальной свободы, которую надо
мыслить как независимость от всего эмпирического и, следовательно, от
природы вообще, рассматривают ли ее как предмет внутреннего чувства только
во времени, или как предмет внешних чувств в пространстве и времени вместе;
а без этой свободы (в последнем истинном значении), которая одна лишь
бывает a priori практической, невозможен никакой моральный закон, никакое
вменение по этому закону. Именно поэтому такую необходимость событий во
времени по естественному закону причинности можно назвать механизмом
природы, хотя мы вовсе не хотим этим сказать, будто вещи, подчиненные ему,
должны быть действительными материальными машинами. Здесь обращается лишь
внимание на необходимость связи событий во временном ряду, так, как они
развиваются по закону природы, как бы ни назывался субъект, в котором
происходят эти события, - automaton mater iale, коща механизм приводится в
действие материей, или - вместе с Лейбницем (8) - automaton spirituale,
когда он приводится в действие представлениями; и если бы свобода нашей
воли была только как automaton spirituale (скажем, психологической и
относительной, а не трансцендентальной, т. е. абсолютной одновременно), то
в сущности она была бы не лучше свободы приспособления для вращения
вертела, которое, однажды заведенное, само собой совершает свои движения.
Чтобы устранить кажущееся противоречие между механизмом природы и свободой
в одном и том же поступке в приведенном случае, надо вспомнить то, что было
сказано в "Критике чистого разума" или что вытекает оттуда: естественная
необходимость, несовместимая со свободой субъекта, присуща лишь
определениям той вещи, которая подчинена условиям времени, стало быть лишь
определениям действующего субъекта как явления, следовательно, поскольку
определяющие основания каждого его поступка лежат в том, что относится к
прошедшему времени и уже не в его власти (сюда надо отнести его совершенные
уже поступки и определимый этим характер в его собственных глазах как
феномена) .
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
деле, в каждый момент времени я подчинен необходимости быть определяемым к
деятельности тем, что не находится в моей власти, и a parte priori
бесконечный ряд событий, который я всегда могу лишь продолжать в заранее же
определенном порядке и нигде не могу начинать спонтанно, был бы непрерывной
цепью природы, и моя причинность, таким образом, никогда не была бы
свободой.
Если, следовательно, хотят приписывать свободу существу, чье существование
определено во времени, то по крайней мере в этом отношении нельзя исключать
его существование, стало быть, и его поступки из закона естественной
необходимости всех событий; это было бы равносильно предоставлению его
слепой случайности. А так как этот закон неизбежно касается всякой
причинности вещей, поскольку их существование определимо во времени, то,
если бы оно было тем способом, каким следовало бы представлять себе и
существование этих вещей в себе, свободу следовало бы отбросить как
никчемное и невозможное понятие. Следовательно, если хотят спасти ее, то не
остается ничего другого, как приписывать существование вещи, поскольку оно
определимо во времени, значит, и причинность по закону естественной
необходимости только явлению, а свободу - тому же самому существу как вещи
в себе. Это, конечно, и неизбежно, если хотят сохранить этих
противоположных друг другу понятия; но в их применении, если хотят
объяснить их как соединенные в одном и том поступке и, следовательно,
объяснить само это соединение, возникают большие трудности, которые делают
такое соединение как будто невозможным.
