«Граждане» были простые люди – люди, которых они понимали и знали так же хорошо, как друг друга. И при этом каждый из «Граждан» был своеобразен и неповторим, каждый жил своей особой жизнью и был отличен от других. Зрители все теснее окружали памятник, напряженно всматриваясь в группу, словно «Граждане» стали для них собратьями, покоренными, но не покорившимися, страдающими, но не сломленными; они шли на смерть, но шли по доброй воле.
Какой-то любопытный ребенок протиснулся вперед, чтобы потрогать руками главного героя – Эсташа де Сен-Пьера, не живой ли он, но решетка помешала. Огюсту хотелось обнять ребенка, его злила эта глупая решетка.
Другой мальчик хотел пощупать узловатые мускулы, сжатые кулаки. А когда третий перелез через ограду, вскарабкался на плиту, заглянул в глаза «Гражданам» и заплакал, это совсем растрогало Огюста.
Огюст подошел к памятнику; толпа раздвинулась, уступая ему дорогу. Все молчали. Он стоял, смотрел на простых людей и чувствовал их уважение и любовь. В этот момент все они были французами и гордились этим; они были частью всего человечества.
Мысли Огюста были нарушены пронзительным свистком паровоза. Поезд ждал его, вспомнил он. Они спешили к вокзалу в экипаже мэра, и он был очень тронут, когда Каррьер сказал:
– Нужно было увидеть «Граждан» вот так, на просторе, чтобы понять, чего ты добился. Ты сделал их нашими живыми соотечественниками.
Глава XXXVII
1
В июньский воскресный день Огюст в счастливом настроении после торжественного открытия памятника вернулся к работе над глиняным этюдом головы Бальзака; он работал один в мастерской на Университетской, когда в дверях появилась его сводная сестра Клотильда. Он еле узнал ее – она страшно постарела; от той хорошенькой девушки, которой она была когда-то, не осталось и следа – жалкое, измученное существо. Она держалась развязно, но Огюст почувствовал, что это только маска, скрывающая отчаяние. Толстый слой румян покрывал ее лицо, брови были сильно подведены, прическу украшала накладка из чужих волос; уродливая, узкая, полосатая, как зебра, юбка обтягивала ноги. Огюст вспомнил прежний красивый смуглый цвет лица Клотильды, прекрасные черные волосы, и ему стало грустно.
Он никак не мог прийти в себя от удивления, тщетно пытаясь скрыть, как сильно потрясен. Она сказала:
– Я увидела твое имя на киоске у площади Карусели. Напечатанное вот такими буквами. Вначале не могла поверить, что это ты, на объявлении о лотерее. Но вспомнила, как ты еще мальчиком любил рисовать, и купила пару билетов. Они ведь стоят всего франк. Но мне не понравилось вино, которое я выиграла. Дрянное, одна вода.
Огюст не спросил ее, чем она занималась эти годы. Что бы она ни делала, это не пошло ей на пользу.
И тут Клотильда сказала: – Ты выглядишь куда старше, чем я ожидала.
Огюст никогда не говорил людям, что они стареют. Он молчал, но его лицо по-прежнему выражало удивление.
– О, я понимаю, мой приход для тебя неожиданность. Мне пришлось нелегко. Я побывала в Сен-Лазаре. И не раз. И еще в других местах. У меня отобрали билет.
Итак, Папа оказался прав, печально подумал Огюст.
– Мне очень жаль, – сказал он.
– Не стоит меня жалеть. Папа ведь это предсказывал.
Огюст промолчал.
– Но если бы Гастон не бросил меня, когда я ушла из дому… – Она передернула плечами. – Поздно теперь. Ну а как Мари?
– Она умерла. Много лет назад. Вскоре после твоего ухода. – И хотя это было в далеком прошлом, на глаза его навернулись слезы.
– Она не хотела терять со мной связь, но из этого ничего не вышло.
– Да. – Перед ним снова предстало овальное, с мелкими чертами лицо Мари, он вспомнил ее рыжеватые волосы, темные, простого фасона платья, – она любила белые воротнички и кружева, но в те времена кружева для них были роскошью. К горлу подкатил комок.
– А как Мама? – Мама была ее мачехой.
– Она умерла, когда я был в Бельгии, двадцать четыре года назад.
– Ты не против, если я навещу ее могилу?
– Могилы нет. У них не было денег на отдельную могилу, а в те дни было столько покойников-это произошло вскоре после Коммуны. Может, хочешь побывать на могиле Папы?
– Нет.
– Ведь он твой отец.
– Какой он мне отец. – Она впервые внимательно оглядела мастерскую и увидела, как много в ней скульптур. – Ты действительно теперь такой знаменитый, Огюст? Мой маленький братец Огюст.
– Да как сказать… Обо мне говорят, я получаю заказы, а вот до сих пор в долгах. Она помолчала, потом спросила:
– У тебя есть семья?
