Фрол Фролов же продолжал: – Почитай, пять сотен возов с казной повез царь из Москвы. Сказывают, в Вологду обоз тот направлен. В Новгород государь взял с собой жену свою Колтовскую, сыновей своих обоих, братьев царицыных Григория и Александра. Любимцев своих, что престол облепили, тоже не бросил.
Да! Верно, что не вдруг, а с опаской Фрол Фролов выложил своему князю все это, заручившись его дозволением. За такие речи один путь – в пыточную. Откуда узнал? Отчего такую крамолу на царя всея Руси разносишь? Выходит, царь махнул рукой на стольный свой град, вполне уверенный, что Девлет-Гирей возьмет и Москву, и Кремль. Не судьба державы его волнует, о себе и близких своих его забота. Увезти казну и оголить Москву, уведя с собой отборную рать в столь опасное для России время?! Может ли после этого Иван Васильевич именовать себя царем всея Руси?! Нет! Не может! Долго молчал князь Михаил Воротынский. Очень долго. Никак не мог хоть чуть-чуть оправдать действия самовластца, Божьего помазанника. Спросил, наконец, подавленно:
– Не ложно ли все это? Может, людишки московские с перепугу навыдумали?
– Мои приятели из стрельцов Казенного двора приставлены были к казне для ее охраны. А выезд царев я самолично видел. Всех, кто с ним, запомнил. Да и брат твой, князь Владимир, получил повеление царское ехать в Новгород следом.
– Ясно. Забудем этот разговор. Девлетку встречать нужно…
– Мне, князь, что поручишь?
– Место стремянного где? Верно, возле князя. При мне и останешься.
Не скрыл неудовольствия Фрол Фролов. Он надеялся, что князь за такие важные сведения отблагодарит, пошлет туда, где можно отличиться без особого риска для жизни. Увы, этого не случилось.
У Михаила Воротынского поначалу действительно было желание послать Фрола на устье Нары в Высоцкий монастырь, но тут же отмахнулся он от этой мысли. С одной стороны он не хотел раскрывать Фролу даже частицу своего плана, с другой – опасался, не навредил бы тот делу своей шумливой неумелостью. Да и геройства от него не жди. В трудную минуту больше о своей жизни печься станет, на риск не пойдет. Ясно было князю Воротынскому, что даже об отъезде царя из Москвы, оставившим и свой стольный град, и более половины державы своей на произвол судьбы, поведал корысти ради: услужит – получит награду.
«Ничего, князюшка, нещедрость твоя тебе же недобром обернется! Двужилы да Селезень тебе милей! Меня, значит в сторону! Как аукнется, так и откликнется. Ой, как откликнется!» Фрол, хотя князь и отпустил его, медлил с уходом, решая трудную для себя задачу: покорно выйти или откровенно сказать князю, что зря тот обижает его, верного слугу, недоверием… И в этот самый момент князю доложили:
– Гонец от воеводы Сторожевого полка.
– Зови.
Несмотря на взволнованность и спешность (вошел он, не отряхнувши пыли и не отерев с лица пота, забыл даже поклониться главному воеводе), доложил гонец обо всем основательно, со своими оценками:
– Поначалу, похоже, многие тумены подвел Девлетка к Наровому перевозу. Хотел уже начать Переправу, только углядел окопы наши, подволок тогда турские пушки и – айда-пошел. Шуму много, а рать евонная поредела знатно. Увел, выходит, тумены в иное какое место.
– Лодьи наши подоспели?
– Мимо, почитай, прошмыгнули. Чуток пушкарей пощипали из рушниц и – вниз покатили.
– Стало быть, и они поняли, что не здесь Девлетка станет переправляться.
– Вестимо.
– Благодарю за весть. Передай воеводе, пусть стоит, пока я иное что не велю делать. Да пусть скажет ратникам, чтоб во рвах сидели тихо. Чего ради под пушки головы высовывать? Редкие бы лишь доглядывали, чтоб, если сарацины все же станут переправляться, не упустить бы того начала.
– Вестимо.
– Князь! – влетел взъерошенный Фрол и, прервав гонца, сообщил испуганно: – Два гонца! От Сенькина брода и от Дракина переезда!
– Зови обоих, – подчеркнуто буднично воспринял доклад Фрола князь Воротынский, как бы говоря этим своему стремянному, как нужно себя держать в этой обстановке. – Зови, зови.
Вести весьма неутешительные: два тумена ногайской конницы начали переправу на Сенькином броде, смяв невеликий заслон. Лишь лодьи разят переправляющихся, но остановить они ногайцев не в состоянии. Первые их сотни уже вышли на московскую дорогу. Ведет их мурза Теребердей.
– В моей дружине до времени оставайся, – выслушав гонца от Сенькиного брода, повелел ему князь, затем спросил второго гонца: – У вас как?
