Прошли мыс. Все черно, и узнаются места с трудом. Вот другой остров, на котором мы в декабре, перед Новым годом, держали наблюдательный пост. И все кажется словно каким-то другим.
Ну, теперь чем скорей, тем лучше, думает Сизов. Он знает, какая на него у всех надежда. Капитан уверен, что Петр Сизов вскочит первым на борт китобоя. И все товарищи на него положились. Сизов ждет этого тяжкого мига испытания. Он должен размозжить в этом бою первую голову. У него и гирька, пистолет и нож для ближнего боя. Китобои сейчас спят, если японцы не предупредили. Все равно никуда не денутся, перебьем их и передавим. Ночь темна, к борту подойдем незаметно. Стрелять нечем, пороха почти нет.
Матрос оглянулся назад. Скалы стиснулись вокруг, закрывая выход, и душа его стиснулась. Уже в бухте! С берега пахнуло цветущим лесом. Это не сирень и не черемуха. Это горная вишенья цветет...
Сибирцев ждет. Он с детства умел прыгать на стены. При абордажных ученьях легко, не хуже матросов, закидывал крюк и вбегал руками по тросу, а ногами по борту. На корабль любого тоннажа. Он хочет помочь Сизову.
Букреев приготовился. «Меня смерть найдет в бою, а не в наказанье». В первой пятерке и он стоит с крюком и со страшной поковкой из железа и ждет команды.
– Что за чертовщина? – бормочет Елкин.
– Что такое? – громко спрашивает капитан.
– Смотрите хорошенько! Где же город? – сказал Колокольцов. – Куда нас занесло?.. Петр Иванович, что же вы...
– Голубчик...
– Что «голубчик»! Это другая бухта! – ответил Елкин капитану.
– Я тоже ничего не пойму...
– Тут и понимать нечего. По ошибке проскочили дальше, в другую бухту, Степан Степанович... Тьма, звезды закрылись. Я теперь узнаю место. Тут вот есть пролив под скалами, и пройдем прямо к острову Иниобасари. Мы в западной части бухты Симода.
– Потише, дорогой мой, вы не на плацу...
– Если они ждут нас с другой стороны, то это даже на пользу нам, что мы нагрянем отсюда.
Из-за острова стали открываться огни па берегу. Бесшумно, словно черные крылья, в воздухе опускались и подымались ряды весел.
– Поручик, как идти дальше?
– Ничего, Степан Степанович... я этот берег на карту наносил.
– Одерживай! Табань! Скала. Риф...
– Побеспокойтесь, я вижу, – говорит Можайский. – Лево руля.
– Теперь, господа, тихо...
Виден черный борт корабля.
«Ну, только бы вскочить! – думает Алексей. – Хотя бы нам пятерым вскочить!» Его матросы уже подымают крюки. Сердце стучит, словно барабан бьет тревогу. Сейчас придется убивать. И он думает: лишь бы на борту не сбили.
Бросок крючка, захват – и быстро прямо из баркаса, бегом по борту. Сбивать любого, кто на палубе.
Все же тут течение и корму заносит. Черный борт судна быстро приближается.
– Степан Степанович... это японец стоит, – говорит кто-то из матросов.
На борту японской джонки появляется фигура с фонарем. Японец смотрит на идущие мимо шлюпки.
– Америка? – подымая фонарь, спрашивает он.
– Америка! – отвечает Елкин, и шлюпки быстро идут дальше.
Но вот наконец и китобой. Громадное судно бесшумно надвигается кормой на шлюпки и становится все выше. Но слишком высока корма. Шлюпки расходятся: с Колокольцовым и Шиллингом шлюпка идет впереди, держа к правому борту; Елкин направляет баркас к левому. Штурман подымается, держа в руке веревку с крюком. Сибирцев и все матросы встают. Сейчас, как кошки, кинутся они на этот черный борт. Но что это еще? Колесо? Пароход?
– Сигнал! – раздается тем временем команда капитана.
Трубач заиграл призыв к битве, вызов врагам, предупреждение, что сонных не бьем, и захлебнулся, словно с борта его порешили.
Елкин замахнулся и запустил крючья, но при свете фонаря увидел приспущенный огромный звездный флаг и тучную трубу над палубой.
– Ху из камин? – раздался тревожный голос.
– Американцы! Вон башенное орудие...
– «Поухатан», господа...
– Где же француз?
– Отставить! – раздалась команда, и баркас быстро пошел от борта парохода в кромешную тьму.
При свете многих вспыхнувших на палубе фонарей видно стало, как потоком, в полном порядке, бегут матросы в высоких фуражках.
Заревели голоса, раздался свист дудок, ударили в рынду. Из всех люков люди хлынули на палубу.
«Пошла кутерьма! – подумал Сизов. – Сейчас они нас понужнут из карабинов».
– Поручик! – крикнул Лесовский. – Что за переговоры! Извинитесь и отваливайте!
