Наша страна видела много зла от иностранцев, и поэтому мы жили закрыто. Но мы согласились с вашими доводами, что нам пора плавать в дальние страны. Поэтому ваш подвиг поддерживает нас, показывая, что новая дипломатия, выражающая мнение высшего правительства Японии, права и что стойкость и дисциплина приобретают еще большее значение.
На кухне тем временем в ход пошла свежая рыба, тут же наловленная матросами, и все искусство поваров.
– Чудесно, ваше превосходительство, посол Путятин, что вы поняли то, что мы сказали сейчас с Хори-сан по-японски, – заметил на чистом английском языке переводчик Мориама Эйноскэ. – Мы рады, что вы знакомитесь с нашим языком.
– «Чин» и «сан» – это русские слова, – ответил адмирал, – да и поклоны ваши нам свойственны. Но не на флотской службе, а в гражданской и купечестве...
Кавадзи сказал вдруг, что император недоступен, но что пять высших членов Высшего совета бакуфу являются средством выражения его воли... Под управлением и с соблагоизволения шегуна, или сиогуна, как называют люди Запада.
«О чем бы он? – насторожился Путятин. – Что означает этот разговор о пяти вельможах бакуфу, чье мнение выражает волю императора-бога и согласуется с сиогуном?» Что-то было в этих словах весьма значительное, какое-то предупреждение или остережение, которого пока Путятин еще не понимал. Но он понял, что Кавадзи говорит не зря и это следует запомнить.
– Я прибыл сегодня из Хэда, – заговорил Лесовский, – взяв с собой восемьдесят человек матросов на двух баркасах, чтобы немедленно договориться с американским послом Адамсом о срочном извещении моего военно-морского начальства в столице России о судьбе экипажа и офицеров моего корабля, погибшего от обрушившихся на него сил природы, и о том внимании и человечности, которые проявлены к нам японским правительством.
Что за правительство, что за Высший совет – горочью, сиогун, или шегун, как называли сами японцы, канцлер Абэ, совет князей и при этом император – Лесовский как бы еще не очень разбирался, хотя знал не меньше других. В общем-то система какая-то знакомая, когда никто не доверяет никому, полной силы ума никто выразить не смеет, все пляшут, как в хороводе, сцепившись друг с другом накрепко, и вырваться, сохранив голову, никто не смеет... Но Лесовский всем этим тонкостям значения не придавал, не для него эта суть и не его это дело.
– Посол извещает через канцлера Нессельроде императора и самодержца Российского государства, и я, как начальник военного судна, шлю рапорт в адмиралтейство. При этом я взял два баркаса и матросов, чтобы доставить на гребных судах в деревню Хэда продовольствие для моих людей. Как мы и ожидали, согласно понятий всех цивилизованных наций об обязательной помощи потерпевшим катастрофу на море, нам будет предоставлено то, что мы надеялись у них получить, о чем немедленно отдано приказание послом Америки, коммодором Генри Адамсом.
Вся делегация Японии ценила старания капитана Лесовского. Совершенно не замышлялось им никакого нападения на французский корабль. Только уважение выражал капитан своей речью, обращенной к послам Японии. Он, как и следует, скрывал от них вежливо и благородно нечистую сторону своих замыслов, свое неудавшееся намерение напасть, и это очень достойно и благородно. Капитан очень приличный, честный военный моряк, показывающий, что он охраняет и уважает честь Японии. И что он все берет на себя, несет ответственность за все, что совершено на море, совершенно не затрагивая Путятина. Это все, все понятно и знакомо японцам, и оценено по достоинству поведение смелого капитана.
Только представитель проамериканской оппозиции в делегации приема Путятина, ученый Кога, друг другого американского приятеля – дурака И-чина, что-то, видимо, уже узнавший через него от американцев, довольно смело спросил Лесовского:
– А вы все это объяснили американцам, зачем взяли восемьдесят матросов на двух шлюпках?
– Да, я только что прибыл с «Поухатана», – ответил Лесовский.
– Я не приму ничего бесплатно. И им царь за все это заплатит, – сказал Путятин.
– Я не смогу всегда так легко, как сегодня, посещать вас, и это мне очень обидно, – заговорил Кавадзи, обращаясь к Путятину. – Но я человек, и как человек я хотел бы часто встречаться с вами, адмирал Путятин, но это запрещает мне мой высокий чин.