– То же самое. Дивей-мурза с туменами. Заслон побит. Две лодьи потоплены. В обход Серпухова пошли те, кто уже переправился. Мимо опричного полка, похоже, намереваются прошмыгнуть.
– Не прошмыгнут. Опричный воевода Штаден у них на пути встанет.
– Сил-то у Штадена – кот наплакал! – воскликнул Фрол.
– Достанет. Ты вот что, не паникуй, а зови первого воеводу полка Правой руки Шереметева. – И добавил: – Все идет так, словно сам Господь Бог над нами руку свою простер.
Зачем он все это сказал? Фрол не посвящен в его замыслы, и будь он даже честнейшим слугой, все едино удивился бы благодушию главного воеводы, мимо которого крымцы двинулись уже к столице России, а он довольный-предовольный. Для Фрола же слова эти княжеские – драгоценный козырь. «Запомнить это непременно нужно, – решил он про себя. – Крамольничает!» Поспешил, однако же, выполнить распоряжение княжеское.
Когда князь Воротынский получил известие о приближении татар к Туле, он повелел прислать от каждого полка младших воевод для связи, первому же воеводе полка Правой руки сделал особое повеление: поспешить в ставку лично, ибо с ним предстоял очень трудный разговор. И очень важный. Такое гонцам не доверишь.
– Что, князь Михаил, прут сарацины через переправы, а мы, сложа руки, сидим сиднем?! – не то вопросил возмущенно прибывший на зов Федор Шереметев, не то упрекнул главного воеводу по старой дружбе. – Не похоже на тебя, князь!
– Садись. Объясню все, – пригласил Михаил Воротынский Федора Шереметева, а затем повелел Фролу: – А ты покличь младших воевод, от полков которые. Как мы покончим с боярином дело, первым пусть заходит от Левой руки. Потом уж – от опричного.
– Понятно, – неопределенно ответил Фрол Фролов и с явной обидой за то, что его выставляют за дверь, отправился выполнять княжеский приказ.
– Ничего ему не понятно, – проговорил князь. – Да и тебе, боярин Федор Шереметев, воевода знатный, тоже пока ничего не понятно. Слушай меня, умоляю тебя, без возмущения. Пойми, чести ради нашей, жизни ради, России ради мои повеления. А к тебе еще и личная просьба…
– Иль не грудью встретить ворога, путь ему заступив?
– Именно, не грудью. Бежать тебе придется. Спешно выводи полк на Серпуховскую дорогу и встань у Нары на холмах. Затей сечу, но не завязни в ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
Да! Верно, что не вдруг, а с опаской Фрол Фролов выложил своему князю все это, заручившись его дозволением. За такие речи один путь – в пыточную. Откуда узнал? Отчего такую крамолу на царя всея Руси разносишь? Выходит, царь махнул рукой на стольный свой град, вполне уверенный, что Девлет-Гирей возьмет и Москву, и Кремль. Не судьба державы его волнует, о себе и близких своих его забота. Увезти казну и оголить Москву, уведя с собой отборную рать в столь опасное для России время?! Может ли после этого Иван Васильевич именовать себя царем всея Руси?! Нет! Не может! Долго молчал князь Михаил Воротынский. Очень долго. Никак не мог хоть чуть-чуть оправдать действия самовластца, Божьего помазанника. Спросил, наконец, подавленно:
– Не ложно ли все это? Может, людишки московские с перепугу навыдумали?
– Мои приятели из стрельцов Казенного двора приставлены были к казне для ее охраны. А выезд царев я самолично видел. Всех, кто с ним, запомнил. Да и брат твой, князь Владимир, получил повеление царское ехать в Новгород следом.
– Ясно. Забудем этот разговор. Девлетку встречать нужно…
– Мне, князь, что поручишь?
– Место стремянного где? Верно, возле князя. При мне и останешься.
Не скрыл неудовольствия Фрол Фролов. Он надеялся, что князь за такие важные сведения отблагодарит, пошлет туда, где можно отличиться без особого риска для жизни. Увы, этого не случилось.
У Михаила Воротынского поначалу действительно было желание послать Фрола на устье Нары в Высоцкий монастырь, но тут же отмахнулся он от этой мысли. С одной стороны он не хотел раскрывать Фролу даже частицу своего плана, с другой – опасался, не навредил бы тот делу своей шумливой неумелостью. Да и геройства от него не жди. В трудную минуту больше о своей жизни печься станет, на риск не пойдет. Ясно было князю Воротынскому, что даже об отъезде царя из Москвы, оставившим и свой стольный град, и более половины державы своей на произвол судьбы, поведал корысти ради: услужит – получит награду.