Елкин задерживался у борта. При свете фонарей множеству лиц на палубе видно, что офицер в шлюпке увешан оружием. На него с борта наведены дула карабинов. Елкин положил себе под ноги штормтрап с крючьями, который успел было закинуть на палубу, и норовил уже вскочить, когда набежавшие американцы выбросили эти крючья вместе с веревочной лестницей.
Высокий американец, офицер, перегнувшись через борт, спрашивал что-то вроде:
– Рашен? «Диана»? Ун ар америкэнс...
Он говорил с величайшим пафосом, видимо понимая, что произошла ошибка и корабль принимают за француза, и всем, в первую очередь самим русским, грозит ужасная опасность. При этом произносил букву «р» по-американски, словно ворочая языком во рту горячую картофелину.
Елкин еще чего-то подождал.
– Рашен! – ответил он с оттенком разочарования.
Елкин взял весло у своего матроса и не торопясь оттолкнулся от щербатого американского борта, и его шлюпка сразу ушла во тьму.
Василий Букреев видел, что получилось не то, на что рассчитывали, что-то другое, и то хорошо, а он вдруг словно потерял память на все, что было прежде, и на все обиды, как будто в том, что случилось, – лучшая отместка Мордобою.
Глава 18
СИМОДА-ФУДЗИ
Посьет с фонарем вышел из храма, как самурай, в халате. Путятин обнял его на ступенях.
– Я послал гребные суда, чтобы захватить «Наполеона», – сказал он, входя в помещение. – Слышно ли что-нибудь?
– Француз ночью ушел, – ответил Посьет. – Кем-то был предупрежден. О наших гребных судах пока никаких известий. В Симода стоит американский пароход «Поухатан». Капитан Адамс прибыл для размена ратификациями. Накамура обещал мне, что известит вас об этом.
– Японцы, наверное, и предупредили «Наполеона», – с досадой сказал Путятин.
Стоя над жаровней с горячими углями, он стал раздеваться.
– В горах ветер и дождь со снегом. А по термометру – тепло.
Витул принял от адмирала клеенчатый плащ, башлык, фуражку с мокрым пятном вокруг адмиральской кокарды и шинель и понес все сушить. Лишнего Евфимий Васильевич не носил, полагая, что кости нечего зря греть, пусть потерпят, пока мерзнется.
Жена священники вошла со служанкой и показала, куда поставить корзину с углями. Посьет железными щипцами стал подкладывать древесные угли в жаровню. Гошкевич разливал зеленый чай.
– Опять пустой чай! – сказал Пещуров.
– Всегда наилучшее угощение для голодного и озябшего путника, – ответил Гошкевич.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
Ну, теперь чем скорей, тем лучше, думает Сизов. Он знает, какая на него у всех надежда. Капитан уверен, что Петр Сизов вскочит первым на борт китобоя. И все товарищи на него положились. Сизов ждет этого тяжкого мига испытания. Он должен размозжить в этом бою первую голову. У него и гирька, пистолет и нож для ближнего боя. Китобои сейчас спят, если японцы не предупредили. Все равно никуда не денутся, перебьем их и передавим. Ночь темна, к борту подойдем незаметно. Стрелять нечем, пороха почти нет.
Матрос оглянулся назад. Скалы стиснулись вокруг, закрывая выход, и душа его стиснулась. Уже в бухте! С берега пахнуло цветущим лесом. Это не сирень и не черемуха. Это горная вишенья цветет...
Сибирцев ждет. Он с детства умел прыгать на стены. При абордажных ученьях легко, не хуже матросов, закидывал крюк и вбегал руками по тросу, а ногами по борту. На корабль любого тоннажа. Он хочет помочь Сизову.
Букреев приготовился. «Меня смерть найдет в бою, а не в наказанье». В первой пятерке и он стоит с крюком и со страшной поковкой из железа и ждет команды.
– Что за чертовщина? – бормочет Елкин.
– Что такое? – громко спрашивает капитан.
– Смотрите хорошенько! Где же город? – сказал Колокольцов. – Куда нас занесло?.. Петр Иванович, что же вы...
– Голубчик...
– Что «голубчик»! Это другая бухта! – ответил Елкин капитану.
– Я тоже ничего не пойму...
– Тут и понимать нечего. По ошибке проскочили дальше, в другую бухту, Степан Степанович... Тьма, звезды закрылись. Я теперь узнаю место. Тут вот есть пролив под скалами, и пройдем прямо к острову Иниобасари. Мы в западной части бухты Симода.
– Потише, дорогой мой, вы не на плацу...
– Если они ждут нас с другой стороны, то это даже на пользу нам, что мы нагрянем отсюда.
Из-за острова стали открываться огни па берегу. Бесшумно, словно черные крылья, в воздухе опускались и подымались ряды весел.
– Поручик, как идти дальше?
– Ничего, Степан Степанович... я этот берег на карту наносил.
– Одерживай! Табань! Скала. Риф...
– Побеспокойтесь, я вижу, – говорит Можайский. – Лево руля.