Путятин потому и к американцам не поехал, чтобы и они знали меру, соблюдали должное и полное уважение к высокому чину посла России. Чин чинарём, как говорят матросы. Он знал, что и японцам будет сообщено, что Путятин не поехал первый к американцам, а они сообщат правительству и в бакуфу. И оценят. Кроме того, он полагал, что они будут польщены его могуществом, которое русский посол выражает американцам даже в таком униженном и бедственном положении, желая лучше остаться голодным, но не унизиться.
Он ждал, что Кавадзи и Тсутсуй первыми явятся к нему со всем посольством и со свитой. Так и произошло. Путятин давно чувствовал, что все японские церемонии, которых Перри так не любил, не составляют ничего особенного. Все ясно и объяснимо. Путятин в них, как и вообще во всей сложной машине японской государственности, начинал разбираться отлично, находя ее вполне понятной для военного и чиновника российской службы. Что-то общее было, чего, видно, американцы еще не могут понять. Он тут знал и угадывал все гораздо лучше, чем Перри.
Путятин сказал, что очень благодарит за присылку Накамура Тамея, за охрану и заботы во время пути.
Коренастый богатырь Накамура с маленькими глазами под огромным лбом, явившийся вместе с послами, сжимая от волнения кулаки, почтительно и низко кланялся.
Путятин сказал, что чиновник Деничиро тоже очень хорош, работает и служит в Хэда, выполняя указания своего правительства. За то же он поблагодарил Мориама Эйноскэ, еще их же за труд по охранению русских... также Татноскэ и Тацуноске и остальных переводчиков. И сказал, что хочет выразить свои чувства за присылку бочки солений капитану Посьету.
– И я очень сочувствую всем вам. Скоро японский Новый год, и я бы хотел, чтобы все вы встретили этот праздник у себя дома.
Все бы, конечно, того же хотели. Это очень понятно! Посол уважает японскую делегацию! Всем желает добра и семейного счастья и советует ехать домой на праздники. Но не значит ли это, что посол хочет под предлогом праздников поторопить японскую сторону, и поскорей закончить дела, и к Новому году подписать договор? Но и Япония хочет подписать договор скорей, но в договоре не все ясно. В Японии появилось и началось возмущение договором с Америкой, и это распространилось, как эпидемия бешенства против договоров с державами, которые ломятся не в свои двери. Князья вооружают самураев и размахивают мечами в воздухе, хотя и никогда не смогут перерубить американских пушек, но они этого еще не понимают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
На кухне тем временем в ход пошла свежая рыба, тут же наловленная матросами, и все искусство поваров.
– Чудесно, ваше превосходительство, посол Путятин, что вы поняли то, что мы сказали сейчас с Хори-сан по-японски, – заметил на чистом английском языке переводчик Мориама Эйноскэ. – Мы рады, что вы знакомитесь с нашим языком.
– «Чин» и «сан» – это русские слова, – ответил адмирал, – да и поклоны ваши нам свойственны. Но не на флотской службе, а в гражданской и купечестве...
Кавадзи сказал вдруг, что император недоступен, но что пять высших членов Высшего совета бакуфу являются средством выражения его воли... Под управлением и с соблагоизволения шегуна, или сиогуна, как называют люди Запада.
«О чем бы он? – насторожился Путятин. – Что означает этот разговор о пяти вельможах бакуфу, чье мнение выражает волю императора-бога и согласуется с сиогуном?» Что-то было в этих словах весьма значительное, какое-то предупреждение или остережение, которого пока Путятин еще не понимал. Но он понял, что Кавадзи говорит не зря и это следует запомнить.
– Я прибыл сегодня из Хэда, – заговорил Лесовский, – взяв с собой восемьдесят человек матросов на двух баркасах, чтобы немедленно договориться с американским послом Адамсом о срочном извещении моего военно-морского начальства в столице России о судьбе экипажа и офицеров моего корабля, погибшего от обрушившихся на него сил природы, и о том внимании и человечности, которые проявлены к нам японским правительством.
Что за правительство, что за Высший совет – горочью, сиогун, или шегун, как называли сами японцы, канцлер Абэ, совет князей и при этом император – Лесовский как бы еще не очень разбирался, хотя знал не меньше других. В общем-то система какая-то знакомая, когда никто не доверяет никому, полной силы ума никто выразить не смеет, все пляшут, как в хороводе, сцепившись друг с другом накрепко, и вырваться, сохранив голову, никто не смеет... Но Лесовский всем этим тонкостям значения не придавал, не для него эта суть и не его это дело.