«Ничего, князюшка, нещедрость твоя тебе же недобром обернется! Двужилы да Селезень тебе милей! Меня, значит в сторону! Как аукнется, так и откликнется. Ой, как откликнется!» Фрол, хотя князь и отпустил его, медлил с уходом, решая трудную для себя задачу: покорно выйти или откровенно сказать князю, что зря тот обижает его, верного слугу, недоверием… И в этот самый момент князю доложили:
– Гонец от воеводы Сторожевого полка.
– Зови.
Несмотря на взволнованность и спешность (вошел он, не отряхнувши пыли и не отерев с лица пота, забыл даже поклониться главному воеводе), доложил гонец обо всем основательно, со своими оценками:
– Поначалу, похоже, многие тумены подвел Девлетка к Наровому перевозу. Хотел уже начать Переправу, только углядел окопы наши, подволок тогда турские пушки и – айда-пошел. Шуму много, а рать евонная поредела знатно. Увел, выходит, тумены в иное какое место.
– Лодьи наши подоспели?
– Мимо, почитай, прошмыгнули. Чуток пушкарей пощипали из рушниц и – вниз покатили.
– Стало быть, и они поняли, что не здесь Девлетка станет переправляться.
– Вестимо.
– Благодарю за весть. Передай воеводе, пусть стоит, пока я иное что не велю делать. Да пусть скажет ратникам, чтоб во рвах сидели тихо. Чего ради под пушки головы высовывать? Редкие бы лишь доглядывали, чтоб, если сарацины все же станут переправляться, не упустить бы того начала.
– Вестимо.
– Князь! – влетел взъерошенный Фрол и, прервав гонца, сообщил испуганно: – Два гонца! От Сенькина брода и от Дракина переезда!
– Зови обоих, – подчеркнуто буднично воспринял доклад Фрола князь Воротынский, как бы говоря этим своему стремянному, как нужно себя держать в этой обстановке. – Зови, зови.
Вести весьма неутешительные: два тумена ногайской конницы начали переправу на Сенькином броде, смяв невеликий заслон. Лишь лодьи разят переправляющихся, но остановить они ногайцев не в состоянии. Первые их сотни уже вышли на московскую дорогу. Ведет их мурза Теребердей.
– В моей дружине до времени оставайся, – выслушав гонца от Сенькиного брода, повелел ему князь, затем спросил второго гонца: – У вас как?
– То же самое. Дивей-мурза с туменами. Заслон побит. Две лодьи потоплены. В обход Серпухова пошли те, кто уже переправился. Мимо опричного полка, похоже, намереваются прошмыгнуть.
– Не прошмыгнут. Опричный воевода Штаден у них на пути встанет.
– Сил-то у Штадена – кот наплакал! – воскликнул Фрол.
– Достанет. Ты вот что, не паникуй, а зови первого воеводу полка Правой руки Шереметева. – И добавил: – Все идет так, словно сам Господь Бог над нами руку свою простер.
Зачем он все это сказал? Фрол не посвящен в его замыслы, и будь он даже честнейшим слугой, все едино удивился бы благодушию главного воеводы, мимо которого крымцы двинулись уже к столице России, а он довольный-предовольный. Для Фрола же слова эти княжеские – драгоценный козырь. «Запомнить это непременно нужно, – решил он про себя. – Крамольничает!» Поспешил, однако же, выполнить распоряжение княжеское.
Когда князь Воротынский получил известие о приближении татар к Туле, он повелел прислать от каждого полка младших воевод для связи, первому же воеводе полка Правой руки сделал особое повеление: поспешить в ставку лично, ибо с ним предстоял очень трудный разговор. И очень важный. Такое гонцам не доверишь.
– Что, князь Михаил, прут сарацины через переправы, а мы, сложа руки, сидим сиднем?! – не то вопросил возмущенно прибывший на зов Федор Шереметев, не то упрекнул главного воеводу по старой дружбе. – Не похоже на тебя, князь!
– Садись. Объясню все, – пригласил Михаил Воротынский Федора Шереметева, а затем повелел Фролу: – А ты покличь младших воевод, от полков которые. Как мы покончим с боярином дело, первым пусть заходит от Левой руки. Потом уж – от опричного.
– Понятно, – неопределенно ответил Фрол Фролов и с явной обидой за то, что его выставляют за дверь, отправился выполнять княжеский приказ.
– Ничего ему не понятно, – проговорил князь. – Да и тебе, боярин Федор Шереметев, воевода знатный, тоже пока ничего не понятно. Слушай меня, умоляю тебя, без возмущения. Пойми, чести ради нашей, жизни ради, России ради мои повеления. А к тебе еще и личная просьба…
– Иль не грудью встретить ворога, путь ему заступив?
– Именно, не грудью. Бежать тебе придется. Спешно выводи полк на Серпуховскую дорогу и встань у Нары на холмах. Затей сечу, но не завязни в ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138