– Не знаю. – Он не жаждал венца мученика; он жаждал только покоя.
– Вы не должны сдаваться.
– Пожалуй, вы правы. – Огюст в нерешительности смотрел на Шоле.
Шоле положил конец колебаниям Огюста, объявив:
– Мы победим. И докажем обывателям, что они не имеют права держать под контролем французское искусство.
Однако Огюсту был нанесен еще один удар; через несколько дней парижский муниципалитет, которому принадлежал решающий голос, объявил, что «Бальзак» – это «уродство», и запретил вообще ставить памятник в Париже, тем более на площади Пале-Рояль.
Огюст услышал эту новость, работая в своей главной мастерской; каждый день сюда приходило все больше людей, чтобы сказать ему, что он должен бороться за «Бальзака». В упрямом молчании он выслушал Шоле, который сообщил решение муниципалитета. Он слишком устал, измучен овладевшим им пугающим бессилием. Если бы придумать средство избавиться от этой изматывающей борьбы! Он хотел одного – работать, а работать не давали.
Шоле говорил о «невероятном оскорблении, нанесенном французскому искусству», когда вошел Кар-рьер с последними новостями. Каррьер сказал:
– Мы составили заявление о несогласии с действиями Общества.
Огюст оборвал его.
– Я не хочу отдавать «Бальзака» Обществу.
– Господи! – воскликнул Шоле; он был поражен, но Каррьер кивнул головой и сказал:
– Мы тоже, Огюст, но мы хотим, чтобы Общество знало, что высказывает только свою точку зрения и ничью больше.
– Эжен, я не в силах больше вести эту борьбу.
– Мы будем ее продолжать. Ты только послушай, кто подписал заявление, осуждающее позицию Общества. – Каррьер с несвойственной ему гордостью прочел: «Золя, Моне, Венсан Д'Энди, Анри Бек, Майоль, Анатоль Франс, Клод Дебюсси, Пьер Луи, Антуан Бурдель, Дюбуа, Тулуз-Лотрек, Мирбо, Жеффруа, Альбер Бенар, Жорж Клемансо, Люсьен Гитри, Ка-тул Мендес, Андре Вертело, Лунье-Пое, Констап Менье, Поль Фор».
Огюст был глубоко тронут, но он только спросил:
– Давно это началось?
– Как только Общество отвергло «Бальзака». И мы предпринимаем дальнейшие шаги.
– Какие?
– Расскажем, когда все будет подготовлено, – сказал Каррьер. – Идем, Шоле, Огюсту надо работать. – И, взяв Шоле под руку, вывел его из мастерской.
Через неделю снова пришел Каррьер и сообщил, что заявление, осуждающее действия Общества, было встречено одобрением, и образован комитет для сбора тридцати тысяч франков на приобретение «Бальзака» и установки его в каком-либо парижском сквере или саду. Когда Огюст выразил сомнение в успехе, Каррьер сказал:
– Мы провели подписку, половина суммы уже собрана. Малларме возглавляет комитет. Мы даже получили деньги от Поля Руа, члена Общества, от Турке, который вел с тобой переговоры по поводу «Врат ада», и от Сислея. Сислей сейчас очень болен, живет в нищете, но дал пять франков. И так все. Даже мадам Карпо подарила нам подлинник Карпо. Деньги, вырученные за него, пойдут в фонд подписки.
Огюста особенно тронули пожертвования Сислея и вдовы Карпо. Он никогда не знал близко Сислея, жизнь Сислея была тяжелой борьбой за существование, а Карпо был одним из его кумиров.
Поэтому когда через месяц многие из тех, кто его защищал, вдруг обвинили его в предательстве, Огюст очень удивился. Клемансо, один из самых рьяных его защитников, попросил Огюста подписать петицию, которая требовала пересмотра дела Дрейфуса. Огюст отказался. Он воскликнул:
– Разве я могу ввязываться в новую борьбу? Мои силы и так истощены борьбой за «Бальзака»! – И обиженный Клемансо, не сказав больше ни слова, покинул мастерскую.
И вместо того чтобы быть в стороне от этой борьбы, Огюст оказался вовлеченным в нее тем сильнее, что большинство его сторонников были также сторонниками Альфреда Дрейфуса. Камилла одобрила его, Дега поздравил с разумным решением, но многие сняли свои имена с подписного листа в пользу Родена. Клемансо попросил вычеркнуть его имя из списка; то же сделал Золя, забрав свой взнос в тысячу франков; другие последовали его примеру; многие дрейфусары, которые раньше защищали Огюста, теперь заявили, что ошиблись в нем, что Роден оказался «трусом и глупцом», а Пизне, рьяный антидрейфусар, публично заявил, что Роден пытался его уговорить изменить свое решение по поводу «Бальзака», но ни он, ни Общество не пошли на уступки.
«Человек может считать, что ему повезло, – думал Огюст, – если дело ограничивается одной ненавистью». На него же со всех сторон сыпалось столько обвинений, что он не знал, как на них отвечать. Возможно, он был неправ в отношении Дрейфуса, но презирать его за это жестоко и несправедливо.
Лишь один друг остался ему верен. Каррьер, который был убежденным дрейфусаром и социалистом. Он пришел в главную мастерскую Родена с новыми планами относительно «Бальзака». Каррьер не упрекал Огюста, не заводил разговора об отказе подписать петицию в защиту Дрейфуса, а просто сказал:
– Мы должны атаковать их с другой стороны.
– Спасибо, что ты понял меня, – сказал Огюст. – Я человек далекий от политики. Как же меня могут обвинять в антисемитизме, в приверженности роялистам?
– Все позабудется, – сказал Каррьер. – Наше дело – спасти «Бальзака»!
Волнение не давало Огюсту говорить. Каррьер терпеливо ждал, и Огюст наконец воскликнул:
– Да, это была ошибка! Я должен был защищать Дрейфуса, но от меня ждали слишком многого, слишком многого. Эжен, я всего лишь слабый человек и плохо соображал от усталости.
Каррьер сказал:
– Порой мне кажется, что дело Дрейфуса скоро всех сведет с ума. Оно так потрясло всю страну, что, я думаю, Франция уже никогда не будет прежней. Но сейчас перед нами другая задача, – сказал он более веселым тоном. – В нашем фонде уже пятнадцать тысяч. Осталось собрать немного.
– Нет, – твердо заявил Огюст. – Я не хочу, чтобы подписка продолжалась.
– Это необходимо. Вместо каждого забравшего деньги обратно я добуду двух новых подписчиков.
– Даже если они будут против Дрейфуса?
– Не важно. С тобой поступили несправедливо, и нужно это исправить. – Каррьер быстро, уверенно продолжал: – Мы должны доказать, что есть еще людb, способные бороться за настоящее искусство, и доказать делом, а не пустой болтовней.
– Послушай, Эжен. – Вид у Огюста был взволнованный, Каррьер умолк. – Мосье Пеллерин, богатый промышленник, коллекционирующий произведения искусства, предложил мне за «Бальзака» двадцать тысяч.
– Ты заслуживаешь большего.
– А группа лондонских художников во главе с Хэнли хочет, чтобы я выставил «Бальзака» в их Салоне.
– Прекрасно. Ты уже отомщен.
– А Общество художников и скульпторов Бельгии хочет купить «Бальзака» и установить его на площади в Брюсселе.
– Неужели ты позволишь вывезти скульптуру из страны?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172