Когда прозвенел звонок на перемену, никто не шелохнулся за партами.
Ленька Лямин продолжал читать и читал до конца.
Уроки отменили, мы вышли молчаливой гурьбой из пустой колы в пустой
Косой переулок - прохожие, если попадались, шли в одну сторону - к цент-
ру. Москва спешила на похороны, боясь опоздать, люди шли днем, шли
ночью, по одиночке, семьями, группами, делегациями, колоннами, неоргани-
зованными толпами, создавая гигантские человеческие пробки на Самотеч-
ной, Трубной, Неглинной. В выбитые витрины магазинов ставили детей, что-
бы спасти их от давки. Очередь начиналась от Курского вокзала, двигалась
перебежками по Садовому кольцу, сворачивала на улицу Чехова и дальше шла
медленным шагом по улице Герцена до Дома Союзов, где лежал Он. Лезли,
как муравьи, вовсе щели, поднимались по пожарным лестницам, прыгали с
крыш домов во дворы, протискивались под воротами - лишь бы увидеть того,
кто при жизни так редко являлся народу... Гения...
У него была кличка - Цыган. Никто не знал его настоящего имени. Кроме
милиции. Он и вправду был черноволос, смугл и белозуб... Объявился Цыган
после амнистии, в пятьдесят четвертом, но гулял на воле недолго. Вокруг
него тут же собралась пацанва, для которой самой великой наградой в жиз-
ни была похвала, одобрение Цыгана.
Каретный ряд запел новые песни - "гоп со смыком это буду я,
да-да...", азартно заиграл в новые игры на деньги - очко, три листа, же-
лезку, заговорил на чудном, непонятном для непосвященных языке - "по фе-
не ботаешь?" И мы восторженно смотрели Цыгану в рот, поднимали воротники
своих пальтишек, эта привычка у меня до сих пор так и осталась, руки
всегда держали в карманах.
Когда к Цыгану, стоящему в подворотне, подошли трое, мы не ожидали
ничего худого. Мы знали их - шпана из Колобовских переулков. Но один из
них, видно главный, в надвинутой на глаза кепке и белом кашне, растопы-
рил руки и пошел на Цыгана, почти не выговаривая, а как бы сплевывая
слова. Как шелуху от семечек.
Я видел глаза Цыгана - равнодушные, я видел лицо Цыгана - ни один
мускул не дрогнул, я видел резкий, короткий взмах его руки.
Нож вошел в живот, как в масло. Цыган выдернул его таким же коротким
движением, и колобовский парень с лицом, белым, как кашне на шее, стал
оседать вдоль стены, захрипев розовой пеной в уголках губ...
В школе моего детства - лошадиный жмых вместо пирожного, жесткие игры
московской шпаны: оглушительные взрывы от гвоздя, вонзившегося в набитую
серой бородку дверного ключа, расшибалочка и пристеночек, приклеенный к
куску кожи с шерстью тяжелый довоенный полтинник, сотни раз поднятый в
воздух ногой до до изнеможения, до грыжи...
В школе моей юности - музыкальный хоровод катка "Динамо" на Петровке,
папиросы "Три богатыря" - метр курим, два бросаем, и лихо маскируемый
интерес к соседней женской средней школе...
Простая история: родился, учился, влюбился...
Оттепель. Чистое небо. Ледоход, ломающий культ. Реабилитация свободы:
вернулись уцелевшие, в Университете на Моховой один день провисела стен-
газета "Колоколъ" с твердым знаком на конце, три комсомольских секретаря
крупнейших вузов столицы вышли "наверх" с предложением использовать про-
хождение студентами практики на производстве для выявления недостатков и
причин, тормозящих технический прогресс.
Мы рвались в бой. Мы хотели дела.
Реорганизация экономики: вместо министерств - совнархозы, два обкома
- промышленный и сельскохозяйственный.
Трансформация сознания, понятий, вопросы без ответа: говорим одно,
делаем другое, думаем третье...
Разноцветной, разноязыкой рекой тек по Садовому кольцу фестиваль мо-
лодежи и студентов в серых берегах молчаливо-удивленных москвичей.
Ньюорлеанский джаз из Италии в парке Горького бесшабашно, как плясовую,
трубил "Когда святые маршируют", две девочки из Австрии нашего возраста
крутили "рок-н-ролл", а мы, дружинники, глазели на них и не знали, что
делать - отвести ли их в милицию или завертеться в заводном ритме вмес-
те...
После фестиваля - целина: телячий вагон - сорок лошадей, шестьдесят
людей, ровная, как стол, Барнаульская степь и бесконечный поток зерна,
горы зерен хлеба, которые надо перелопатить, пересыпать, перегрузить...
День-то был будничным, неприметным: с утра монотонные лекции по мате-
матике и физике, потом семинар по марксизму-ленинизму, лабораторные ра-
боты по химии. Часок поиграли в пинг-понг, сдвинули столы в одной из ау-
диторий. Выпили по кружке пива в парке Горького и разъехались по домам.
Только вечером немного странная картина: массы людей на улице, неподвиж-
ных, с запрокинутыми лицами, высматривали в темном осеннем небе новую
звездочку со сразу ставшим всемирно популярным именем "Спутник". Символ
новой эры. Космической. Не серебристый скафандр с пластмассовой колбой
вместо головы, а человек, простой человек в кургузом плаще, костюме про-
изводства "Мосшвея"и ботинках "Скороход", удивленно уставившийся в небо.
Человек моего поколения первым вышел в космос, и не такими уж нере-
альными казались нам звонкие обещания, что люди ныешнего поколения, счи-
тай, значит, моего, будут жить при коммунизме.
Возникло солнце -
Колчан лучей,
И значит, снова
На взлет качель,
На вздох весь воздух,
На всплеск вода,
И значит, снова,
В шагах нога,
И нет терпенья,
Горит желанье
Восстановленья
И воссозданья.
Проснулся голод
Быть гордым в днях...
Проснулся город
Таких, как я.
Они появляются чаще всего в дороге, когда долго качаешься вместе с вагоном,
или когда засыпаешь, реже, когда просыпаешься, но всегда, когда ты один. Один
наедене с собой - пусть люди вокруг и жизнь, просто пришло их время. Они
разные. Одни сверкают, как росинка, и ничего в них нет, кроме лучей и
прозрачности, кроме трепетного ритма и завораживающего звука. Другие четки,
строги и прекрасны, как чугунные решетки Летнего сада. Третьи корявы,
чудовищны, но все они - мои дети, мои строчки, мои стихи, моя поэзия...
Простая история: писал стихи, снимал кино, попал в больницу.
Глава третья
--===Свое время===--
Глава третья
- Зарядку делает. У нас будет сын, Валерий. Твой сын.
Вот она расплата, предреченная Наташей.
...все меняется
и мы изменяемся.
Страшнее:
по залам дворца
вспоротым горлом гонца
кровавый крик -
сумасшедшая пена:
И З М Е Н А!..
Жизнь идет, и человек стареет. Это естественно. Но есть моменты, когда
стареешь в одно мгновение сразу на несколько лет. И не потому, что
сокрушителен удар судьбы и свершилось непоправимое, нет, тем первомайским
утром рухнули мои надежды, прошедшая было болезнь ощутилась металлической
оскоминой и разом навалилась смертельная усталость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54