«Простри, Господи, руку свою над соколами. Дай им силы душевной, укрепи мужеством…» Он словно находился среди стреляющих по крымцам, видел, как первые ряды стрельцов с рушницами отступили за спины своих товарищей с самострелами и торопливо засыпают в стволы мерки пороха, пыжат его, загоняют дробь – и вновь несколько шагов вперед. Второй залп. Как на тренировках. Секунда в секунду. «Молодцы!»
Почти полчаса доносились от Рожайки залпы рушниц, но вот мощь их стала заметно спадать, а вскоре слышны стали лишь одиночные выстрелы. На опушке, поначалу несмело, появились первые ногайские конники, и тут же поле стало заполняться чернотой, будто паводок нес в стремительной круговерти годами скопившуюся грязь.
Затрубили трубы, ударили бубны, беспорядочное воронье быстро начало обретать стройность, и тут от опушек, справа и слева, принялись стрелять рушницы. Не густо, но от многотысячного строя моментально отсеклись несколько сотен и стремительно понеслись на стрельцов. А те, вовсе не обращая внимания на скачущих к ним ногайцев, стреляли по главному строю. Но, заглушив полностью выстрелы рушниц, над полем взметнулось: «Урра-а-а-гш!», и конница, набирая скорость, устремилась на крепость.
Но, как и рассчитывал князь Михаил Воротынский, перейти на такой галоп, когда балдеют и кони и всадники, несясь вперед без удержу, ногайцы не успели, оттого первый же залп орудий смешал их ряды. Князь Воротынский ликовал: «Все! Отобьемся!» Не рано ли умозаключать вот эдак?
Вышло, что не рано. Опытен воевода, знает, что к чему. Да, ногайцы все же дотянулись до стен гуляй-города, заполнив ров трупами всадников и коней, дело дошло до топоров, мечей, копий и шестоперов; на этом, однако, штурм окончился: не одолели русских ратников ногайцы, валились храбрецы, пытавшиеся взобраться на дощатую стену, в ров, с размозженными головами – все выше и выше трупы у стен гуляй-города, по ним уже лезут штурмующие, им уже легче дотягиваться до верха стен, однако и пыл штурмующих иссякает, уже не подбадривали они себя истошным «Урр-аа-а-агш!», лезли молча. Только страх расправы за трусость заставляет их повиноваться приказу Теребердея.
Теребердей, воевода, коего в лоб перстом не ударишь, понял состояние своих воинов и повелел сигнальщику:
– Отступление!
Когда ногайцы попятились, князь распорядился:
– Детям боярским преследовать нехристей! Покуда возможно!
Гуляй-город выпустил несколько тысяч всадников. Князь Воротынский, проводив их, на время забыл о них: его мысли переметнулись в завтрашний день. Каким он будет? Наверняка навалится Девлет-Гирей еще большими силами. Если не всеми. Значит, не избежать сечи на покосном поле. В гуляй же отступать, если станет невмоготу. Собрал воевод.
– С рассветом встанем на покосном поле. Чуть далее полета стрелы от опушек. Чтоб не потрафить крымцам в их каруселях. Знатно было бы впереди стрельцов несколько тысяч поставить, да где их взять. Нет! – сокрушенно вздохнул. – Остается одно: все самострелы в первые ряды. Как крымцы появятся на опушках, болтами их.
– Поле и без того не даст крутить круги, – заговорил воевода Шереметев. – Самострелы – дело хорошее. Пощипают крымцев еще до рукопашки, а нельзя ли, князь, огненный наряд из гуляя выставить? Не весь, понятное дело, но добрую половину.
– Дельно. Так и поступим. Выдели по сотне к каждой пушке. Чтоб, когда до мечей дойдет, сопроводили бы обратно пушкарей в крепость. Сам гуляй-город полку Левой руки стеречь. Особенно с тыла опаску иметь. Дивей-мурза может любую каверзу выкинуть.
– Засады по оврагам посажу, – пообещал первый воевода полка. – Сотен по пяти.
– Не лишнее, – одобрил князь Воротынский. – Все остальное тоже изготовь. Сам убедись в ладности обороны. Изготовься и нас принять, если крымцы теснить станут.
Как предполагал Михаил Воротынский, завтрашний день решит судьбу противостояния многодневного, судьбу России, но он ошибался. К счастью. Ибо не устояла бы рать русская, пусти Девлет-Гирей, как ему и советовал Дивей-мурза, все свои тумены. Но хан крымский считал, что и половины сил вполне достаточно, чтобы побить неверных. Пнув сапогом Теребердея, который распластался у его ног, оправдывая неудачу свою многочисленностью русских полков, Девлет-Гирей со злобным спокойствием повелел:
– Ты снова поведешь своих трусливых зайцев на русскую крепость из дощечек. Мы даем тебе дополнительно три лучших наших тумена. Русских не может быть много! Ты это докажешь, либо погибнешь.
