Племянник этого замечательного американского самодура и был назначен начальником экспедиции в Японию для ознакомления закрытой империи с западной цивилизацией. Назначили его в Вашингтоне с неохотой, памятуя свирепые замашки семьи Перри, пригодные для войны за независимость, но не подходящие в наступавшую новую эпоху маклеров и адвокатов. Однако замены не нашлось. Быстро менялись и взгляды на народ. Следующее поколение коммодоров, капитанов и старших офицеров американского флота превратило боевые суда со сбродными наемниками в сущие живодерни и обосновало это теоретически. Более уже никто не помышлял о народной общности и пуританской чистоте нравов.
Теперь на кораблях били того, кого и следовало бить, – простых матросов, жаловались на их тупость и на их врожденную порочность. Били потомков квакеров Новой Англии, бродяг, изболевшихся или отчаявшихся, героев Брет-Гарта, изуверившихся во всем, кроме колоды карт, веры в случайное счастье, в удачный грабеж или в шотландское виски. Этих били, как и следовало. Били также новичков и романтиков моря без разбора и разницы. А образованных и фискалов не трогали пальцем. Так классы разделились.
Все уже встало на свое место под сенью закона о равноправии и свободе личности и о единстве Америки, когда Перри, отчалив от банкирских контор Нового Света, подпел к Японии свой совершенный флот с массой американских моряков, сила которых свободно направлялась по компасу на любой подвиг духа, в зависимости от склонения стрелки к полюсам золотых запасов. Ростовщики, от которых бежали предки квакеров из Англии, давно уже распространяли свое влияние из Америки на Китай, и требовали доступа в Японию, и клялись, что подточат все злодейское могущество колониальной Англии. Торговцы всего континента братски дружно стремились к магазинам фарфора, сабель, шелков, к залежам угля и золотым приискам. Пионеры коммерции уже наблюдали, как любезно в каменной твердыне Японии раскрываются для них падкими на соблазны, но по-английски гордыми самураями первые лазейки за спинами театральных стражей со сверкающими рыцарскими мечами острейшей в мире стали. На флоте Америки было совершено еще одно величайшее социальное открытие. Матросы оказывались не однородной массой сектантов и тружеников моря с Атлантического побережья. Это был разноязыкий международный сброд, и над разноязыкой толпой, где так много люди раздражаются друг против друга из-за предрассудков, стали действовать иные законы моря. Из этой ватаги, плетущей английским языком на все лады, действительно можно было без сожаления выколачивать богатства. Эта интернациональная англофонная масса вымирала и гибла, и никто не сожалел об этом. У Перри в Макоа, в Шанхае и в Гонконге перемерло множество людей от лихорадки и поносов, как называли холеру корабельные дисциплинированные врачи. Но вакантные места занимались эмигрантами, которые привычно усваивались Америкой. Но не все страдали. Выживали и сами сбивали капитал темные личности, менялы и ростовщики в жилых палубах и на берегу. И много было честных, сильных, твердо веривших в великие заветы Вашингтона и в идеалы войны за независимость. Они-то сражались храбро и благородно, не марая руки мародерством и грабежом. Конечно, военным морякам далеко до китобоев и до предприимчивых матросов торгового флота.
Корреспондент Тейлор согласен был с новой сложившейся практической философией начальствующих лиц, ответственных за подвиги и победы флота.
Темные стороны жизни существовали в какой-то мере и на «Поухатане», как показал утренний эпизод после молитвы. Но сейчас, когда на судне иностранцы, все это как бы спрятано в тайниках трюмов и сердец. Ничто, кроме синяков на лицах матросов, не выдавало всей сложности новых социальных отношений. Но сейчас не до того, без исключения все радовались встрече с дианцами, бедствия которых оказались еще страшней, чем предполагали, и все сочувствовали своим гостям, с гордостью помня свое могущество, идеи и звездный флаг.
Ведь было в экипаже немало отличных, грамотных матросов, безупречно прослуживших долгие годы, читающих Библию, газеты и книги, изучающих науки и машины благодаря уму, здоровью и заработанному достатку. Дома их сыновья гордятся отцами, плавающими в океанах. Жены ждут и молятся за них. Многие матросы владеют на Атлантическом побережье деревянными и кирпичными коттеджами под черепицей и железом. Жены некоторых держат лавки, кондитерские и магазины, обучают детей в хороших школах.
Когда шлюпка с тремя американскими офицерами ушла к храму Гёкусэнди, картинно скрывающемуся в самом отдаленном уголке бухты, офицеры перешли в другие помещения, а в салоне остался Генри Адамс с Посьетом. Посол знал, что можно и чего нельзя говорить при своих офицерах.
– На Тихом океане это первое поражение англичан за всю историю, – говорил Адамс – К Петропавловску подходил соединенный флот из шести кораблей и понес поражение. Англичане теперь считают Петропавловск вторым 'Севастополем.
Посьет слушал с интересом.
Адамс из старой американской, теперь уже аристократической семьи, где воспитывали в правиле: to trust God and to hate England.
Посьет слыхал, что один из родственников Адамса по восходящей линии был президентом Соединенных Штатов. Японцы подозревают, что Адамс – переселившийся в Америку потомок того Адамса, который долго жил в Японии во времена Хидейоси и в память которого до сих пор в Эдо существует «квартал капитана». Это не льстит Адамсу, пока толку мало. Он не вдается в подробности, кажется, ждет Путятина и хочет все выложить сразу. Вид у Адамса все же невеселый.
– Я предоставляю вам все, что могу. Мяса в Японии нет. Я дам вам еще девять бочек.
– Сапоги.
– Я понял вас. Сапоги и шерстяные рубашки.
Адамс, было оживившийся, опять потускнел, словно вспомнил что-то гнетущее и более важное.
Известно, что Адамс всегда был дельным и уравновешенным человеком. Многие, самые сложные и трудные, заботы на флоте, говорят, возлагались на него. Он производил впечатление образованного и скромного, но далеко не грозного воина. Но и в сражениях, и в мирное время он был одним из тех, на ком все стояло. Кому-то надо было брать на себя все и в плаваньях, и на войне, когда флот в море. За спиной Перри или рядом он был советчиком Великого Коммодора и не раз привычно выручал его во многих осложнениях. Но с Метью Колбрайтом Перри бывало такое, что и Адамс оказывался в тупике.
Постоянно видя смерть и опасности, Генри Адамс не огрубел и не зачерствел в свои годы, он лишь становился деликатней, зная изнанку жизни и сам чувствуя жестокие удары судьбы, но не позволяя себе разочаровываться.
Перри тяжелый, властный и капризный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122