– У меня есть обязанности.
– А дети?
– Не стоит об этом…
– Неужели ты все еще бедный? Ведь лотерея собрала столько денег!
– Я из них ничего не получил. Все ушло на установку и отливку памятника.
– А сколько же у тебя денег? Он спросил в ответ:
– А у тебя?
– Десять сантимов. – Она вдруг сказала: – Ты осуждаешь меня.
– Да нет. – Он протянул ей двадцать франков.
– Мама гордилась бы тобой.
– Не думаю. Она ничего не понимала в скульптуре.
– У тебя много знаменитых друзей?
Он протянул ей еще двадцать франков, все, что оставалось в карманах, и сказал:
– Приходи, если понадобится помощь, – хотя чувствовал, что больше она не придет.
Клотильда с минуту колебалась, потом спросила:– Тетя Тереза жива? Я любила тетю Терезу.
Он вдруг почувствовал себя виноватым, что давно не навещал тетю Терезу.
– Она жива, но болеет.
Клотильду удивило, с какой любовью Огюст смотрел на свои статуи, словно в церкви созерцает богоматерь, и она спросила:
– Это ты все сам?
– Да. – Они окружали его, словно толпа.
– Неужели? – Теперь, получив то, за чем пришла, Клотильда чувствовала себя свободней. Ее потрясло количество фигур и их разнообразие. Их здесь, должно быть, несколько сотен, думала она, головы, торсы, ноги, руки и обнаженные фигуры. Сколько обнаженных фигур! Никогда еще ей не приходилось видеть столько человеческих тел, мужских и женских, несмотря на свое ремесло. Вот до чего дошел ее маленький братец!
– Это ты сделал всех этих голых людей?
Он небрежно кивнул, взял огромную сжатую в кулак гипсовую руку и сказал:
– Хочешь, подарю?
– Но она так уродлива, – вырвалось у нее. – Извини, я не хотела тебя обидеть, но это не в моем вкусе. Хотя, наверное, вещь ценная.
Он вспыхнул, но спокойно ответил: – В скульптуре нет ничего уродливого, все дело в том, как смотреть. Клотильда, что сказать тете Терезе?
– Не говори ей, что ты меня видел. – Увидев его осуждающий взгляд, она поспешила прибавить: – Она захочет помочь мне, а мне не нужно ни су. Я верну тебе долг. Скоро. Вот увидишь. – Она была благодарна, что он не стал отказываться.
Они попрощались. Он смотрел ей вслед, хотя возраст и невзгоды наложили на нее свою тяжелую печать, сестра шла с гордо поднятой головой. Годы разлуки создали между ними слишком глубокую пропасть, подумал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172
Какой-то любопытный ребенок протиснулся вперед, чтобы потрогать руками главного героя – Эсташа де Сен-Пьера, не живой ли он, но решетка помешала. Огюсту хотелось обнять ребенка, его злила эта глупая решетка.
Другой мальчик хотел пощупать узловатые мускулы, сжатые кулаки. А когда третий перелез через ограду, вскарабкался на плиту, заглянул в глаза «Гражданам» и заплакал, это совсем растрогало Огюста.
Огюст подошел к памятнику; толпа раздвинулась, уступая ему дорогу. Все молчали. Он стоял, смотрел на простых людей и чувствовал их уважение и любовь. В этот момент все они были французами и гордились этим; они были частью всего человечества.
Мысли Огюста были нарушены пронзительным свистком паровоза. Поезд ждал его, вспомнил он. Они спешили к вокзалу в экипаже мэра, и он был очень тронут, когда Каррьер сказал:
– Нужно было увидеть «Граждан» вот так, на просторе, чтобы понять, чего ты добился. Ты сделал их нашими живыми соотечественниками.
Глава XXXVII
1
В июньский воскресный день Огюст в счастливом настроении после торжественного открытия памятника вернулся к работе над глиняным этюдом головы Бальзака; он работал один в мастерской на Университетской, когда в дверях появилась его сводная сестра Клотильда. Он еле узнал ее – она страшно постарела; от той хорошенькой девушки, которой она была когда-то, не осталось и следа – жалкое, измученное существо. Она держалась развязно, но Огюст почувствовал, что это только маска, скрывающая отчаяние. Толстый слой румян покрывал ее лицо, брови были сильно подведены, прическу украшала накладка из чужих волос; уродливая, узкая, полосатая, как зебра, юбка обтягивала ноги. Огюст вспомнил прежний красивый смуглый цвет лица Клотильды, прекрасные черные волосы, и ему стало грустно.
Он никак не мог прийти в себя от удивления, тщетно пытаясь скрыть, как сильно потрясен. Она сказала:
– Я увидела твое имя на киоске у площади Карусели. Напечатанное вот такими буквами. Вначале не могла поверить, что это ты, на объявлении о лотерее. Но вспомнила, как ты еще мальчиком любил рисовать, и купила пару билетов. Они ведь стоят всего франк. Но мне не понравилось вино, которое я выиграла. Дрянное, одна вода.
