Вышел князь. В бархате и атласе. Боярка горностаем оторочена. Не воевода грозный, а самый настоящий барин-тунеядец. Спросил недовольно, кивнув на полость:
– Зачем? Не зима же лютая.
– Но и не лето красное, – упрямо ответила сопровождавшая его мамка. – Ишь, разгорячился. Ты, князьюшка, не капризничай. Особенно после бани. Набражничаешься со свет Василием Ивановичем, море тебе станет по колено. Только помни, не укроешься полостью, осерчаю. Захвораешь, лечить не стану. И знахарок не покличу.
– Ладно. Уговорила, – добродушно улыбнулся князь. – Будь по-твоему.
Набросив князю на колени полость, молодцы ловко примостились на запятки. Им и князя оберегать, и все, что приготовлено князю для бани, туда снести и обратно забрать. Иначе мамка даст взбучку.
Совсем свежей рубки баня дышала свежестью осины, была светла и просторна. Все здесь сработано ладно, по вековой русской традиции, только одна новинка сделана – озерцо не рядом с баней, а внутри ее, в специальном для того прирубе. Даже пол в предбаннике по-деревенски устлан ржаной соломой, только густо подмешанной мятой. И веники березовые. Не любил царь ни дубовых веников, ни настоев из трав возбуждающих, силы и здоровья ему не занимать, крепости духа тоже, а в баню хаживал он, чтобы покойней и мягче себя чувствовать, оттого и мята в соломе, оттого и настоем мятным парилка обрызгана, оттого и веники березовые, для женского тела более подходящие, как считается исстари на Руси.
После первого захода, когда знатно нахлестали их слуги банные, сами в рукавицах и шапках вязаных, возлегли, обмотавшись мягкими льняными полостями, на удобных лавках, слуги-дворяне поднесли на выбор квасы медовые, горчичные, на хрену настоянные – выбирай чего угодно опаленной целительным паром душе. Царь взял кубок с квасом мятным, князь – с горчичным. Припали жадно к прохладе живительной. Блаженство величайшее. Разморенное блаженство.
Когда отпыхнули чуточку, освежились вдоволь квасом, настало время для задушевной беседы. Начал ее царь.
– Как живет-может княгинюшка твоя? Давненько ты ее не привозил в град стольный. Иль не любо здесь? Соломонии, подруги ее, нет?
– На сносях моя лада. Продолжателя рода своего жду. Сподручно ли в дрожках ей трястись? Да и скакал я, коней меняя, денно и ночно, чтобы тебя, государь, предупредить об угрозе. – И почти без паузы ответил на вторую часть вопроса: – А что Соломонию постриг, а сам от света не отказался, на то воля Господня и митрополитово постановление. Он – слуга Божий. Ему устав блюсти. А наше дело – украины твои, государь, оберегать. Порубежное наше дело. Воеводское.
– Не пристало воеводе дьякам уподобляться. Это дьякам сподручно юлить, а тебе какой резон? Ты мне без утайки скажи, осуждают ли князья и бояре думные, что Глинскую Елену за себя намерен взять? Что помолвлен с ней?
– Удивлены, государь. Зело удивлены. Род предателя возвеличится, вот это – не любо. Или на Руси красавицы из знатных наших родов перевелись?
– Слыхивал эту молву. Но Михаил-изменник – в темнице. Или племянница за дядю в ответе?
– Оно, конечно, так. Только, как бояре и князья мыслят, не по заслугам честь. Чужеродные, они и есть – чужеродные. Не во благо твоей отчине, государь, изменил князь Глинский королю, бывши у него присяжным. Своей корысти ради. В Киеве ему княжить любо. Не дура губа. А коль не сладилось, так хоть Смоленск вынь да положь. Не воеводою, рабом твоим, мыслил стать, а удельным князем. Не получил от тебя, государь, желаемого – нож тебе в спину. Иль это не ведомо боярам твоим думным, князьям да воеводам, рабам твоим верным?..
Осерчал царь Василий на прямоту князя, только виду не подал. Впрочем, все это он, конечно же, знал, но даже себе толком не мог объяснить, как смогла так быстро и так ловко вскружить ему голову Елена. Красотой, лаской взяла. И тем, что дядю своего ни разу не просила выпустить из темницы. Но еще повлияло и то, что за князя Михаила Глинского много ходатаев. Сам император Максимилиан просит разрешить князю уехать в Испанию к внуку его Карлу. Да, велик род Глинских. Он и русский корень имеет, но не менее того – польский. Даже кровь императоров римских течет в жилах Глинских. Прельщает такое родство. С именем Глинских легче станет торить дорогу послам в европейские королевства. А если, став царицей, Елена похлопочет за своего дядю, так что тут осудительного?
Все так, но чувствовал в глубине души, что Елена играет с ним, как кошка с мышкой. Коготки только глубоко спрятаны, лапки мягкие, но наготове, свое не упустить. К тому же не по своей натуре она играет, а поневоле. Кто-то, как казалось Василию Ивановичу, наставляет ее. Увы, чувствуя это, он не мог никак доказать, что так оно и есть. Не мог уже оттолкнуть Елену.
– Значит, говоришь, – осуждают?
– Осуждать, государь, не смеют, а удивляться – удивляются.
– Бог с ними. Помолвлен я уже. Обратного пути нет. Да я и не желаю поворачивать. – Василий Иванович приложился к кубку с ядреным квасом, успокаивая себя, и тут же сменил тему разговора: – Ты говоришь, нойон из стремянных твоих? Верить ему можно?
– Тебе, государь, верю да себе. В остальных – сомневаюсь. Оттого и за языком станицы посылал. Я повелел всю ночь гнать, чтобы сотника и мурзу ты самолично допросил. В пыточной, если нужда потребует.
– Это, конечно, можно. Только думаю, ты успел с ними побеседовать. Все уже вытянул, что им ведомо. Теперь шпиль их каленым железом, не шпиль, ничего путного не добавят.
– Так-то – так. А вдруг? Царю открыться – не князю. Прикидывал я, не сегодня-завтра Магмет-Гирей двинет свою рать разбойничью.
– Успеем на Оке крепко встать. Нам ближе и сподручней.
– Не пойдет, мыслю, на Оку. В Казань спервоначалу наведается. Свалив ее, ополчит. Полета тысяч ратников, конных и пеших, поднимет. Черемисы одни чего стоят!
– Не вдруг подомнет Казань. Шигалей не вынесет ему ключи. Простоит Гирей у стен казанских не одну неделю. Думаю, повернет от них, не солоно хлебавши. Только у меня такая мысль, ни на какую Казань он не пойдет. Коварство очередное. Мы во Владимир да на Мещеру полки, в Нижний Новгород, а он по Сенному тракту пойдет. На Тулу. Потом и к Москве. Может, конечно, и через Коломну, по Муравскому тракту. Литва тоже не упустит Смоленск осадить. Растопыривши пальцы, что можем сделать?
– Нойон, бывший мой стремянный, передал, что к Магмет-Гирею примкнул атаман Евстафий Дашкович со своими казаками. Когда Евстафий от Сигизмунда бежал, батюшка твой, светлой памяти, приласкал его, да и ты, государь, жаловал его, только верно говорят: сколько волка ни корми, он все одно в лес убежит. Так любой изменщик. Стремянный мой бывший велел сказать, что немалая с Дашковичем рать казачья. На конях борзых.
– Дашкович?! – ухмыльнулся Василий Иванович, вроде бы не уловив подспудного смысла слов князя Воротынского, острием направленных против возвышения Глинских.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138