Чикин смущенно улыбнулся.
- Может, еще что-нибудь надо? - преданно спросил он.
Доктор Рыжиков только вздохнул. После операции он всегда становился неразговорчивым.
- А у меня завтра суд… - робко напомнил о своих обстоятельствах Чикин.
- Подали все-таки? - В голосе доктора Рыжикова едва заметно проскользнуло разочарование.
- Подали… - растерянно сказал больной Чикин. - На меня. Она на меня подала…
- За что? - Доктор Петрович почему то слегка потеплел, будто Чикин-ответчик был ему роднее Чикина-истца.
- Вот вы как врач… - спросил больной Чикин, - ну и вообще - Какой может быть приговор?
- Виновен! - твердо сказал доктор Рыжиков. - Виновен, но заслуживаете снисхождения. Что же вы натворить-то успели?
Еще не знает, но уже прежняя симпатия к больному Чикину.
- Мне бы справочку… - дрогнул голосок Чикина.
- Любую! - пообещал доктор Рыжиков.
- Что меня утюгом…
Вот уж правда утюгом приглаженный. Когда пришла повестка, даже удивился и подумал, что кто-то за него уже подал и теперь можно не мучиться. Но еще больше пришлось удивиться, когда оказался в суде подсудимым, а не потерпевшим. Здесь, на скамье ответчика, он и узнал, что в состоянии пьяного бреда в присутствии уважаемых гостей жены бросился на нее с кухонным тесаком, порезал ей ладонь, которой она в страхе защищалась, чудом только что не убил, потом шарахнулся от всех и бежал из дому, всю ночь пугал одиноких прохожих и где-то обо что-то пробил спьяну голову. Тяжелый разделочный нож прилагался, с ним - залежалая справка судебно-медицинской экспертизы о царапинах и порезах. Сами царапины, правда, давно уж успели сойти с пухленьких белых ручек, с окольцованных пальцев.
Чикин хлопал глазами на ржавый тесак, хлопал на листок экспертизы, хлопал на пухлые ручки супруги, которые она крутила перед судейской бригадой. Так ничего и не выхлопал - почему все-таки он с настоящим рубцом на лбу сидит на скамье ответчика…
- Я напишу справку и пойду с вами в суд, - решительно сказал доктор Рыжиков.
В суде рядом с трагически дышащей потерпевшей сидели те гости-свидетели, подтверждавшие каждое ее слово самыми клятвенными заверениями. Это были довольно солидные люди, по местным масштабам, и даже директор гостиницы. И среди них - ближайшая соседка, каждые день и ночь видевшая и слышавшая неимоверные страдания истязаемой Чикиной. От их дружного напора Чикин совсем растерялся, сам себе не верил, путался в минутах и секундах, блеял и мыкался. Всем было видно, что он заврался. И, наверное, судье - особенно. Этого опасался доктор Петрович, вглядываясь в неподвижно-истощенное, напряженно-недоверчивое лицо женщины судьи. Эта могла уж засудить так засудить. И слишком уж хорошо жена Чикина знала, где ей положено скромно опустить глаза, где затрясти плечами в неудержимом рыдании. «Вы не поверите, гражданка судья… («Вам можно называть меня товарищем!») Сами посмотрите, какой он красный! Это же явно ненормальная краснота! Это от проспитрованности! А вы все знаете, сколько горя мы, женщины, терпим от этих нестерпимых пьяниц! Сколько я ночами убегала к соседям, от стыда умирала, стыдилась постучаться, синяки показать, на улице спасалась до самого утра! Да он и сейчас красный как рак. Снова с пьянки своей!»
- Это не алкогольная краснота! - раздался вдруг голос из зала.
- Это еще кто такой?! - возмутилась судья.
Это был, конечно, доктор Рыжиков.
- Я лечащий врач! - встал и представился он. - Эта краснота не алкогольного характера, это последствия…
- Я протестую! - мигом встал прокурор, обвиняющий Чикина.
Чикину везло во всем. В прокуроре, который уверенно уличал его бархатным, проникновенным, а когда надо - стальным и беспощадным голосом. И особенно в адвокате, которая заслуживала всяческого снисхождения. Рыхлая, забывчивая, со слабым зрением и сильным насморком, она, чихая и сморкаясь, подолгу копошилась в бумагах, то приставляя к глазам очки, то отодвигая подальше, то откладывая, чтобы полезть за платком. Зрителей это даже веселило.
Пылая благородным негодованием, прокурор заявил, что этот гражданин не записан в свидетели, что он присутствовал в зале и давать ему слово - значит, подрывать краеугольный камень процессуальности.
Доктор Рыжиков был на суде впервые. И честь по чести не знал, почему если он в зале, то обязательно будет лгать и лжесвидетельствовать.
