.. За квартал... За три месяца... При окладе в сто
двадцать... Минус алименты, налоги, взносы...
Сегодня мне повезло - я успел. И очень вовремя, потому что краем гла-
за увидел под лестницей около столика вахтера две фигуры с заспанными
лицами - комсомольский прожектор высвечивал опоздавших. У одной из фигур
была точеная фигурка, ясные голубые глаза, высокий гладкий лоб и копна
светлых кудряшек, похожих на ворох древесных стружек.
Жанна Панова.
Мы с ней - члены комсомольского бюро. Она - оргсектор, я - культсек-
тор. Такая веселая, такая улыбчивая. Как солнечный луч. К поручениям от-
носится очень ответственно. Образцовая активистка. Это она, когда в
стране неожиданно для всех вдруг стало туго с хлебом и все стали бо-
роться за его экономию, предложила фотографировать в издательской столо-
вой тех, кто не доел свой кусок, и вывешивать обличающие фотодокументы
на специальный стенд. Мы еле отговорили ее, сказав, что советовались по
этому вопросу в райкоме и там не одобрили эту инициативу.
Жанне легко. Жанна никогда не опаздывает. Для Жанны все всегда ясно.
Поэтому она такая лучезарная.
На второй этаж я поднялся по правому полукружию лестницы, хотя рав-
нозначно идти что по правому, что по левому, и все-таки я всегда ходил
почему-то справа.
В редакции было тихо. Примерно через час начнутся звонки, совещания,
придут авторы, а пока можно еще разок просмотреть статьи, идущие в оче-
редной номер. Я как-то задумался в такую тихую минуту - чем же я все-та-
ки занимаюсь, на что трачу основное время своей жизни? Кто-то что-то
создал, сделал, придумал, например, новую технологию разливки стали в
вакууме, эту технологию проверили, внедрили, написали об этом статью,
созвали экспертную комиссию, прислали рукопись в редакцию. Мы отправили
ее на рецензию, обсудили на редколлегии, опубликовали. Мое дело дозво-
ниться рецензенту, члену редколлегии, отредактировать, вычитать гранки,
верстку, сигнальный номер... Сделать текст грамотным по технической тер-
минологии, убрать грамматические несуразности, выявить, подать главное -
смысл статьи и исчезнуть в маленькой строке выходных данных: редактор
Истомин В.С. Каза лось бы, все ясно.
Нет. За внешней стороной этого процесса, как за гладью реки, есть
свои течения и круговороты. Давно замечено, что слово, опубликованное на
газетной странице или в книге, обладает колдовской магией достоверности,
причем намного большей, чем это же слово, написанное от руки или даже
напечатанное на машинке. Листая пахнущие свежей типографской краской
листы, я каждый раз, как незнакомый, как невиданный ранее, читал мною же
правленый текст. И ощущал, какая незримая власть дана мне как редактору.
Сложнее, когда я сам превращался в автора. Я знал, что обязательно попа-
ду в плен чуждого вкуса, иного взгляда, отличного от моего кругозора, и
поневоле сам начинал редактировать себя, вгоняя свои экспрессии в прок-
рустово ложе стандарта.
Вот и выходит, что смысл моего основного времени жизни - остаться
личностью, самим собой, не деформироваться под давлением штампа. И не
деформировать других.
А разве не в этом вообще смысл жизни?
Ян поймал мой взгляд и, подмигнув одним глазом, кивнул головой на
дверь.
Мы вышли.
Ритуал перекура в издательстве сложился как-то сам по себе, соблюдал-
ся неукоснительно и был приблизительно одинаков по составу участников -
на лестничной площадке четвертого этажа под маршем, ведущим на крышу, на
старом продавленном диване собиралась вся наша "похоронная команда": мо-
лодежь из разных редакций. Нечасто, но неотвратимо истекал срок жизни
кого-то из родных и близких сотрудников издательства и возникала чисто
бытовая проблема: кому-то надо было вынести гроб. Работка нелегкая, тре-
бовались крепкие руки и нервы, кидался клич в поисках добровольцев, от-
казываться неудобно - как не помочь людям в беде, и в результате за два
с небольшим года я насмотрелся на чужое горе и увидел, как по-разному
провожают ушедших - кого в безысходной тоске, кого со светлой грустью, а
кого в равнодушной маске скорби. Каждый заслужил свой исход, каждый сам
себя привел к своему итогу.
На диване, по-наполеоновски скрестив руки, нога на ногу сидел Алик
Синецкий - жгучий брюнет с черной каракулевой головой и постоянно напря-
женным горящим взглядом. Рядом поблескивал круглыми очками Лева Фалин,
тихий паренек из корректорской. Он постоянно задавал вопросы, причем
иногда настолько наивные, что даже Алик Синецкий с трудом отвечал на
них, а уж он-то в карман за словом не лез. На валике дивана примостился
лысый, круглолицый, глазки пуговками Паша Шулепов. Его вряд ли можно бы-
ло при числить к молодым, но он был веселый, покладистый мужичок и легко
уживался в нашей компании.