– Теперь, господа, тихо...
Виден черный борт корабля.
«Ну, только бы вскочить! – думает Алексей. – Хотя бы нам пятерым вскочить!» Его матросы уже подымают крюки. Сердце стучит, словно барабан бьет тревогу. Сейчас придется убивать. И он думает: лишь бы на борту не сбили.
Бросок крючка, захват – и быстро прямо из баркаса, бегом по борту. Сбивать любого, кто на палубе.
Все же тут течение и корму заносит. Черный борт судна быстро приближается.
– Степан Степанович... это японец стоит, – говорит кто-то из матросов.
На борту японской джонки появляется фигура с фонарем. Японец смотрит на идущие мимо шлюпки.
– Америка? – подымая фонарь, спрашивает он.
– Америка! – отвечает Елкин, и шлюпки быстро идут дальше.
Но вот наконец и китобой. Громадное судно бесшумно надвигается кормой на шлюпки и становится все выше. Но слишком высока корма. Шлюпки расходятся: с Колокольцовым и Шиллингом шлюпка идет впереди, держа к правому борту; Елкин направляет баркас к левому. Штурман подымается, держа в руке веревку с крюком. Сибирцев и все матросы встают. Сейчас, как кошки, кинутся они на этот черный борт. Но что это еще? Колесо? Пароход?
– Сигнал! – раздается тем временем команда капитана.
Трубач заиграл призыв к битве, вызов врагам, предупреждение, что сонных не бьем, и захлебнулся, словно с борта его порешили.
Елкин замахнулся и запустил крючья, но при свете фонаря увидел приспущенный огромный звездный флаг и тучную трубу над палубой.
– Ху из камин? – раздался тревожный голос.
– Американцы! Вон башенное орудие...
– «Поухатан», господа...
– Где же француз?
– Отставить! – раздалась команда, и баркас быстро пошел от борта парохода в кромешную тьму.
При свете многих вспыхнувших на палубе фонарей видно стало, как потоком, в полном порядке, бегут матросы в высоких фуражках.
Заревели голоса, раздался свист дудок, ударили в рынду. Из всех люков люди хлынули на палубу.
«Пошла кутерьма! – подумал Сизов. – Сейчас они нас понужнут из карабинов».
– Поручик! – крикнул Лесовский. – Что за переговоры! Извинитесь и отваливайте!
Елкин задерживался у борта. При свете фонарей множеству лиц на палубе видно, что офицер в шлюпке увешан оружием. На него с борта наведены дула карабинов. Елкин положил себе под ноги штормтрап с крючьями, который успел было закинуть на палубу, и норовил уже вскочить, когда набежавшие американцы выбросили эти крючья вместе с веревочной лестницей.
Высокий американец, офицер, перегнувшись через борт, спрашивал что-то вроде:
– Рашен? «Диана»? Ун ар америкэнс...
Он говорил с величайшим пафосом, видимо понимая, что произошла ошибка и корабль принимают за француза, и всем, в первую очередь самим русским, грозит ужасная опасность. При этом произносил букву «р» по-американски, словно ворочая языком во рту горячую картофелину.
Елкин еще чего-то подождал.
– Рашен! – ответил он с оттенком разочарования.
Елкин взял весло у своего матроса и не торопясь оттолкнулся от щербатого американского борта, и его шлюпка сразу ушла во тьму.
Василий Букреев видел, что получилось не то, на что рассчитывали, что-то другое, и то хорошо, а он вдруг словно потерял память на все, что было прежде, и на все обиды, как будто в том, что случилось, – лучшая отместка Мордобою.
Глава 18
СИМОДА-ФУДЗИ
Посьет с фонарем вышел из храма, как самурай, в халате. Путятин обнял его на ступенях.
– Я послал гребные суда, чтобы захватить «Наполеона», – сказал он, входя в помещение. – Слышно ли что-нибудь?
– Француз ночью ушел, – ответил Посьет. – Кем-то был предупрежден. О наших гребных судах пока никаких известий. В Симода стоит американский пароход «Поухатан». Капитан Адамс прибыл для размена ратификациями. Накамура обещал мне, что известит вас об этом.
– Японцы, наверное, и предупредили «Наполеона», – с досадой сказал Путятин.
Стоя над жаровней с горячими углями, он стал раздеваться.
– В горах ветер и дождь со снегом. А по термометру – тепло.
Витул принял от адмирала клеенчатый плащ, башлык, фуражку с мокрым пятном вокруг адмиральской кокарды и шинель и понес все сушить. Лишнего Евфимий Васильевич не носил, полагая, что кости нечего зря греть, пусть потерпят, пока мерзнется.
Жена священники вошла со служанкой и показала, куда поставить корзину с углями. Посьет железными щипцами стал подкладывать древесные угли в жаровню. Гошкевич разливал зеленый чай.
– Опять пустой чай! – сказал Пещуров.
– Всегда наилучшее угощение для голодного и озябшего путника, – ответил Гошкевич.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122