Они беседуют о книгах и выставках, о фильмах и спектаклях, среди
их знакомых знаменитые артисты, известные писатели и дикторы телевиде-
ния... Не только мы слышим этот разговор с паузами, во время которых ус-
певаешь домысливать слова ее собеседника, все это слышит и молодой чело-
век, который ждет своей очереди позвонить. Он - невольный свидетель ее
слов, он с интересом начинает поглядывать на нее, заходит сбоку телефон-
ной будки, чтобы рассмотреть ее получше, но их разделяет стекло, а она,
заметив незнакомца, вдруг начинает горячо обвинять своего собеседника в
черствости, бездушии, во всех смертных грехах и со слезами на глазах
бросает трубку, промахивается мимо рычага - качается трубка - выбегает
на улицу и исчезает за углом. Удивленный таким разворотом, молодой чело-
век входит в телефонную будку, берет неостывшую трубку, прижимает ее к
уху и обнаруживает, что в трубке глухо, как на дне омута, что монетка,
вставленная в прорезь, не провалилась, значит... Значит, она говорила с
воображаемым собеседником, с выдуманным человеком... С тем, в ком она
так сильно нуждается, с кем разделила бы свое одиночество... С телефоном
на улице... С автоматом...
Или...
Погожий осенний день. Даже жарко, несмотря на холодок налетающего ве-
терка. Томительно скучно в медленно движущейся очереди за яблоками. Де-
ревянные ящики с импортными наклейками стопой выстроенные прямо на тро-
туаре, пластмассовый стол с весами, продавщица в свежезамаранном халате,
разношерстная очередь и груда пустых ящиков с другой стороны стола. В
очередь встали Он и Она... Судьба?.. Случай?.. Неизвестно, но видно, им
на роду написано было встретиться в этот погожий осенний денек, и Он, не
зная об этом, просто отмечает про себя красоту плавного изгиба ее шеи, а
Она, тоже не зная об этом, оборачивается и встречает его внимательный
взгляд. Мало-помалу движется очередь, лениво бранится продавщица со
сварливой старухой в белой панамке. Он и Она успевают сказать что-то
незначительное друг другу, например, "...яблоки, как на полотнах
Сарьяна, не правда ли?" И это оказалось значительным, полным другого
смысла, потому что они заволновались, сами не понимая от чего, а ведь то
был обмирающий холодок предчувствия - скорее всего голопопый, лукавый
мальчишка пролетел над очередью за яблоками, сверкнул золотым крылом...
и коснулась любовь их сердец, когда взглядами встретились двое. Он помог
Ей пересыпать яблоки в сетку, а его бумажный пакет, как нарочно, порвал-
ся, и яблоки раскатились по асфальту. Она бросилась помогать и протянула
Ему яблоко.
Остановись мгновенье - ты прекрасно!
Грянул хор и запел орган - так Ева когда-то протянула Адаму яблоко, и
начался род человеческий, да дело даже не в библейской легенде - сколько
бы ни жило человечество, вечно будет случаться такое - встретятся Двое и
познают Любовь, Добро и Зло...
Или...
В звуке - тяжелое, с присвистом, дыхание, топот сапог, кинокамера
"бежит": в кадре вздрагивает на ходу стриженый наголо затылок, вздулись
мускулы шеи, взмокла от пота солдатская гимнастерка. Вбегает во двор -
телега с одной, задранной в небо, оглоблей, осколок разбитого кувшина,
покачивающийся на колу в заборе, истошно заоравшая курица всполошно вы-
летела из-под ног, ступени, ступени, ступени крыльца, с высоты которого
открылась панорама села в дыму и пыли, где по улицам, неуклюже перевали-
ваясь, ползут, натужно воя, коробки танков с черно-белыми крестами...
Темные сени... Светлая горница: лавки, стол, образа в углу, расширившие-
ся от ужаса глаза молодой женщины, которая машет, подталкивает, зовет
руками, торопливо сдвигая в сторону половик и поднимая за железное
кольцо крышку, открывающую лаз в подпол. Захлопнулась крышка, скрыл ее
сдвинутый сундучок и в темноте подвала сдерживают, успокаивают дыхание
двое... Два солдата,,, Один наган на двоих... Один патрон в стволе... На
двоих... Один из двоих - Поэт. В подполе темнота, затаенное дыхание, а
наверху окрик чужой речи, грохот сапог, поет губная гармошка - встали на
постой. В сырой кромешной тьме, как в могиле. И запах земли. Той, за ко-
торую наверху - бой. Прислонившись затылком к холодной стенке погреба
шепчет Поэт строчки... о тех, кто были молоды, русоволосы и ушли недолю-
бив, недокурив последней папиросы... о тех, кто шел на смерть и пел, а
перед этим плакал, кого вела через траншеи окоченевшая вражда, штыком
дырявящая шеи... Поэтов военного времени. Страшен бездушный лик войны:
сгоревший дом, поникшая от горя вдова, огромноглазый от голода ребе-
нок... И встает солдат, и встает Поэт, для которого подвал, как могила,
и стоит Поэт на изуродованной земле - сапоги, гимнастерка, бинты - солн-
це нимбом вкруг стриженой головы, и поднял Поэт пулемет, нажимает на
спуск, поливает свинцом, только вместо фонтанчиков жалящих пуль распус-
каются белые стрелки желтоглазых ромашек, только от взрыва гранаты -
раскинулась клумба, только после воя снаряда - вознес в небо ветвистую
крону могучий дуб. И идет Поэт по Земле, белозубо смеется солнцу и сеет,
сеет, сеет своим оружием мир... Поднялся Поэт поступенькам вверх из пог-
реба и не услышал выстрела в спину...