Огюст не спросил ее, чем она занималась эти годы. Что бы она ни делала, это не пошло ей на пользу.
И тут Клотильда сказала: – Ты выглядишь куда старше, чем я ожидала.
Огюст никогда не говорил людям, что они стареют. Он молчал, но его лицо по-прежнему выражало удивление.
– О, я понимаю, мой приход для тебя неожиданность. Мне пришлось нелегко. Я побывала в Сен-Лазаре. И не раз. И еще в других местах. У меня отобрали билет.
Итак, Папа оказался прав, печально подумал Огюст.
– Мне очень жаль, – сказал он.
– Не стоит меня жалеть. Папа ведь это предсказывал.
Огюст промолчал.
– Но если бы Гастон не бросил меня, когда я ушла из дому… – Она передернула плечами. – Поздно теперь. Ну а как Мари?
– Она умерла. Много лет назад. Вскоре после твоего ухода. – И хотя это было в далеком прошлом, на глаза его навернулись слезы.
– Она не хотела терять со мной связь, но из этого ничего не вышло.
– Да. – Перед ним снова предстало овальное, с мелкими чертами лицо Мари, он вспомнил ее рыжеватые волосы, темные, простого фасона платья, – она любила белые воротнички и кружева, но в те времена кружева для них были роскошью. К горлу подкатил комок.
– А как Мама? – Мама была ее мачехой.
– Она умерла, когда я был в Бельгии, двадцать четыре года назад.
– Ты не против, если я навещу ее могилу?
– Могилы нет. У них не было денег на отдельную могилу, а в те дни было столько покойников-это произошло вскоре после Коммуны. Может, хочешь побывать на могиле Папы?
– Нет.
– Ведь он твой отец.
– Какой он мне отец. – Она впервые внимательно оглядела мастерскую и увидела, как много в ней скульптур. – Ты действительно теперь такой знаменитый, Огюст? Мой маленький братец Огюст.
– Да как сказать… Обо мне говорят, я получаю заказы, а вот до сих пор в долгах. Она помолчала, потом спросила:
– У тебя есть семья?
– У меня есть обязанности.
– А дети?
– Не стоит об этом…
– Неужели ты все еще бедный? Ведь лотерея собрала столько денег!
– Я из них ничего не получил. Все ушло на установку и отливку памятника.
– А сколько же у тебя денег? Он спросил в ответ:
– А у тебя?
– Десять сантимов. – Она вдруг сказала: – Ты осуждаешь меня.
– Да нет. – Он протянул ей двадцать франков.
– Мама гордилась бы тобой.
– Не думаю. Она ничего не понимала в скульптуре.
– У тебя много знаменитых друзей?
Он протянул ей еще двадцать франков, все, что оставалось в карманах, и сказал:
– Приходи, если понадобится помощь, – хотя чувствовал, что больше она не придет.
Клотильда с минуту колебалась, потом спросила:– Тетя Тереза жива? Я любила тетю Терезу.
Он вдруг почувствовал себя виноватым, что давно не навещал тетю Терезу.
– Она жива, но болеет.
Клотильду удивило, с какой любовью Огюст смотрел на свои статуи, словно в церкви созерцает богоматерь, и она спросила:
– Это ты все сам?
– Да. – Они окружали его, словно толпа.
– Неужели? – Теперь, получив то, за чем пришла, Клотильда чувствовала себя свободней. Ее потрясло количество фигур и их разнообразие. Их здесь, должно быть, несколько сотен, думала она, головы, торсы, ноги, руки и обнаженные фигуры. Сколько обнаженных фигур! Никогда еще ей не приходилось видеть столько человеческих тел, мужских и женских, несмотря на свое ремесло. Вот до чего дошел ее маленький братец!
– Это ты сделал всех этих голых людей?
Он небрежно кивнул, взял огромную сжатую в кулак гипсовую руку и сказал:
– Хочешь, подарю?
– Но она так уродлива, – вырвалось у нее. – Извини, я не хотела тебя обидеть, но это не в моем вкусе. Хотя, наверное, вещь ценная.
Он вспыхнул, но спокойно ответил: – В скульптуре нет ничего уродливого, все дело в том, как смотреть. Клотильда, что сказать тете Терезе?
– Не говори ей, что ты меня видел. – Увидев его осуждающий взгляд, она поспешила прибавить: – Она захочет помочь мне, а мне не нужно ни су. Я верну тебе долг. Скоро. Вот увидишь. – Она была благодарна, что он не стал отказываться.
Они попрощались. Он смотрел ей вслед, хотя возраст и невзгоды наложили на нее свою тяжелую печать, сестра шла с гордо поднятой головой. Годы разлуки создали между ними слишком глубокую пропасть, подумал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172