Дивей-мурза пытался убедить хана, что ошибочно вновь посылать не все тумены на русских, но тот отрубил:
– Ханское слово твердо, как скала. Таков наказ великого Чингисхана!
Вот и вышло так, что татары численностью немного превосходили русских ратников.
Излюбленный маневр, когда передовые конники начинают кружить круги в десятках трех саженей перед строем изготовившейся к сече вражеской рати, отчего воины гибли не десятками, а сотнями, не обнажив даже мечей, крымцам не удался. Рушницы (а их наскребли несколько сотен), самострелы и, главное, пушки колесные, стрелявшие не ядрами, а дробью, заставили крымцев изменить тактику и кинуться в атаку сразу. Сквозь тучи железных кованных стрел, сквозь секущую дробь. Они несли потери, а не русская рать.
И все же крымцы приближались стремительно. Русские полки ощетинились копьями, неся смерть первым смельчакам. Но вот то в одном, то в другом месте прорывались сквозь лес копий самые ловкие, самые сильные, и сеча рукопашкою начала набирать силу.
Не обязательно быть современником тех событий, чтобы представить, сколько богатырей с той и с другой стороны обагрили кровью нежную зелень травы нескошенной. Упорная рубка не прекращалась до самого вечера. Никто не смог взять верха. Летописец оставил беспристрастный вывод по итогам упрямого противостояния: русские полки отошли в обоз, «а татаровья в станы свои…» Что даст следующий день? Новую сечу? Но как показал день минувший, она тоже может окончиться пустопорожне. А если татар добавится? Да если еще и намного?
У главного воеводы трещала голова. Ему предстояло и приманку съесть и в мышеловку не угодить. «Не повторить ли вновь Боброка?» Великий риск. Чтобы удар сбоку имел силу решающую, нужно выводить из гуляй-города почти всю рать. Однако и крепость без обороны не оставишь, иначе маневр потеряет весь смысл. Важно, чтобы крымцы втянулись главными своими силами в штурм гуляй-города. «Порубежники пособят. Оставлю самую малость их лазутить, а остальных – сюда. Наемников всех оставлю. Упорны они. Отчаянно упорны. Может, и Ертоул привлечь? Посошников тоже. Посошники и ертоульцы топорами мастаки орудовать…» Гонцы понеслись к порубежным воеводам с приказом князя, а он сам позвал Юргена Фаренсбаха, Коркодинова и Сугорского – воевод большого огненного наряда и гуляй-города.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
Почти полчаса доносились от Рожайки залпы рушниц, но вот мощь их стала заметно спадать, а вскоре слышны стали лишь одиночные выстрелы. На опушке, поначалу несмело, появились первые ногайские конники, и тут же поле стало заполняться чернотой, будто паводок нес в стремительной круговерти годами скопившуюся грязь.
Затрубили трубы, ударили бубны, беспорядочное воронье быстро начало обретать стройность, и тут от опушек, справа и слева, принялись стрелять рушницы. Не густо, но от многотысячного строя моментально отсеклись несколько сотен и стремительно понеслись на стрельцов. А те, вовсе не обращая внимания на скачущих к ним ногайцев, стреляли по главному строю. Но, заглушив полностью выстрелы рушниц, над полем взметнулось: «Урра-а-а-гш!», и конница, набирая скорость, устремилась на крепость.
Но, как и рассчитывал князь Михаил Воротынский, перейти на такой галоп, когда балдеют и кони и всадники, несясь вперед без удержу, ногайцы не успели, оттого первый же залп орудий смешал их ряды. Князь Воротынский ликовал: «Все! Отобьемся!» Не рано ли умозаключать вот эдак?
Вышло, что не рано. Опытен воевода, знает, что к чему. Да, ногайцы все же дотянулись до стен гуляй-города, заполнив ров трупами всадников и коней, дело дошло до топоров, мечей, копий и шестоперов; на этом, однако, штурм окончился: не одолели русских ратников ногайцы, валились храбрецы, пытавшиеся взобраться на дощатую стену, в ров, с размозженными головами – все выше и выше трупы у стен гуляй-города, по ним уже лезут штурмующие, им уже легче дотягиваться до верха стен, однако и пыл штурмующих иссякает, уже не подбадривали они себя истошным «Урр-аа-а-агш!», лезли молча. Только страх расправы за трусость заставляет их повиноваться приказу Теребердея.
Теребердей, воевода, коего в лоб перстом не ударишь, понял состояние своих воинов и повелел сигнальщику:
– Отступление!
Когда ногайцы попятились, князь распорядился:
– Детям боярским преследовать нехристей! Покуда возможно!