- Именно! - подхватила и потерпевшая Чикина. - У меня тоже есть парикмахер стригущий, я же его в суд не приглашаю!
Судья долгим взглядом осмотрела ее, потом Чикина, потом лжесвидетеля Рыжикова, потом сухо сказала:
- Протест удовлетворен.
Чем-то ей не угодил рыжиковский нос картошкой.
Тут уж прокурор разошелся. Он говорил о защите дома и очага, о гуманном долге государства и правосудия ограждать таких слабых женщин, как гражданка Чикина, а заодно и всю окружающую среду, от таких деспотов, как обвиняемый Чикин. Он так живо расписал зверства Чикина с кухонным ножом, будто видел их лично. И потребовал врезать виновнику пять полных лет за злостное хулиганство с нанесением телесных повреждений и покушением на убийство.
Пять лет!
Доктор Рыжиков ерзал, но сдерживался. Его уже грозили вывести из зала. Он видел, что тут медицина бессильна. Акульи зубы чикинской жены сдирали мясо с его живого пациента до самых костей на глазах у всего честного народа. Что же делать? И судья была готова согласиться со всей этой нелепостью - ничего хорошего и ободряющего в ее судейском лице не читалось. И никто не возопил и не воспрял: да что же это, люди!
Видно, больной Чикин и им казался подозрительным.
Общая потеря сознания.
Их бы подключить тогда к искусственному, как подключают на операциях к искусственному дыханию или кровообращению. Но искусственного сознания еще нет. Оно, может быть, будет, когда накопит силы та загадочная оболочка, о которой они часто говорили с Мишкой Франком и на которую так надеялся доктор Петрович под добродушным прищуром прижимистого оппонента. Но сейчас она слишком слаба. Слишком слаба, это он и сам сознавал. Слишком ей досталось по большому и мелкому счету. Слишком, слишком. И напусти на нее эту рыбу-пилу - дорежет до конца, догрызет…
Нет, надо обходиться своими силами. Рано просить подкрепления.
Слово было за адвокатшей. Но она и тут помогла Чикину. Забыла где-то его положительную характеристику с места работы, справки о его плодотворной изобретательской деятельности. Она рылась в потертом портфеле, чихала от пыли, извлекаемой оттуда, но нужных документов никак не находила. Судья с неудовольствием объявила перерыв для их доставки.
Этот перерыв оказался самым длинным в истории мирового судейства.
Потому что когда все встали и суд вошел, в зале не оказалось ни Чикина, ни доктора Петровича.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
- Может, еще что-нибудь надо? - преданно спросил он.
Доктор Рыжиков только вздохнул. После операции он всегда становился неразговорчивым.
- А у меня завтра суд… - робко напомнил о своих обстоятельствах Чикин.
- Подали все-таки? - В голосе доктора Рыжикова едва заметно проскользнуло разочарование.
- Подали… - растерянно сказал больной Чикин. - На меня. Она на меня подала…
- За что? - Доктор Петрович почему то слегка потеплел, будто Чикин-ответчик был ему роднее Чикина-истца.
- Вот вы как врач… - спросил больной Чикин, - ну и вообще - Какой может быть приговор?
- Виновен! - твердо сказал доктор Рыжиков. - Виновен, но заслуживаете снисхождения. Что же вы натворить-то успели?
Еще не знает, но уже прежняя симпатия к больному Чикину.
- Мне бы справочку… - дрогнул голосок Чикина.
- Любую! - пообещал доктор Рыжиков.
- Что меня утюгом…
Вот уж правда утюгом приглаженный. Когда пришла повестка, даже удивился и подумал, что кто-то за него уже подал и теперь можно не мучиться. Но еще больше пришлось удивиться, когда оказался в суде подсудимым, а не потерпевшим. Здесь, на скамье ответчика, он и узнал, что в состоянии пьяного бреда в присутствии уважаемых гостей жены бросился на нее с кухонным тесаком, порезал ей ладонь, которой она в страхе защищалась, чудом только что не убил, потом шарахнулся от всех и бежал из дому, всю ночь пугал одиноких прохожих и где-то обо что-то пробил спьяну голову. Тяжелый разделочный нож прилагался, с ним - залежалая справка судебно-медицинской экспертизы о царапинах и порезах. Сами царапины, правда, давно уж успели сойти с пухленьких белых ручек, с окольцованных пальцев.
Чикин хлопал глазами на ржавый тесак, хлопал на листок экспертизы, хлопал на пухлые ручки супруги, которые она крутила перед судейской бригадой. Так ничего и не выхлопал - почему все-таки он с настоящим рубцом на лбу сидит на скамье ответчика…
- Я напишу справку и пойду с вами в суд, - решительно сказал доктор Рыжиков.
