– Совесть моя чиста. Семь раз я унизительно молил басурман опамятоваться, увы, все тщетно! – сердито заговорил Иван Васильевич. – Теперь твердое мое решение: штурм!
Решение стоит похвалы, только не зря же сказывают: близок локоть, да не укусишь. Без проломов в стене мыслим ли штурм, вот в чем вопрос? Ну, хорошо, башен можно с десяток срубить да подкатить их к стенам, завалив овраг, но башни хороши, когда в крепости мал гарнизон, а в городе добрых тридцать тысяч только воинов. С башен валом не повалишь, а ручейки, хотя и бесстрашные, перепрудят казанцы, не позволят перехлестнуться через стены. Это им, как нечего делать. Воеводы и бояре каждый свой совет подает, они вроде бы хороши, но сопряжены с великими жертвами. Не любо то царю Ивану Васильевичу. Ой, не любо. И вот свое слово сказал главный воевода князь Михаил Воротынский:
– Дозволь, государь? Свербит мыслишка в грешной моей голове, а не повторить ли подкоп, какой мы делали от Даировой бани? Возможно, даже – пару подкопов. И – на воздух стены.
– Откуда зелья столько возьмем? – возразил главный пушкарский воевода. – Пушкам, пищалям да рушницам едва хватает…
– Помолчи, боярин, – одернул Морозова царь. – Князь Михаил дело предлагает. А зелье? В Алатырь слать нужно за ним спешно, да из пушек перестать палить без нужды. Для острастки лишь.
Первый воевода Ертоула сроку для подкопа испросил две недели. Из оврага, что к турам ведет, – под Арские ворота, из траншеи, которая меж туров, – под Ханские. Не только ночью можно, но и днем копать, вынося землю незаметно.
На том вроде бы и порешили, только тут весть с тура поступила: в городе неспокойно. Женщины и старики все на улицы высыпали, несмотря на ядра, дроб и стрелы, на стены даже лезут, особенно женщины. Одежды свои разрывая, умоляют ратников вложить сабли в ножны, пожалеть их, матерей, отцов и жен.
Иван Васильевич перво-наперво повелел прекратить всякую стрельбу по городу, а уж после того продолжил слушать вестового.
– Только не внимают ратники стенаниям жен и матерей своих. Они служителям магометского бога больше верят, а тех тоже на улицах многое множество. Муллы, те напротив, кричат, что смерть в борьбе с неверными – святая смерть. Кто верх возьмет, сказать пока трудно.
Отпустив вестового, Иван Васильевич спросил бояр и воевод:
– Не обождать ли с подкопами?
– Нет, – не раздумывая, возразил Михаил Воротынский. – Упустим срок, дожди осенние зачастят. Если же не станет нужды в подкопах, завалить их – плевое дело. Лестницы тоже ладить нужно, не мешкая. Башни с сего же дня рубить.
Поддержали Воротынского Шереметев, князья Серебряный и Курбский. Царь отступил. Отслужив службу в государевой тафтяной церкви, принялись каждый за свой урок.
Действие верное, ибо вскоре стало понятно, что победили неприятели подданства московского, но к тому времени подкопы были, почитай, завершены, прорыты закопы от туров до края оврага, наготовлено бревен и веток, чтобы завалить овраг накануне штурма. Лестниц тоже наготовлено в достатке. Еще два-три дня – и можно штурмовать, взорвав стены.
День штурма пока еще не определен. Но если бы сам царь да и каждый из воевод заговорили откровенно о своих потаенных мыслях, открылось бы удивительное: все с нетерпением ждали окончания подкопов и в то же время надеялись, что не так скоро наступит этот решающий момент. Ждали штурма, готовились к нему и одновременно боялись его. Вернее, не самого штурма боялись, а возможной неудачи. Бед никому не хотелось. Особенно царю Ивану Васильевичу.
Никак не желал он позорного отступления. Его устраивала только победа. Оттого столь придирчиво все сам осматривал, хотя воеводы, особенно главный, князь Михаил Воротынский, его увещевали более молить Господа Бога о благодати, чем младших воевод заменять.
День штурма определился не решением царя, а десницей Божьей. Царю донесли, что подкопы окончены, порох уложен, к взрыву все готово, но Иван Васильевич медлил сказать свое последнее слово. И тут начали свершаться чудеса. То одному ратнику явятся во сне все двенадцать апостолов с угодником Николаем, которые утверждали, что благословил Господь христианам опоганенную неверными благодатную землю; то сразу многим бойцам привидится во сне преподобный Сергий, подметающий улицы Казани, а на вопрос, отчего сам метет, отвечает, что ради гостей христианских, которые войдут в город. А потом и вовсе вещий сон привиделся младшему воеводе Царева полка: вошел к нему в шатер святитель Николай Мирликийский, повелел встать, пойти к царю и передать, чтобы в Покров Пресвятой Богородицы шел бы он без страха, не ленясь, на штурм, оставив всякие сомнения, ибо Бог предаст ему сарацинский город.
Воевода тот младший остерегся поведать сей пророческий сон, тогда на следующую ночь вновь появился в его шатре святитель Николай, но уже с упреком: «Не думай, человек, что видение это – обман. Истину говорю тебе, скорее вставай и поведай то, что возвестил я тебе прежде».
Не мог христолюбивый царь всея Руси не выполнить пророчества святителя Николая. Едва лишь заря возвестила начало великого дня Покрова Пресвятой Богородицы, Иван Васильевич, уже помолившись, сел в седло и направил коня в сторону Арских ворот, туда, где развернутся главные события штурма. Он уже проехал добрых полверсты, как ему навстречу подскакало несколько воевод во главе с князем Михаилом Воротынским. Князь Воротынский попросил настойчиво:
– Воротись, государь. Молись за успех дела нашего. Позовем, как пир кровавый окончим.
– Эка, указчики! Ну-ка, расступись!
Никто не сдвинулся с места. Стояли друг против друга как неприятели. Царь гневом кипел, князья-воеводы упрямством отчаянным полнились. А время шло. Тогда Воротынский спрыгнул с коня, взял под уздцы коня царского и, силком развернув его, повел к стану.
– Ладно уж, пусти, – смилостивился царь. – Послушаюсь я. Езжайте к своим полкам.
Иван Васильевич и в самом деле вернулся в тафтяную церковь, где правилась уже новая служба, прошел ближе к иконостасу и, вознесясь помыслом своим к Господу Богу, принялся отбивать поклоны.
Дьякон зычным басом певуче возгласил: «Отверзи очи свои, Боже, и увидь злобу поганых варваров, и спаси от заклания рабов своих, и учини над окаянными суд горький, какой и они чинили над православными русскими людьми, и покори под ноги государя нашего его врага и супостата…» – и тут вздрогнула земля, заколыхались пологи шатровые от гулкого взрыва, докатившегося от Арских ворот. Служба не прервалась. Дьякон даже не сделал паузы: «И будь едино стадо и един пастырь…» – грохнул второй, еще более сильный взрыв, царь истово перекрестился, и зашептали его губы призывную молитву, а сердце наполнилось надеждою и тревогой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138