Если о человеке, который совершил кражу, я говорю: этот поступок есть по
естественному закону причинности необходимое следствие из определяющих
оснований предшествующего времени и потому было невозможно, чтобы этот
поступок не был совершен, то каким образом может оценка поступка по
моральному закону что-то изменить здесь и как можно предполагать, что этого
поступка могло и не быть, так как закон гласит, что его не должно было бы
быть, т. е. каким образом он может называться совершенно свободным в тот
самый момент и в отношении того же самого поступка, в который он подчинен
неизбежной естественной необходимости и в том же отношении? Искать выход
лишь в том, чтобы вид определяющих оснований его причинности по закону
природы приспосабливать к относительному понятию свободы (по которому
иногда называют свободным действие, естественное определяющее основание
которого находится внутри действующего существа, например действие
брошенного тела, когда оно находится в свободном движении; в этом случае
употребляют слово свобода, так как тело, пока оно летит, ничем не
побуждается извне; или мы называем также свободным движение часов, потому
что они сами двигают стрелку, которая, следовательно, не нуждается в толчке
извне; точно так же поступки людей, хотя они необходимы из-за своих
определяющих оснований, предшествующих во времени, мы все же называем
свободными, потому что они внутренние представления, порожденные нашими
собственными силами, и тем самым желания, вызванные определенными
обстоятельствами, и, стало быть, поступки, совершенные по собственному
нашему усмотрению), - это жалкая уловка, за которую кое-кто все еще готов
ухватиться, полагая, будто таким мелочным педантизмом разрешена трудная
проблема, над решением которой тщетно бились в течение тысячелетий, ввиду
чего такое решение вряд ли можно было бы найти на поверхности.
Действительно, когда рассматривают вопрос о свободе, которая должна лежать
в основе всех моральных законов и сообразной с ними вменяемости, важно
вовсе не то, определяется ли причинность по закону природы определяющими
основаниями, лежащими в субъекте или лежащими вне его, и необходима ли она
в первом случае по инстинкту или в силу определяющих оснований, мыслимых
разумом; если эти определяющие представления, даже по признанию этих людей,
имеют основание своего существования во времени и притом в предыдущем
состоянии, а это состояние - в свою очередь в предшествующем ему и т. д.,
то, хотя бы эти определения и были внутренними, хотя бы они и имели
психологическую, а не механическую причинность, т. е. вызывали поступок
через представления, а не через телесное движение, они все же определяющие
основания причинности существа постольку, поскольку его существование
определимо во времени, стало быть, при порождающих необходимость условиях
прошедшего времени; следовательно, когда субъект должен действовать, они
уже не в его власти; правда, они содержат в себе психологическую свободу
(если этим словом хотят здесь пользоваться для чисто внутреннего сцепления
представлений в душе) , но содержат в себе и естественную необходимость,
стало быть, не оставляют никакой трансцендентальной свободы, которую надо
мыслить как независимость от всего эмпирического и, следовательно, от
природы вообще, рассматривают ли ее как предмет внутреннего чувства только
во времени, или как предмет внешних чувств в пространстве и времени вместе;
а без этой свободы (в последнем истинном значении), которая одна лишь
бывает a priori практической, невозможен никакой моральный закон, никакое
вменение по этому закону. Именно поэтому такую необходимость событий во
времени по естественному закону причинности можно назвать механизмом
природы, хотя мы вовсе не хотим этим сказать, будто вещи, подчиненные ему,
должны быть действительными материальными машинами. Здесь обращается лишь
внимание на необходимость связи событий во временном ряду, так, как они
развиваются по закону природы, как бы ни назывался субъект, в котором
происходят эти события, - automaton mater iale, коща механизм приводится в
действие материей, или - вместе с Лейбницем (8) - automaton spirituale,
когда он приводится в действие представлениями; и если бы свобода нашей
воли была только как automaton spirituale (скажем, психологической и
относительной, а не трансцендентальной, т. е. абсолютной одновременно), то
в сущности она была бы не лучше свободы приспособления для вращения
вертела, которое, однажды заведенное, само собой совершает свои движения.
Чтобы устранить кажущееся противоречие между механизмом природы и свободой
в одном и том же поступке в приведенном случае, надо вспомнить то, что было
сказано в "Критике чистого разума" или что вытекает оттуда: естественная
необходимость, несовместимая со свободой субъекта, присуща лишь
определениям той вещи, которая подчинена условиям времени, стало быть лишь
определениям действующего субъекта как явления, следовательно, поскольку
определяющие основания каждого его поступка лежат в том, что относится к
прошедшему времени и уже не в его власти (сюда надо отнести его совершенные
уже поступки и определимый этим характер в его собственных глазах как
феномена) .
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58