Гуляй-город выпустил несколько тысяч всадников. Князь Воротынский, проводив их, на время забыл о них: его мысли переметнулись в завтрашний день. Каким он будет? Наверняка навалится Девлет-Гирей еще большими силами. Если не всеми. Значит, не избежать сечи на покосном поле. В гуляй же отступать, если станет невмоготу. Собрал воевод.
– С рассветом встанем на покосном поле. Чуть далее полета стрелы от опушек. Чтоб не потрафить крымцам в их каруселях. Знатно было бы впереди стрельцов несколько тысяч поставить, да где их взять. Нет! – сокрушенно вздохнул. – Остается одно: все самострелы в первые ряды. Как крымцы появятся на опушках, болтами их.
– Поле и без того не даст крутить круги, – заговорил воевода Шереметев. – Самострелы – дело хорошее. Пощипают крымцев еще до рукопашки, а нельзя ли, князь, огненный наряд из гуляя выставить? Не весь, понятное дело, но добрую половину.
– Дельно. Так и поступим. Выдели по сотне к каждой пушке. Чтоб, когда до мечей дойдет, сопроводили бы обратно пушкарей в крепость. Сам гуляй-город полку Левой руки стеречь. Особенно с тыла опаску иметь. Дивей-мурза может любую каверзу выкинуть.
– Засады по оврагам посажу, – пообещал первый воевода полка. – Сотен по пяти.
– Не лишнее, – одобрил князь Воротынский. – Все остальное тоже изготовь. Сам убедись в ладности обороны. Изготовься и нас принять, если крымцы теснить станут.
Как предполагал Михаил Воротынский, завтрашний день решит судьбу противостояния многодневного, судьбу России, но он ошибался. К счастью. Ибо не устояла бы рать русская, пусти Девлет-Гирей, как ему и советовал Дивей-мурза, все свои тумены. Но хан крымский считал, что и половины сил вполне достаточно, чтобы побить неверных. Пнув сапогом Теребердея, который распластался у его ног, оправдывая неудачу свою многочисленностью русских полков, Девлет-Гирей со злобным спокойствием повелел:
– Ты снова поведешь своих трусливых зайцев на русскую крепость из дощечек. Мы даем тебе дополнительно три лучших наших тумена. Русских не может быть много! Ты это докажешь, либо погибнешь.
Дивей-мурза пытался убедить хана, что ошибочно вновь посылать не все тумены на русских, но тот отрубил:
– Ханское слово твердо, как скала. Таков наказ великого Чингисхана!
Вот и вышло так, что татары численностью немного превосходили русских ратников.
Излюбленный маневр, когда передовые конники начинают кружить круги в десятках трех саженей перед строем изготовившейся к сече вражеской рати, отчего воины гибли не десятками, а сотнями, не обнажив даже мечей, крымцам не удался. Рушницы (а их наскребли несколько сотен), самострелы и, главное, пушки колесные, стрелявшие не ядрами, а дробью, заставили крымцев изменить тактику и кинуться в атаку сразу. Сквозь тучи железных кованных стрел, сквозь секущую дробь. Они несли потери, а не русская рать.
И все же крымцы приближались стремительно. Русские полки ощетинились копьями, неся смерть первым смельчакам. Но вот то в одном, то в другом месте прорывались сквозь лес копий самые ловкие, самые сильные, и сеча рукопашкою начала набирать силу.
Не обязательно быть современником тех событий, чтобы представить, сколько богатырей с той и с другой стороны обагрили кровью нежную зелень травы нескошенной. Упорная рубка не прекращалась до самого вечера. Никто не смог взять верха. Летописец оставил беспристрастный вывод по итогам упрямого противостояния: русские полки отошли в обоз, «а татаровья в станы свои…» Что даст следующий день? Новую сечу? Но как показал день минувший, она тоже может окончиться пустопорожне. А если татар добавится? Да если еще и намного?
У главного воеводы трещала голова. Ему предстояло и приманку съесть и в мышеловку не угодить. «Не повторить ли вновь Боброка?» Великий риск. Чтобы удар сбоку имел силу решающую, нужно выводить из гуляй-города почти всю рать. Однако и крепость без обороны не оставишь, иначе маневр потеряет весь смысл. Важно, чтобы крымцы втянулись главными своими силами в штурм гуляй-города. «Порубежники пособят. Оставлю самую малость их лазутить, а остальных – сюда. Наемников всех оставлю. Упорны они. Отчаянно упорны. Может, и Ертоул привлечь? Посошников тоже. Посошники и ертоульцы топорами мастаки орудовать…» Гонцы понеслись к порубежным воеводам с приказом князя, а он сам позвал Юргена Фаренсбаха, Коркодинова и Сугорского – воевод большого огненного наряда и гуляй-города.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138