Не считая отмороженных почек, сорванных нервов, измученных сердец. Да редко найдешь голову без трещины и вмятины - сколько доктор Рыжиков их перещупал своими руками…
Вот так и думаешь: просто сосед - здесь, на лавочке, в автобусе, в очереди за молоком. А он каждый - со своим последним выстрелом, которым прощался с жизнью. Самую малость только недопростился.
Таково свидетельство, что доктор Рыжиков не спал.
- …А почему я один? Вон они, наши толпятся, - артиллерист показал на шумную группу своих. - Потому что я им так и сказал: если будет как в тот раз, и близко не подойду. Ну их к богу. Это как называется? Сбросились все одинаково. А как садиться - так крупные погоны в отдельный кабинет. И тосты к нам выходят говорить. Как артисты на сцену, из-за занавески. К лейтенантишкам, значит, старшинам, ефрейторишкам. Выскажется, пожелает долгих лет - и обратно за занавес. Я подполковнику Шишко и говорю… Подполковника Шишко знаешь? Начальник не большой, но в любой президиум втереться норовит. И тоже с речью вышел. И только обратно за занавес - я встал и говорю: «Постойте-ка, товарищ подполковник запаса. Может, мы, рядовые, тоже вам хотим речь сказать. Вот вы тут про боевую дружбу очень красиво говорили. А почему теперь от этой дружбы исчезаете? Едрено шило! Почему от нас за занавеской загородились? Или мы плохо пахнем?» Он даже рюмку выронил. Так наши же энтузиасты на меня зашипели: ты, мол если пить не можешь, сиди, не высовывайся! При чем тут «пить»? У нас всегда так: чуть что - пить не умеешь. Один сиди пей. Ну и буду один, говорю. Нет, деньги внес, все чин чином. Чтобы не думали, что жмусь. А чтобы поняли, что у рядовых тоже гордость должна быть. Или давайте по-людски, чтобы без разделения, как у танкистов, или я там не участник. Найду, с кем отметить. Если бы мне Клавку не разорвало, вообще бы горя не знал. И стол, и закуска, и все… Правильно, едрено шило? Ты-то сам в каком звании? Спишь, что ли? Опять задрых десант… - Острый локоть бомбардира ткнул доктора Рыжикова в ребро.
Доктор Рыжиков с трудом оторвал подбородок от груди, еще более пригретой майским солнышком.
- Десант? А-а… Почему сплю? Думал… Я ефрейтор.
- Ну, если думаешь, тогда скажи: правильно?
- Что - правильно?
- Ну что хлеб-соль ешь, а правду режь.
- Все мы немножко лошади… - сочувственно вздохнул всей грудью доктор Рыжиков.
- Вот именно - кони, - согласился с таким странным суждением артиллерист. - Когда они сытые, они бьют копытами… Может, и мне орать нечего было… Сколько наших уже и не поорут ничего! Чаще вспоминать надо, тогда и сами не такие крикливые будем…
Было не очень понятно, про себя артиллерист или про тех энтузиастов, которым он пришелся не к столу.
- Я говорю - народ жалко. Сколько его пострадало! А кто остался - сколько крови насмотрелся! И ничего - смеются, радуются… Как с гуся вода. Я иногда поражаюсь. Хоть сейчас на передовую. А иных еще от боли крючит. Сам-то с ранением?
- Нет, - сказал доктор Рыжиков.
- Десантник - и не раненый? Повезло, выходит. И не царапнуло?
- Контузило, - сказал доктор Рыжиков.
- Тоже не мед, - признал сосед. - Мы в артиллерии все контуженые. Через одного без барабанных перепонок… Как выстрел - так тебя вроде палкой по уху… Да это каждый со своей приметой. Смотришь, рожа красная, как пирог подгорелый, - значит, летчик или танкист… Горел в бою. Я вчера в полосе про одного читал. К нам в город приехал, подпольного врача искать.
- Какого? - встрепенулся доктор Рыжиков.
- Подпольного, какого… Не слышал, что ли?
- Не слышал… - честно сказал доктор Рыжиков.
- Вроде не с луны свалился, в городе живешь, осудил артиллерист его неведение. - Весь город талдычит. Его профессора зажимают, которые завидуют, а сами ничего не могут. Так он без них, без их рецептов, нашего брата фронтовика это самое… выхаживает. Уж они его и так хотят, и так… На прицел взять, да руки коротки. Найти не могут.
- Кто? - спросил доктор Рыжиков.
- Да профессора же! Ты что, совсем выключенный? Не нравится он им. Зато теперь это кончится. Все. Теперь им шило в задницу, вот летчик специально приехал всю правду рассказать. Теперь его самого профессором заделают, раз газета написала.
Доктор Рыжиков слушал со все возрастающим изумлением. От сонливости и следа не осталось.
- Летчик здесь? - никак не верил он. - Так быстро?
