Огюст повернулся к Золя и церемонно обратился к нему, хотя хорошо его знал:
– Мосье, почему показ обнаженного человеческого тела приводит в смущение стольких людей, когда греки считали это вполне естественным?
– Наверное, потому, что они стыдятся своего собственного тела, мэтр, – ответил Золя.
– Все это не имеет отношения к Бальзаку, – сказал Пизне. – Памятник неприемлем. Придется отвергнуть его.
– Но я вложил в него все свои деньги и время! – воскликнул встревоженный Огюст. – Это будет крушением всех моих планов.
– Между нами говоря, вы и так уже потерпели крушение, – сказал Пизне.
– Я признаю, что работаю медленно, – ответил Огюст, – я должен постепенно совершенствовать свое произведение. Бальзак тоже не писал романы в один день.
– Сколько еще времени вам потребуется, мэтр? – спросил Шоле.
– Год или два. Какое это имеет значение? Памятник будет готов к столетней годовщине.
– А если вы заболеете? Умрете? Нет, мы не можем продлевать срок, – сказал Пизне.
– Я не подведу, – твердо ответил Огюст. – Такого случая я ждал всю жизнь. Не могу я вас подвести.
– Неудача может постигнуть каждого, – сказал Пизне, – даже Наполеона.
– Мой уважаемый друг Пизне – военный историк, – сказал Шоле, – и, возможно, он по-своему прав, но искусство – творческий процесс, его нельзя измерять днями и неделями и сравнивать с военными кампаниями.
– Каждому ясно, даже вам, мосье Шоле, что памятник никогда не будет закончен, – вспыхнул Пизне. – Это же фаллический символ. Ствол – просто мужской член. У него весь Бальзак в «Озорных рассказах». Сущий Рабле. Возмутительно.
Теперь вспылил Золя:
– Пизне, я всегда вас уважал за ваш анализ событий у Седана, но сейчас вы говорите глупости, – заявил он.
Пизне отразил удар:
– Неужели, Золя, вы хотите, чтобы такой Бальзак стоял на площади Пале-Рояль? В самом центре Парижа, да еще с именем Общества литераторов на нем?
Огюст настойчиво сказал:
– Это не окончательный вариант. Я могу одеть его, когда отработаю тело. Но это еще нужно решить. И тут потребуется время. – Он повернулся к Золя. – Вы бы пригласили подобную комиссию высказать суждение о вашей незаконченной книге?
– Я хочу предоставить вам свободу действий, но я не долго буду оставаться на посту президента.
– Сколько еще времени?
– Несколько месяцев.
– К этому сроку я постараюсь закончить памятник. Дайте мне еще полгода.
Огюст прочел в глазах Золя: «Я вам не верю», но Золя кивнул в знак согласия и другие тоже, кроме Пизне, который сказал:
– Это ошибка. Он никогда не закончит. Чем скорее мы расторгнем договор, тем лучше. Сомневаюсь, что он вообще может сделать памятник, похожий на Бальзака.
Но другие, согласившись с Золя, хранили молчание. А Золя, считавший Пизне брюзгой, не обращая внимания на его слова, поблагодарил «дорогого мэтра за любезность и за то, что он уделил им время», и вывел всех из мастерской, чтобы не отнимать у Родена времени и дать возможность закончить скульптуру в условленный срок.
4
На несколько месяцев Огюста оставили в покое. Но это было лишь отсрочкой. Через полгода Золя снова пришел в мастерскую к Родену, на этот раз один, и сказал:
– Срок моего президентства кончается, дорогой друг. Сомневающиеся все громче требуют расторжения договора. Это дело снова всплывет, когда изберут нового президента. Тогда они могут заставить Общество официально и в соответствии с законом потребовать у вас представления памятника или…
– Или что?
– Или вернуть десять тысяч франков.
– Кто же они – литераторы или глупцы?
– Литераторы. Иначе было бы куда проще.
– Статуя еще не готова.
– Но, дорогой друг, вы же просили полгода.
– Я ошибся. Ведь лучше допустить ошибку в сроке, чем в работе, не так ли?
Золя пожал плечами. «У меня репутация человека, с которым нелегко иметь дело, но с Роденом еще труднее». И хотя ему нравилась преданность скульптора своей работе, он не одобрял, что мэтр не желает ни с чем считаться. Теперь Золя был уверен, что бури не миновать.
5
Через несколько недель Пруст, Буше и Малларме с трепетом переступили порог мастерской Родена. Несмотря на изнуряющую жару, нависшую над Парижем, дверь мастерской была заперта. Он не пригласил их войти, как обычно, хотя это были его хорошие друзья, но и не остановил, когда они вошли сами. Глаза его покраснели от недосыпания, рыжая борода поседела, густые волосы были покрыты пылью, словно он работал совсем один, без помощников; Огюст был в странном облачении, напоминающем доминиканскую рясу, в которой писал Бальзак, и лепил «Бальзака». «Новый замысел», – подумал Буше, успев бросить быстрый взгляд на скульптуру, – Огюст ее поспешно закрыл. Буше это обидело: раньше Огюст с ним так не поступал. Пруст сразу приступил к делу и объяснил причину посещения, чтобы Роден их правильно понял. Огюст явно готов был рассердиться.
– Мой дорогой друг, – сказал Пруст, – мы пришли к вам потому, что мы ваши друзья.
«Вежливые, дружелюбные и не скупятся на такие слова, как „дорогой друг“, – с горечью подумал Огюст, – а доверять им нельзя, даже Малларме». Он густо покраснел и посмотрел на них с подозрением, но не произнес ни слова.
– Общество попросило поговорить с вами о «Бальзаке», – сказал Пруст.
– В качестве его представителей? – язвительно спросил Огюст.
– Мы никого не представляем, – подчеркнул Пруст. – Мы только посредники.
Огюст промолчал, вид у него был высокомерный и недоверчивый.
– Золя в Италии. Собирает материал для новой книги, а новым президентом избран Шоле, – объяснил Пруст. – Он настроен благожелательно, но все руководство Обществом теперь в руках Пизне. А Пизне всегда был за расторжение договора.
Огюст принялся катать шарики, мять их своими большими ладонями и в одно мгновение вылепил из глины кулак. Пальцы крепко сжаты. Затем слегка разжал их, и теперь они стали похожи на когти, жестокие и угрожающие. Мягкая глина, казалось, стала крепче камня.
Пруст продолжал, голос его вдруг сделался усталым, он чувствовал, что бьется о гранитную стену:
– Пизне добился решения, чтобы вы представили «Бальзака» немедленно, или они расторгнут договор и взыщут с вас десять тысяч франков вместе с процентами за причиненный ущерб.
– И все Общество согласилось? – недоверчиво спросил Огюст.
– Единогласно. Шоле, как президент, не мог голосовать. Да он и не Золя.
– Да, тяжелую вы взяли на себя обязанность, – насмешливо заметил Огюст.
Малларме мягко сказал:
– Первоначальное решение гласило: дать вам только двадцать четыре часа. Мы уговорили продлить срок на месяц.
– Понятию. – Огюст уважал Малларме. Малларме никогда не шел на компромиссы в своей поэзии, несмотря на яростные нападки, которым подвергались его стихи. И в характере поэта великолепно сочетались доброта и твердость духа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172