Алик, как всегда мрачно возбужденный, сегодня был совсем хмур. Еще
бы. Вчера его любимое московское "Динамо" проиграло на кубок совсем не-
известной команде "Политотдел" из Узбекистана, о чем я, не удержавшись,
язвительно ему напомнил:
- Примите мои соболезнования, сэр.
- Начало сезона, по колено в грязи бегали, вот посмотрим осенью, кто
кого.
- А что, уже играют в футбол на стадионах? - спросил Лева Фалин. -
Никогда не был, это разве интересно?
- Для тех, кто понимает, - презрительно скривил губы Алик. - Кстати,
в хоккей еще тоже играют.
- Эдак они вскорости круглый год мячик да шайбу гонять будут, - улыб-
нулся Паша Шулепов. - Тоже занятие.
- А что это у вас в корректорской за новое диво объявилось? - спросил
Ян у Левы.
- Грушина. Полина, - бесстрастно информировал Фалин.
Паша Шулепов, наоборот, необычайно оживился, даже соскочил с валика
дивана.
- Ага, Поленька. Ямочки такие под коленками и на локоточках. Когда
ручку согнет. Вот так.
И Паша показал, как Грушина сгибает ручку.
- Тебе бы, Паша, снайпером быть. Без бинокля все видишь, - заметил я.
- Глаз у меня острый, - согласился Паша. - Но служил я в войну, изви-
ните, не снайпером. Наш взвод целый полк обстирывал.
- Главнокомандующим банно-прачечным трестом состоять изволили? - нас-
мешливо спросил Алик.
- Почти что так выходит. Двадцать девять вольнонаемных женского полу
было у меня в подчинении. Но до Берлина дошли только четырнадцать.
- Неужели погибли? - осторожно прервал я наступившее молчание.
- Не, - осклабился Паша. - Убыли в декретный отпуск, можно сказать.
Хоть и следил я за ними строго, но куда там... Особо трудно доставалось
мне на построении. То одна, то другая в шеренге отсутствует. Нет в нали-
чии. Где боец такая-то, спрашиваю. Ей сегодня в строй нельзя, отвечают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
двадцать... Минус алименты, налоги, взносы...
Сегодня мне повезло - я успел. И очень вовремя, потому что краем гла-
за увидел под лестницей около столика вахтера две фигуры с заспанными
лицами - комсомольский прожектор высвечивал опоздавших. У одной из фигур
была точеная фигурка, ясные голубые глаза, высокий гладкий лоб и копна
светлых кудряшек, похожих на ворох древесных стружек.
Жанна Панова.
Мы с ней - члены комсомольского бюро. Она - оргсектор, я - культсек-
тор. Такая веселая, такая улыбчивая. Как солнечный луч. К поручениям от-
носится очень ответственно. Образцовая активистка. Это она, когда в
стране неожиданно для всех вдруг стало туго с хлебом и все стали бо-
роться за его экономию, предложила фотографировать в издательской столо-
вой тех, кто не доел свой кусок, и вывешивать обличающие фотодокументы
на специальный стенд. Мы еле отговорили ее, сказав, что советовались по
этому вопросу в райкоме и там не одобрили эту инициативу.
Жанне легко. Жанна никогда не опаздывает. Для Жанны все всегда ясно.
Поэтому она такая лучезарная.
На второй этаж я поднялся по правому полукружию лестницы, хотя рав-
нозначно идти что по правому, что по левому, и все-таки я всегда ходил
почему-то справа.
В редакции было тихо. Примерно через час начнутся звонки, совещания,
придут авторы, а пока можно еще разок просмотреть статьи, идущие в оче-
редной номер. Я как-то задумался в такую тихую минуту - чем же я все-та-
ки занимаюсь, на что трачу основное время своей жизни? Кто-то что-то
создал, сделал, придумал, например, новую технологию разливки стали в
вакууме, эту технологию проверили, внедрили, написали об этом статью,
созвали экспертную комиссию, прислали рукопись в редакцию. Мы отправили
ее на рецензию, обсудили на редколлегии, опубликовали. Мое дело дозво-
ниться рецензенту, члену редколлегии, отредактировать, вычитать гранки,
верстку, сигнальный номер... Сделать текст грамотным по технической тер-
минологии, убрать грамматические несуразности, выявить, подать главное -
смысл статьи и исчезнуть в маленькой строке выходных данных: редактор
Истомин В.С. Каза лось бы, все ясно.