- А чего тянуть? - ничуть не удивился артиллерист. - У него это как на ротаторе. Потому что способ знает. Этот летчик сущий дуремар был, как говорится, Квазиморда. Хоть и геройский человек. Разбился в самолете, лицо всмятку. Никто не мог выправить, мать родная не признала, жена отказалась. Ну никуда ходу нет. А наш взялся. Новую рожу смастрячил, ты понял? Вот он в День Победы вернулся благодарность объявлять. Я лично прочитал.
- А у вас нет газеты? - осторожно спросил доктор Рыжиков.
- Не, я на верстке читал, по металлу. Навыворотку, ты так не сладишь. Вот он где-нибудь здесь небось, на трибуне. Почетный гость, герой. Придет же искать доктора среди нашего брата… Он его людям и покажет.
Доктор Рыжиков сперва вытянул шею, силясь разглядеть стоявших на трибуне, потом втянул ее, как бы сам прячась.
- Теперь не спи, - подбодрил бомбардир. - Он как его узнает, встреча начнется. Я это очень уважаю… Смотри, начинается!
- Товарищи ветераны, фронтовики! - Густой и сочный голос с характерным прихрипом от многих сотен военных команд пронесся над орденами и медалями, над нежной майской зеленью, над мирными крышами, над затаившим дыхание городом. - Боевые друзья! Городской совет ветеранов от всей души рад приветствовать славных ветеранов в честь ваших славных подвигов, совершенных в честь…
Видит добрый майский бог, что председатель митинга немного запутался в славных ветеранах и славных подвигах и некоторое время потратил на то, чтобы с честью продвинуться дальше. Но ветеранам всегда больше нравилась задушевная речь, чем казенное чтение по бумажке, поэтому они одобрительно заурчали. Кроме, наверное, артиллериста.
- Опять небось про Кенигсберг ни слова! - ревниво опередил он ход событий, не в первый раз слушая это вступление. - Про Берлин и Прагу всегда скажет, а Кенигсберга как не было. Вот увидишь! Сам-то где кончил?
- Под Веной, - сказал доктор Рыжиков. - У нас и дивизия Венская. И корпус…
- Значит, не в Кенигсберге… - немного разочаровался в нем сосед, многих, наверное, меривший Кенигсбергом. - Но где-то я твоего усатого видел. Где-то видел… Это уж как заело, если вспомнить не могу… Кто же из них летчик-то будет? Может, хоть он под Кенигсбергом был? Ты как думаешь? Или опять спишь?
Теперь-то доктор Рыжиков точно не спал. Теперь он искал летчика среди почетных гостей на трибуне, но делал это так, чтобы самому не попасть на глаза.
Он искал летчика, но не мог найти, потому, что никогда его не видел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
Вот так и думаешь: просто сосед - здесь, на лавочке, в автобусе, в очереди за молоком. А он каждый - со своим последним выстрелом, которым прощался с жизнью. Самую малость только недопростился.
Таково свидетельство, что доктор Рыжиков не спал.
- …А почему я один? Вон они, наши толпятся, - артиллерист показал на шумную группу своих. - Потому что я им так и сказал: если будет как в тот раз, и близко не подойду. Ну их к богу. Это как называется? Сбросились все одинаково. А как садиться - так крупные погоны в отдельный кабинет. И тосты к нам выходят говорить. Как артисты на сцену, из-за занавески. К лейтенантишкам, значит, старшинам, ефрейторишкам. Выскажется, пожелает долгих лет - и обратно за занавес. Я подполковнику Шишко и говорю… Подполковника Шишко знаешь? Начальник не большой, но в любой президиум втереться норовит. И тоже с речью вышел. И только обратно за занавес - я встал и говорю: «Постойте-ка, товарищ подполковник запаса. Может, мы, рядовые, тоже вам хотим речь сказать. Вот вы тут про боевую дружбу очень красиво говорили. А почему теперь от этой дружбы исчезаете? Едрено шило! Почему от нас за занавеской загородились? Или мы плохо пахнем?» Он даже рюмку выронил. Так наши же энтузиасты на меня зашипели: ты, мол если пить не можешь, сиди, не высовывайся! При чем тут «пить»? У нас всегда так: чуть что - пить не умеешь. Один сиди пей. Ну и буду один, говорю. Нет, деньги внес, все чин чином. Чтобы не думали, что жмусь. А чтобы поняли, что у рядовых тоже гордость должна быть. Или давайте по-людски, чтобы без разделения, как у танкистов, или я там не участник. Найду, с кем отметить. Если бы мне Клавку не разорвало, вообще бы горя не знал. И стол, и закуска, и все… Правильно, едрено шило? Ты-то сам в каком звании? Спишь, что ли? Опять задрых десант… - Острый локоть бомбардира ткнул доктора Рыжикова в ребро.
Доктор Рыжиков с трудом оторвал подбородок от груди, еще более пригретой майским солнышком.
- Десант? А-а… Почему сплю? Думал… Я ефрейтор.
- Ну, если думаешь, тогда скажи: правильно?
- Что - правильно?
- Ну что хлеб-соль ешь, а правду режь.