Тот, последний патрон, был один на двоих, а достался Поэту, потому
что второй решил, что Поэт сдается... Не сдаются Поэты, но война для По-
эта, для поэзии - смерть... И мрамор лейтенантов, фанерный монумент -
венчанье тех талантов, награда тех легенд...
...Телефон-автомат - одинокость среди людей, среди множества себе по-
добных.
...Очередь за яблоками - все женщины явились на этот свет невинными
Евами, все мужчины Адамами, пусть же будет им всем дано вкусить от терп-
кого яблока Любви.
...Поэт и Война - бессмысленность убийства, человек уничтожает самого
себя, погублены Адамы, овдовели Евы, не успевшие даже встретиться друг с
другом.
Глава тридцать шестая
--===Свое время===--
Глава тридцать шестая
На заседание собрались в директорском кабинете. Здесь я бывал нечасто.
В небольшой приемной восседала с капризно надутыми губками Анюта -
секретарша, Анка-пулеметчица, как зовут ее за глаза, потому что она,
действительно, может отпечатать любую бумагу с высокой скорост-
рельностью. Если пожелает, конечно.
Сквозь двойные, обитые черным дерматином двери попадаешь в продолго-
ватую комнату, бывшую когда-то, скорее всего спальней, а может также ка-
бинетом старорежимного хозяина. Большой письменный стол расположен на
фоне окна, свет слепит глаза, сидящий за столом высится размытым силуэ-
том.
Нет, это не директор. Сегодня на его месте председатель местного ко-
митета профсоюзов Витя Горобец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
их знакомых знаменитые артисты, известные писатели и дикторы телевиде-
ния... Не только мы слышим этот разговор с паузами, во время которых ус-
певаешь домысливать слова ее собеседника, все это слышит и молодой чело-
век, который ждет своей очереди позвонить. Он - невольный свидетель ее
слов, он с интересом начинает поглядывать на нее, заходит сбоку телефон-
ной будки, чтобы рассмотреть ее получше, но их разделяет стекло, а она,
заметив незнакомца, вдруг начинает горячо обвинять своего собеседника в
черствости, бездушии, во всех смертных грехах и со слезами на глазах
бросает трубку, промахивается мимо рычага - качается трубка - выбегает
на улицу и исчезает за углом. Удивленный таким разворотом, молодой чело-
век входит в телефонную будку, берет неостывшую трубку, прижимает ее к
уху и обнаруживает, что в трубке глухо, как на дне омута, что монетка,
вставленная в прорезь, не провалилась, значит... Значит, она говорила с
воображаемым собеседником, с выдуманным человеком... С тем, в ком она
так сильно нуждается, с кем разделила бы свое одиночество... С телефоном
на улице... С автоматом...
Или...
Погожий осенний день. Даже жарко, несмотря на холодок налетающего ве-
терка. Томительно скучно в медленно движущейся очереди за яблоками. Де-
ревянные ящики с импортными наклейками стопой выстроенные прямо на тро-
туаре, пластмассовый стол с весами, продавщица в свежезамаранном халате,
разношерстная очередь и груда пустых ящиков с другой стороны стола. В
очередь встали Он и Она... Судьба?.. Случай?.. Неизвестно, но видно, им
на роду написано было встретиться в этот погожий осенний денек, и Он, не
зная об этом, просто отмечает про себя красоту плавного изгиба ее шеи, а
Она, тоже не зная об этом, оборачивается и встречает его внимательный
взгляд. Мало-помалу движется очередь, лениво бранится продавщица со
сварливой старухой в белой панамке. Он и Она успевают сказать что-то
незначительное друг другу, например, "...яблоки, как на полотнах
Сарьяна, не правда ли?" И это оказалось значительным, полным другого
смысла, потому что они заволновались, сами не понимая от чего, а ведь то
был обмирающий холодок предчувствия - скорее всего голопопый, лукавый
мальчишка пролетел над очередью за яблоками, сверкнул золотым крылом...