Нет. За внешней стороной этого процесса, как за гладью реки, есть
свои течения и круговороты. Давно замечено, что слово, опубликованное на
газетной странице или в книге, обладает колдовской магией достоверности,
причем намного большей, чем это же слово, написанное от руки или даже
напечатанное на машинке. Листая пахнущие свежей типографской краской
листы, я каждый раз, как незнакомый, как невиданный ранее, читал мною же
правленый текст. И ощущал, какая незримая власть дана мне как редактору.
Сложнее, когда я сам превращался в автора. Я знал, что обязательно попа-
ду в плен чуждого вкуса, иного взгляда, отличного от моего кругозора, и
поневоле сам начинал редактировать себя, вгоняя свои экспрессии в прок-
рустово ложе стандарта.
Вот и выходит, что смысл моего основного времени жизни - остаться
личностью, самим собой, не деформироваться под давлением штампа. И не
деформировать других.
А разве не в этом вообще смысл жизни?
Ян поймал мой взгляд и, подмигнув одним глазом, кивнул головой на
дверь.
Мы вышли.
Ритуал перекура в издательстве сложился как-то сам по себе, соблюдал-
ся неукоснительно и был приблизительно одинаков по составу участников -
на лестничной площадке четвертого этажа под маршем, ведущим на крышу, на
старом продавленном диване собиралась вся наша "похоронная команда": мо-
лодежь из разных редакций. Нечасто, но неотвратимо истекал срок жизни
кого-то из родных и близких сотрудников издательства и возникала чисто
бытовая проблема: кому-то надо было вынести гроб. Работка нелегкая, тре-
бовались крепкие руки и нервы, кидался клич в поисках добровольцев, от-
казываться неудобно - как не помочь людям в беде, и в результате за два
с небольшим года я насмотрелся на чужое горе и увидел, как по-разному
провожают ушедших - кого в безысходной тоске, кого со светлой грустью, а
кого в равнодушной маске скорби. Каждый заслужил свой исход, каждый сам
себя привел к своему итогу.
На диване, по-наполеоновски скрестив руки, нога на ногу сидел Алик
Синецкий - жгучий брюнет с черной каракулевой головой и постоянно напря-
женным горящим взглядом. Рядом поблескивал круглыми очками Лева Фалин,
тихий паренек из корректорской. Он постоянно задавал вопросы, причем
иногда настолько наивные, что даже Алик Синецкий с трудом отвечал на
них, а уж он-то в карман за словом не лез. На валике дивана примостился
лысый, круглолицый, глазки пуговками Паша Шулепов. Его вряд ли можно бы-
ло при числить к молодым, но он был веселый, покладистый мужичок и легко
уживался в нашей компании.
Алик, как всегда мрачно возбужденный, сегодня был совсем хмур. Еще
бы. Вчера его любимое московское "Динамо" проиграло на кубок совсем не-
известной команде "Политотдел" из Узбекистана, о чем я, не удержавшись,
язвительно ему напомнил:
- Примите мои соболезнования, сэр.
- Начало сезона, по колено в грязи бегали, вот посмотрим осенью, кто
кого.
- А что, уже играют в футбол на стадионах? - спросил Лева Фалин. -
Никогда не был, это разве интересно?
- Для тех, кто понимает, - презрительно скривил губы Алик. - Кстати,
в хоккей еще тоже играют.
- Эдак они вскорости круглый год мячик да шайбу гонять будут, - улыб-
нулся Паша Шулепов. - Тоже занятие.
- А что это у вас в корректорской за новое диво объявилось? - спросил
Ян у Левы.
- Грушина. Полина, - бесстрастно информировал Фалин.
Паша Шулепов, наоборот, необычайно оживился, даже соскочил с валика
дивана.
- Ага, Поленька. Ямочки такие под коленками и на локоточках. Когда
ручку согнет. Вот так.
И Паша показал, как Грушина сгибает ручку.
- Тебе бы, Паша, снайпером быть. Без бинокля все видишь, - заметил я.
- Глаз у меня острый, - согласился Паша. - Но служил я в войну, изви-
ните, не снайпером. Наш взвод целый полк обстирывал.
- Главнокомандующим банно-прачечным трестом состоять изволили? - нас-
мешливо спросил Алик.
- Почти что так выходит. Двадцать девять вольнонаемных женского полу
было у меня в подчинении. Но до Берлина дошли только четырнадцать.
- Неужели погибли? - осторожно прервал я наступившее молчание.
- Не, - осклабился Паша. - Убыли в декретный отпуск, можно сказать.
Хоть и следил я за ними строго, но куда там... Особо трудно доставалось
мне на построении. То одна, то другая в шеренге отсутствует. Нет в нали-
чии. Где боец такая-то, спрашиваю. Ей сегодня в строй нельзя, отвечают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54