- Все мы немножко лошади… - сочувственно вздохнул всей грудью доктор Рыжиков.
- Вот именно - кони, - согласился с таким странным суждением артиллерист. - Когда они сытые, они бьют копытами… Может, и мне орать нечего было… Сколько наших уже и не поорут ничего! Чаще вспоминать надо, тогда и сами не такие крикливые будем…
Было не очень понятно, про себя артиллерист или про тех энтузиастов, которым он пришелся не к столу.
- Я говорю - народ жалко. Сколько его пострадало! А кто остался - сколько крови насмотрелся! И ничего - смеются, радуются… Как с гуся вода. Я иногда поражаюсь. Хоть сейчас на передовую. А иных еще от боли крючит. Сам-то с ранением?
- Нет, - сказал доктор Рыжиков.
- Десантник - и не раненый? Повезло, выходит. И не царапнуло?
- Контузило, - сказал доктор Рыжиков.
- Тоже не мед, - признал сосед. - Мы в артиллерии все контуженые. Через одного без барабанных перепонок… Как выстрел - так тебя вроде палкой по уху… Да это каждый со своей приметой. Смотришь, рожа красная, как пирог подгорелый, - значит, летчик или танкист… Горел в бою. Я вчера в полосе про одного читал. К нам в город приехал, подпольного врача искать.
- Какого? - встрепенулся доктор Рыжиков.
- Подпольного, какого… Не слышал, что ли?
- Не слышал… - честно сказал доктор Рыжиков.
- Вроде не с луны свалился, в городе живешь, осудил артиллерист его неведение. - Весь город талдычит. Его профессора зажимают, которые завидуют, а сами ничего не могут. Так он без них, без их рецептов, нашего брата фронтовика это самое… выхаживает. Уж они его и так хотят, и так… На прицел взять, да руки коротки. Найти не могут.
- Кто? - спросил доктор Рыжиков.
- Да профессора же! Ты что, совсем выключенный? Не нравится он им. Зато теперь это кончится. Все. Теперь им шило в задницу, вот летчик специально приехал всю правду рассказать. Теперь его самого профессором заделают, раз газета написала.
Доктор Рыжиков слушал со все возрастающим изумлением. От сонливости и следа не осталось.
- Летчик здесь? - никак не верил он. - Так быстро?
- А чего тянуть? - ничуть не удивился артиллерист. - У него это как на ротаторе. Потому что способ знает. Этот летчик сущий дуремар был, как говорится, Квазиморда. Хоть и геройский человек. Разбился в самолете, лицо всмятку. Никто не мог выправить, мать родная не признала, жена отказалась. Ну никуда ходу нет. А наш взялся. Новую рожу смастрячил, ты понял? Вот он в День Победы вернулся благодарность объявлять. Я лично прочитал.
- А у вас нет газеты? - осторожно спросил доктор Рыжиков.
- Не, я на верстке читал, по металлу. Навыворотку, ты так не сладишь. Вот он где-нибудь здесь небось, на трибуне. Почетный гость, герой. Придет же искать доктора среди нашего брата… Он его людям и покажет.
Доктор Рыжиков сперва вытянул шею, силясь разглядеть стоявших на трибуне, потом втянул ее, как бы сам прячась.
- Теперь не спи, - подбодрил бомбардир. - Он как его узнает, встреча начнется. Я это очень уважаю… Смотри, начинается!
- Товарищи ветераны, фронтовики! - Густой и сочный голос с характерным прихрипом от многих сотен военных команд пронесся над орденами и медалями, над нежной майской зеленью, над мирными крышами, над затаившим дыхание городом. - Боевые друзья! Городской совет ветеранов от всей души рад приветствовать славных ветеранов в честь ваших славных подвигов, совершенных в честь…
Видит добрый майский бог, что председатель митинга немного запутался в славных ветеранах и славных подвигах и некоторое время потратил на то, чтобы с честью продвинуться дальше. Но ветеранам всегда больше нравилась задушевная речь, чем казенное чтение по бумажке, поэтому они одобрительно заурчали. Кроме, наверное, артиллериста.
- Опять небось про Кенигсберг ни слова! - ревниво опередил он ход событий, не в первый раз слушая это вступление. - Про Берлин и Прагу всегда скажет, а Кенигсберга как не было. Вот увидишь! Сам-то где кончил?
- Под Веной, - сказал доктор Рыжиков. - У нас и дивизия Венская. И корпус…
- Значит, не в Кенигсберге… - немного разочаровался в нем сосед, многих, наверное, меривший Кенигсбергом. - Но где-то я твоего усатого видел. Где-то видел… Это уж как заело, если вспомнить не могу… Кто же из них летчик-то будет? Может, хоть он под Кенигсбергом был? Ты как думаешь? Или опять спишь?
Теперь-то доктор Рыжиков точно не спал. Теперь он искал летчика среди почетных гостей на трибуне, но делал это так, чтобы самому не попасть на глаза.
Он искал летчика, но не мог найти, потому, что никогда его не видел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106