и коснулась любовь их сердец, когда взглядами встретились двое. Он помог
Ей пересыпать яблоки в сетку, а его бумажный пакет, как нарочно, порвал-
ся, и яблоки раскатились по асфальту. Она бросилась помогать и протянула
Ему яблоко.
Остановись мгновенье - ты прекрасно!
Грянул хор и запел орган - так Ева когда-то протянула Адаму яблоко, и
начался род человеческий, да дело даже не в библейской легенде - сколько
бы ни жило человечество, вечно будет случаться такое - встретятся Двое и
познают Любовь, Добро и Зло...
Или...
В звуке - тяжелое, с присвистом, дыхание, топот сапог, кинокамера
"бежит": в кадре вздрагивает на ходу стриженый наголо затылок, вздулись
мускулы шеи, взмокла от пота солдатская гимнастерка. Вбегает во двор -
телега с одной, задранной в небо, оглоблей, осколок разбитого кувшина,
покачивающийся на колу в заборе, истошно заоравшая курица всполошно вы-
летела из-под ног, ступени, ступени, ступени крыльца, с высоты которого
открылась панорама села в дыму и пыли, где по улицам, неуклюже перевали-
ваясь, ползут, натужно воя, коробки танков с черно-белыми крестами...
Темные сени... Светлая горница: лавки, стол, образа в углу, расширившие-
ся от ужаса глаза молодой женщины, которая машет, подталкивает, зовет
руками, торопливо сдвигая в сторону половик и поднимая за железное
кольцо крышку, открывающую лаз в подпол. Захлопнулась крышка, скрыл ее
сдвинутый сундучок и в темноте подвала сдерживают, успокаивают дыхание
двое... Два солдата,,, Один наган на двоих... Один патрон в стволе... На
двоих... Один из двоих - Поэт. В подполе темнота, затаенное дыхание, а
наверху окрик чужой речи, грохот сапог, поет губная гармошка - встали на
постой. В сырой кромешной тьме, как в могиле. И запах земли. Той, за ко-
торую наверху - бой. Прислонившись затылком к холодной стенке погреба
шепчет Поэт строчки... о тех, кто были молоды, русоволосы и ушли недолю-
бив, недокурив последней папиросы... о тех, кто шел на смерть и пел, а
перед этим плакал, кого вела через траншеи окоченевшая вражда, штыком
дырявящая шеи... Поэтов военного времени. Страшен бездушный лик войны:
сгоревший дом, поникшая от горя вдова, огромноглазый от голода ребе-
нок... И встает солдат, и встает Поэт, для которого подвал, как могила,
и стоит Поэт на изуродованной земле - сапоги, гимнастерка, бинты - солн-
це нимбом вкруг стриженой головы, и поднял Поэт пулемет, нажимает на
спуск, поливает свинцом, только вместо фонтанчиков жалящих пуль распус-
каются белые стрелки желтоглазых ромашек, только от взрыва гранаты -
раскинулась клумба, только после воя снаряда - вознес в небо ветвистую
крону могучий дуб. И идет Поэт по Земле, белозубо смеется солнцу и сеет,
сеет, сеет своим оружием мир... Поднялся Поэт поступенькам вверх из пог-
реба и не услышал выстрела в спину...
Тот, последний патрон, был один на двоих, а достался Поэту, потому
что второй решил, что Поэт сдается... Не сдаются Поэты, но война для По-
эта, для поэзии - смерть... И мрамор лейтенантов, фанерный монумент -
венчанье тех талантов, награда тех легенд...
...Телефон-автомат - одинокость среди людей, среди множества себе по-
добных.
...Очередь за яблоками - все женщины явились на этот свет невинными
Евами, все мужчины Адамами, пусть же будет им всем дано вкусить от терп-
кого яблока Любви.
...Поэт и Война - бессмысленность убийства, человек уничтожает самого
себя, погублены Адамы, овдовели Евы, не успевшие даже встретиться друг с
другом.
Глава тридцать шестая
--===Свое время===--
Глава тридцать шестая
На заседание собрались в директорском кабинете. Здесь я бывал нечасто.
В небольшой приемной восседала с капризно надутыми губками Анюта -
секретарша, Анка-пулеметчица, как зовут ее за глаза, потому что она,
действительно, может отпечатать любую бумагу с высокой скорост-
рельностью. Если пожелает, конечно.
Сквозь двойные, обитые черным дерматином двери попадаешь в продолго-
ватую комнату, бывшую когда-то, скорее всего спальней, а может также ка-
бинетом старорежимного хозяина. Большой письменный стол расположен на
фоне окна, свет слепит глаза, сидящий за столом высится размытым силуэ-
том.
Нет, это не директор. Сегодня на его месте председатель местного ко-
митета профсоюзов Витя Горобец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54