В суде рядом с трагически дышащей потерпевшей сидели те гости-свидетели, подтверждавшие каждое ее слово самыми клятвенными заверениями. Это были довольно солидные люди, по местным масштабам, и даже директор гостиницы. И среди них - ближайшая соседка, каждые день и ночь видевшая и слышавшая неимоверные страдания истязаемой Чикиной. От их дружного напора Чикин совсем растерялся, сам себе не верил, путался в минутах и секундах, блеял и мыкался. Всем было видно, что он заврался. И, наверное, судье - особенно. Этого опасался доктор Петрович, вглядываясь в неподвижно-истощенное, напряженно-недоверчивое лицо женщины судьи. Эта могла уж засудить так засудить. И слишком уж хорошо жена Чикина знала, где ей положено скромно опустить глаза, где затрясти плечами в неудержимом рыдании. «Вы не поверите, гражданка судья… («Вам можно называть меня товарищем!») Сами посмотрите, какой он красный! Это же явно ненормальная краснота! Это от проспитрованности! А вы все знаете, сколько горя мы, женщины, терпим от этих нестерпимых пьяниц! Сколько я ночами убегала к соседям, от стыда умирала, стыдилась постучаться, синяки показать, на улице спасалась до самого утра! Да он и сейчас красный как рак. Снова с пьянки своей!»
- Это не алкогольная краснота! - раздался вдруг голос из зала.
- Это еще кто такой?! - возмутилась судья.
Это был, конечно, доктор Рыжиков.
- Я лечащий врач! - встал и представился он. - Эта краснота не алкогольного характера, это последствия…
- Я протестую! - мигом встал прокурор, обвиняющий Чикина.
Чикину везло во всем. В прокуроре, который уверенно уличал его бархатным, проникновенным, а когда надо - стальным и беспощадным голосом. И особенно в адвокате, которая заслуживала всяческого снисхождения. Рыхлая, забывчивая, со слабым зрением и сильным насморком, она, чихая и сморкаясь, подолгу копошилась в бумагах, то приставляя к глазам очки, то отодвигая подальше, то откладывая, чтобы полезть за платком. Зрителей это даже веселило.
Пылая благородным негодованием, прокурор заявил, что этот гражданин не записан в свидетели, что он присутствовал в зале и давать ему слово - значит, подрывать краеугольный камень процессуальности.
Доктор Рыжиков был на суде впервые. И честь по чести не знал, почему если он в зале, то обязательно будет лгать и лжесвидетельствовать.
- Именно! - подхватила и потерпевшая Чикина. - У меня тоже есть парикмахер стригущий, я же его в суд не приглашаю!
Судья долгим взглядом осмотрела ее, потом Чикина, потом лжесвидетеля Рыжикова, потом сухо сказала:
- Протест удовлетворен.
Чем-то ей не угодил рыжиковский нос картошкой.
Тут уж прокурор разошелся. Он говорил о защите дома и очага, о гуманном долге государства и правосудия ограждать таких слабых женщин, как гражданка Чикина, а заодно и всю окружающую среду, от таких деспотов, как обвиняемый Чикин. Он так живо расписал зверства Чикина с кухонным ножом, будто видел их лично. И потребовал врезать виновнику пять полных лет за злостное хулиганство с нанесением телесных повреждений и покушением на убийство.
Пять лет!
Доктор Рыжиков ерзал, но сдерживался. Его уже грозили вывести из зала. Он видел, что тут медицина бессильна. Акульи зубы чикинской жены сдирали мясо с его живого пациента до самых костей на глазах у всего честного народа. Что же делать? И судья была готова согласиться со всей этой нелепостью - ничего хорошего и ободряющего в ее судейском лице не читалось. И никто не возопил и не воспрял: да что же это, люди!
Видно, больной Чикин и им казался подозрительным.
Общая потеря сознания.
Их бы подключить тогда к искусственному, как подключают на операциях к искусственному дыханию или кровообращению. Но искусственного сознания еще нет. Оно, может быть, будет, когда накопит силы та загадочная оболочка, о которой они часто говорили с Мишкой Франком и на которую так надеялся доктор Петрович под добродушным прищуром прижимистого оппонента. Но сейчас она слишком слаба. Слишком слаба, это он и сам сознавал. Слишком ей досталось по большому и мелкому счету. Слишком, слишком. И напусти на нее эту рыбу-пилу - дорежет до конца, догрызет…
Нет, надо обходиться своими силами. Рано просить подкрепления.
Слово было за адвокатшей. Но она и тут помогла Чикину. Забыла где-то его положительную характеристику с места работы, справки о его плодотворной изобретательской деятельности. Она рылась в потертом портфеле, чихала от пыли, извлекаемой оттуда, но нужных документов никак не находила. Судья с неудовольствием объявила перерыв для их доставки.
Этот перерыв оказался самым длинным в истории мирового судейства.
Потому что когда все встали и суд вошел, в зале не оказалось ни Чикина, ни доктора Петровича.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106