– Посол извещает через канцлера Нессельроде императора и самодержца Российского государства, и я, как начальник военного судна, шлю рапорт в адмиралтейство. При этом я взял два баркаса и матросов, чтобы доставить на гребных судах в деревню Хэда продовольствие для моих людей. Как мы и ожидали, согласно понятий всех цивилизованных наций об обязательной помощи потерпевшим катастрофу на море, нам будет предоставлено то, что мы надеялись у них получить, о чем немедленно отдано приказание послом Америки, коммодором Генри Адамсом.
Вся делегация Японии ценила старания капитана Лесовского. Совершенно не замышлялось им никакого нападения на французский корабль. Только уважение выражал капитан своей речью, обращенной к послам Японии. Он, как и следует, скрывал от них вежливо и благородно нечистую сторону своих замыслов, свое неудавшееся намерение напасть, и это очень достойно и благородно. Капитан очень приличный, честный военный моряк, показывающий, что он охраняет и уважает честь Японии. И что он все берет на себя, несет ответственность за все, что совершено на море, совершенно не затрагивая Путятина. Это все, все понятно и знакомо японцам, и оценено по достоинству поведение смелого капитана.
Только представитель проамериканской оппозиции в делегации приема Путятина, ученый Кога, друг другого американского приятеля – дурака И-чина, что-то, видимо, уже узнавший через него от американцев, довольно смело спросил Лесовского:
– А вы все это объяснили американцам, зачем взяли восемьдесят матросов на двух шлюпках?
– Да, я только что прибыл с «Поухатана», – ответил Лесовский.
– Я не приму ничего бесплатно. И им царь за все это заплатит, – сказал Путятин.
– Я не смогу всегда так легко, как сегодня, посещать вас, и это мне очень обидно, – заговорил Кавадзи, обращаясь к Путятину. – Но я человек, и как человек я хотел бы часто встречаться с вами, адмирал Путятин, но это запрещает мне мой высокий чин.
Путятин потому и к американцам не поехал, чтобы и они знали меру, соблюдали должное и полное уважение к высокому чину посла России. Чин чинарём, как говорят матросы. Он знал, что и японцам будет сообщено, что Путятин не поехал первый к американцам, а они сообщат правительству и в бакуфу. И оценят. Кроме того, он полагал, что они будут польщены его могуществом, которое русский посол выражает американцам даже в таком униженном и бедственном положении, желая лучше остаться голодным, но не унизиться.
Он ждал, что Кавадзи и Тсутсуй первыми явятся к нему со всем посольством и со свитой. Так и произошло. Путятин давно чувствовал, что все японские церемонии, которых Перри так не любил, не составляют ничего особенного. Все ясно и объяснимо. Путятин в них, как и вообще во всей сложной машине японской государственности, начинал разбираться отлично, находя ее вполне понятной для военного и чиновника российской службы. Что-то общее было, чего, видно, американцы еще не могут понять. Он тут знал и угадывал все гораздо лучше, чем Перри.
Путятин сказал, что очень благодарит за присылку Накамура Тамея, за охрану и заботы во время пути.
Коренастый богатырь Накамура с маленькими глазами под огромным лбом, явившийся вместе с послами, сжимая от волнения кулаки, почтительно и низко кланялся.
Путятин сказал, что чиновник Деничиро тоже очень хорош, работает и служит в Хэда, выполняя указания своего правительства. За то же он поблагодарил Мориама Эйноскэ, еще их же за труд по охранению русских... также Татноскэ и Тацуноске и остальных переводчиков. И сказал, что хочет выразить свои чувства за присылку бочки солений капитану Посьету.
– И я очень сочувствую всем вам. Скоро японский Новый год, и я бы хотел, чтобы все вы встретили этот праздник у себя дома.
Все бы, конечно, того же хотели. Это очень понятно! Посол уважает японскую делегацию! Всем желает добра и семейного счастья и советует ехать домой на праздники. Но не значит ли это, что посол хочет под предлогом праздников поторопить японскую сторону, и поскорей закончить дела, и к Новому году подписать договор? Но и Япония хочет подписать договор скорей, но в договоре не все ясно. В Японии появилось и началось возмущение договором с Америкой, и это распространилось, как эпидемия бешенства против договоров с державами, которые ломятся не в свои двери. Князья вооружают самураев и размахивают мечами в воздухе, хотя и никогда не смогут перерубить американских пушек, но они этого еще не понимают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122