- А с этими что делать? - приостановился он. - Уже вросли в пленочку… Нахалы… Могут и в мозговое вещество… Эх, микроскоп бы мне… А ведь в порядочных институтах давно с микроскопами режут… А может, и до лазера доживем… Господи, скифы мы, скифы… О нас легенды потом сложат…
Легенды не легенды, а когда-нибудь, изучая в своих нерохирургических святцах методы, разработанные доктором Рыжиковым на разных черепных и позвоночных промыслах, студенты больших медицинских центров будут усердно заносить их в конспекты и думать, что некий доктор Рыжиков создал их в минуты и часы торжественных теоретических исследований. Увы, у него никогда на них не было времени. Это была защита от превратностей и капканов судьбы, очень часто в минуты паники, когда пульс так и прыгал до ста сорока… Просто в такие минуты у каждого свои привычки. И у доктора Петровича свои.
- Господи, спаси и помилуй! - Видно, он прикоснулся к чему-то крайне нежному и тонкому своим электрическим шилом. - Все-таки лучше без корешков… А все-таки морозом брать надежнее. Давайте в следующий раз запасемся жидким гелием…
Он распрямился и зажмурился, чтобы прошли красные кружочки в глазах. Но мысль о криогенной установке уже пошла расти. От кружочков еще можно было отделаться, а от нее - навряд ли.
- Как вы думаете, задел я мозговое вещество? Эх, как бы дожить бы… Главное, ребята, сердцем не стареть… Давайте помолимся, что ли…
Белый скользкий червь Жанниного спинного мозга спрятался наконец в своей розовой оболочке, из которой, по замыслу природы, и не должен бы был показываться на свет божий. Но по чьему тогда замыслу в юное свежее тело, в интимнейшую тайну нервной жизни, проник этот ныне подгоревший и съежившийся в корочку скорпион? Кто тут кого, а главное - чем?
- Кому молиться-то? - по деловому спросил Коля Козлов.
- Нашему богу, - сказал доктор Рыжиков. - Он у нас свой, персональный. Утрите, Маша, лоб… И Ларисе Сергеевне тоже… Допустим, милостливый бог коры и подкорки… сонных артерий и яремных вен… Больших полушарий и конечного мозга… Кто больше?
- Властелин центра Брока и мозолистого тела… - добавила рыжая портниха, завязывая окровавленные нитки.
- Не знаю, как там у вас, - снизошел и военный моряк, - но я бы сказал: виновник наиболее частых переломов свода и основания черепа и шейной области позвоночника…
- Это его рассердит, - предостерег доктор Рыжиков доктора Козлова. - Тут лучше подольститься. Повелитель хвостатого ядра и Варолиева моста… Хранитель лобных долей и продолговатого мозга, обонятельной луковицы и шишковатой железы… Покровитель Монроева отверстия, таламусов и веретенообразных извилин… По твоему велению, по нашему…
Все молчали. Зияющий разрезанными мышцами, какой-то неправильный, совсем не анатомический разрез на спине Жанны постепенно сужался. Зрелище не для учителя танцев. Особенно дренажные трубки, неэстетично торчавшие из шва.
- …Пусть ее ноги сами танцевать пойдут, - тихо и жалобно попросил доктор Рыжиков.
- Пульс нормальный, давление нормальное, - закончила Аве Мария.
… Жанна, как и многие такие же, проснулась от битья щек. Гармошка дыхательного аппарата уже встала. Юные легкие без чужой помощи набирали воздух. «Жанна, слышишь меня?» - спросил ее моряк, который ей понравился, хоть и был весь в зеленом. Она шевельнула губами: «Да…» - «Как твоя фамилия?» - «Исакова» - «А лет тебе сколько?» - «Пятнадцать…» - «А адрес у тебя какой?» - «Лазо, дом семь, квартира девять…» - «Ну хорошо, молодец, возвращайся в палату. Только лежи на животе и не вертись…» - «А операция когда?» - спросила она жалобно, как спрашивают все на этом месте. «Дурочка! - почему-то обрадовался зеленый военный моряк. - Сделали тебе операцию! Скоро затанцуешь!»
Ее глаза закрылись.
- Дурочка! - продолжал торжествовать Коля, когда Жанну давно увезли. - Великое дело - общий наркоз! Господа, если к правде святой мир дорогу найти не сумеет, честь наркозу, который навеет человечеству сон золотой!
Он хлопнул по загривку свой преданный наркозный аппарат. Колины помощники сворачивали шнуры и щелкали тумблерами. Как на телестудии после съемок.
Телезвезда зашитой спиной вверх катилась в коридоре. Подавленные зрители бледнели, ожидая того же. Разговоры стихали. Вот если бы из операционной выскакивали сразу живые и здоровые, розовые и румяные… В том-то и дело…
Открыв глаза уже в палате, она увидела доктора Рыжикова. Он прилаживал перед ней на стене, чтобы удобно было видеть, изрисованные куски ватмана. Они висели как белье на шнурке. В руках у доктора Петровича была указка.
- Пожалуйста, - сказал он тоном соискателя ученой степени. - Итак, моя долгожданная зрелая мысль. Литературно-музыкально-танцевальная композиция «Оживающий лебедь».
Жанна, щекой на подушке, слабо и недоверчиво улыбнулась.
- Это зрелая мысль? - прошевелила губами она.
- Так точно! - с десантной прямотой ответил доктор Рыжиков. - Балет одной актрисы, которая сама сочинила музыку, сама написала стихи, сама разрисовала декорации, сама сшила костюмы. Форма одежды - белая, нарядная. Фон - переходящий от черного, через трагически красный и оранжевый, к солнечно-желтому и небесно-голубому. Цветовые пушки ей сделают лучшие мастера. Содержание танца - победа светлой юности над ветхой старостью. Хотя вообще-то старость надо уважать… Словом, танец и Лебедя, и Кармен, и Орлеанской Жанны…
Лекцию доктора Рыжикова внимательно слушали заодно с Жанной две женщины после операции аппендицита; одна - перед удалением щитовидки, другая - с синими раздувшимися тромбами на ногах. Тайно от Жанны они смахивали жалостливую слезу.
- Это мысль? - снова пошевелила она губами.
- Так точно! - по-ефрейторски вытянулся он. - И пора приступать.
- Как? - столь же беззвучно спросила она.
Как, если у тебя нет ног? Ни правой и ни левой. Просто нет. Все.
- Начинай мысленно, - сказал доктор Петрович. - Сегодня отдохни, а завтра с утра начинай. Представь себя принцессой из «Щелкунчика». И мысленно танцуй. Принцессу, правда, скучно, лучше мартышку из «Айболита». Прыгай, кувыркайся, кривляйся. Приседай… А сейчас я тебя чуть кольну. Можно?
- Ой! - ойкнула Жанна.
- Ай да мы! - повеселел доктор Рыжиков. - Какие прыткие ноги…
- Ой! - сказала Жанна еще раз от укола во вторую бесчувственно белую ногу и заплакала от их такой прыткости. Вот насчет слез у нее ничего не бездействовало, и они текли ручьем, делая подушку мокрой и соленой.
…Через три дня он сказал, что Плисецкая от зависти заплачет и умчится в пампасы, когда увидит танец Жанны. И приходил к ней на репетиции каждый день. В коридоре больные и сестры слышали, как из палаты неслось:
- Блестяще! И еще раз гран батманчик. Раз-два! Три-четыре! Пять-шесть! Семь-восемь! И еще раз-два!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106