Кроме того, Гюго стал беспокоиться о себе. Гамбетта, в самом расцвете сил, случайно поранил руку на испытаниях нового огнестрельного оружия для армии и умер от заражения крови 31 декабря 1882 года. Это взволновало Гюго – ведь он был почти вдвое старше Гамбетты, – а Огюст понимал, какого друга и опоры лишился он в лице Гамбетты. Скоропостижная смерть Гамбетты напомнила Огюсту, что он не получил очередной суммы за «Врата», хотя она была ему обещана, и Огюсту стало казаться, что он больше ничего не получит. А тут еще состояние Жюльетты, как ни старалась она скрыть от Гюго свою боль и страдания, стало совсем критическим. Работу в особняке на авеню Виктора Гюго пришлось прекратить. Комната больной заполнилась докторами и сиделками.
Огюст перенес незаконченные скульптуры в мастерскую на улице Данте, где мог потихоньку от всех продолжать работу над бюстами. Он пытался доделать бюст Гюго по памяти; припоминал, как Гюго сидел возле Жюльетты и нежно утешал ее. Но когда до него дошел слух, что и Мане умирает, он не мог сосредоточиться.
Они никогда не были близкими друзьями, размышлял он, но Мане еще слишком молод, чтобы умирать, ему всего пятьдесят один – в самом расцвете лет и творческих сил. Смерть его будет просто нелепостью; Мане только что наградили орденом Почетного легиона, о котором он так мечтал. Мане не успел еще насладиться наградой; рано ему умирать, бессмысленно. И когда через несколько месяцев после смерти Гамбетты за ним последовал Мане, Огюст воспринял это как предательский удар судьбы.
Вся страна была в трауре по случаю похорон Гамбетты, а Мане похоронили без шума, за гробом шли только друзья.
Огюст не выносил похорон и по возможности старался их избегать, но не отдать последней чести Мане было немыслимо.
На похоронах он увидел много старых друзей – Дега, Фантена, Моне, Писсарро, Малларме, Буше, и знакомых – Антонена Пруста, Сезанна, Золя.
Стоя у могилы, Дега воскликнул:
– И зачем я с ним столько спорил! – Дега выглядел совсем больным. – Сколько замыслов он не успел осуществить!
У Огюста еле нашлось сил кивнуть. Он вспоминал теперь дни в кафе Гербуа и в кафе «Новые Афины» как самую счастливую пору, хотя тогда этого не чувствовал. Никто из них не ходил больше в эти кафе. Он спросил Фантена:
– Как поживаешь, друг мой? – Они давно не виделись. Когда-то такой веселый и общительный, Фантен теперь сильно постарел, стал затворником, потолстел, от былой, бьющей ключом жизнерадостности и изящества не осталось и следа, да и картины его все больше и больше отдавали Лувром, как Дега предвидел еще много лет назад. – Много работаешь, Фантен?
Фантен пожал плечами и печально сказал:
– Нет больше импрессионистов – от нас не осталось и следа.
Неделю спустя умерла Жюльетта. Огюст ждал этого, и все же ее смерть тоже явилась для него ударом. За время работы над бюстом Гюго он проникся к ней самой глубокой нежностью. Он не знал, что делать с незаконченными бюстами писателя, за которые так ничего и не получил. Гюго был занят устройством ее дел, и Огюст не смел к нему обратиться. Он обернул влажными тряпками два бюста, которые ему нравились больше других, чтобы уберечь их от порчи.
3
Прежде чем Огюст решил, за что теперь приниматься, тяжело заболел Папа. Доктор сказал: жить старику осталось всего несколько дней, и единственное, что можно сделать, – это окружить умирающего заботой.
Доктор спросил Огюста:
– Сколько лет Жану Батисту?
Огюст стал вспоминать: Папа родился в 1802 году, как и Лекок с Гюго.
– Восемьдесят один.
– Так я и полагал, – сказал доктор. – Он умирает от старости.
Огюст, который в последние годы уделял Папе совсем мало времени, теперь проводил с ним все дни. Он начал писать маслом портрет Папы, чтобы сохранить о нем память, да, кроме того, это не требовало от старика такого напряжения, как скульптура. Папа почти не приходил в себя, и Огюст рисовал его крупный нос, седую бороду, ясные синие глаза – теперь совсем незрячие, – румяные щеки, таким он помнил Папу с детства, хотя теперь его лицо было восковым. Огюст сосредоточил внимание на выражении, стараясь передать его точно, без налета чувствительности. Он удивился, как хорошо подвигается портрет. Его тянуло погладить холст, как он гладил скульптуры.
Однажды в полдень, как раз в тот момент, когда Огюст думал о том, что Папа отойдет в небытие без звука и без борьбы, тот пришел в сознание и хриплым, властным голосом потребовал всех к себе. Роза привела тетю Терезу и маленького Огюста, который превратился в невысокого, плотного семнадцатилетнего юнца. Они заговорили с Папой, чтобы он знал, что они тут, и, когда Папа услышал голос внука, лицо его прояснилось.
Папа сказал:
– Слушайся маму.
– Хорошо, – ответил маленький Огюст. Голос его слегка дрогнул.
– Не плачь, – сказал Папа. – Ты уже взрослый.
– Я не плачу, – всхлипнул маленький Огюст, – Я рад, что тебе лучше.
– Боже мой! – воскликнул Папа. – А врать ты горазд, не хуже своего отца. Подойди поближе, дай тебя обнять.
Маленький Огюст подошел, и Папа, руками отыскав его лицо, нежно поцеловал внука в обе щеки. Затем потянулся к тете Терезе.
Тетя Тереза сказала, держа его руки в своих:
– Ты выздоровеешь, Жан, вот увидишь. Папа слабо улыбнулся.
– Ну конечно, Тереза.
– Ты еще кричать на всех нас будешь, как в старые времена.
Но Папа вдруг стал мертвенно-бледным, тяжело закашлялся и прошептал:
– Дай мне поговорить с Розой и Огюстом.
Тетя Тереза увела маленького Огюста из комнаты. Папа сказал, чувствуя, как дрожат обнимающие его руки Розы:
– В чем дело? Он опять тебя забыл?
– Нет-нет, Папа, – Роза старалась подавить слезы. – Огюст очень много работает. Он теперь пишет твой портрет.
– Портрет? – проворчал Папа. – Он ведь скульптор.
– Прекрасный портрет, – гордо сказала Роза.
– Он хорошо зарабатывает? – Былая живость прозвучала в голосе старика. – Ему заплатили следующую сумму за тех чудовищ – за «Врата»?
– Нет еще. Но заплатят, дорогой Папа.
– Он больше ничего не получит, – уверенно сказал Папа, – никогда не получит.
– Вам нельзя разговаривать, – сказала Роза, – доктор наверняка запретил бы.
– Доктор? – Папа сделал удивленное лицо. – Поздно звать доктора, Огюст, я же говорил, что ты никогда не заработаешь на жизнь скульптурой.
– Конечно, ты прав, Папа, – ответил Огюст, чтобы не раздражать старика.
– Послушался бы меня и пошел в префектуру, скоро бы уже и на пенсию.
Никто ему не ответил.
– Можешь не отвечать, – сказал Папа. – Дай руку, Огюст.
Огюст положил свою руку на руку Папы, Папа крепко стиснул ему пальцы и не отпускал. Он стал просить:
– Относись хорошо к Розе. Она была мне за родную дочь.
– Я постараюсь, – сказал Огюст.
– Это не обещание. – Папа сжал пальцы Огюста с такой, силой, что хрустнули суставы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172