– О Жан, и все из-за того, что она с тобой не согласна?
– Она не слушается. Только то и делает. Все мои дети от рук отбились, – сказал он удрученно, но исполненный решимости положить этому конец, поставить на своем, доказать сыну свою силу, пока не поздно. – Даже тихоня Мари.
– Жан, ты не можешь выгнать ее на улицу. Папа с трудом сдерживал себя. Как смеет Мама защищать ее? Что она ей, родная мать? Теперь все против него! Отступать поздно: он зашел слишком далеко.
– Если ты ее любишь, – говорила Мама, – ты ее простишь.
Папа молчал. Сидел словно каменный. Клотильда, которая все время стояла, словно застыв на месте, теперь пошла за накидкой. Папа бросил ей вслед:
– И не возвращайся.
Мама снова принялась умолять Папу смягчиться, к ней присоединилась Мари, а потом и Огюст, но их сопротивление только укрепило его решимость доказать свою власть. Клотильда схватила накидку и бросилась к дверям. Мама в растерянности замерла у плиты.
Клотильда задержалась в дверях. Она и Папа надеялись, что кто-то уступит, но ни один не мог побороть себя. Она побледнела, выбежала из комнаты. Мари и Огюст бросились за сестрой, но та уже села в экипаж, ждавший на углу.
Папа пробормотал:
– Шлюха, как есть шлюха! Помяните мое слово! Мама воскликнула:
– Жан, как ты можешь так говорить? Ты же знаешь, что ей не на что жить!
Папа стукнул кулаком по столу:
– Хватит!
Огюст был потрясен: Папа назвал Клотильду шлюхой.
Он не вернулся за стол к неоконченному обеду, а так и остался у дверей после того, как бросился за Клотильдой, и Папа прорычал:
– Иди на место, не валяй дурака. Ешь!
– Не хочу.
– Так не дергайся, стой спокойно.
– Я и стою.
– Садись, я тебе сказал! Господи!
Огюст знал, разумней всего подчиниться, но не мог. А вдруг Папа выгонит и его? Куда денешься? Но он должен рисовать.
Папа жег взглядом сына, а тот упрямо застыл на месте, недвижимый, что скала. С Клотильдой все нехорошо получилось, а тут еще сын… Не может же он лишиться своего единственного сына, слишком уж будет унизительно. Так они и взирали друг на друга, пока Мари не предложила компромисс. Она негромко сказала:
– Я знаю бесплатную школу. Малую школу.
– А кто будет платить за квартиру и еду?
– Я ему помогу, – сказала Мари. – Я могу продавать образки и медали.
– Ну и ну. – Папа был поражен. Уж от Мари-то неповиновения он совсем не ожидал.
Мари почувствовала, что сопротивление Папы слабеет, и сказала:
– В этой школе готовят больше чертежников, чем художников, чтобы юноши из бедных семей могли получить ремесло.
Папа спросил:
– А ты откуда обо всем этом знаешь? Мари покраснела.
– Я познакомилась с одним молодым человеком, его звать Барнувен, он там учится.
– Почему ты не пригласила его сюда? Она растерянно развела руками.
– Да я говорила с ним всего один или два раза.
– Он тебе нравится?
– Папа, ведь он художник. – Не сбивай меня.
– Но ты говорил, что не любишь художников.
– Пригласи его. Я сам во всем разберусь.
– Но я не настолько его знаю.
«А Мари не столь уж, оказывается, смиренна, – думал Огюст, – и куда девался весь ее аскетизм? Даже в своем черном строгом платье она выглядит оживленной и хорошенькой. Интересно, близко ли они знакомы с Барнувеном?»
Мари поспешно добавила:
– Если Огюст окончит эту школу, то сможет работать у ювелира на улице Дофин, или стать гравировальщиком на улице Овернь, или краснодеревщиком где угодно в Париже. Папа, он там выучится ремеслу.
Папа проворчал: – Где уж ему. Мама сказала:
– Бедняжка Огюст, весь дрожит как лист. Хороший мой, неужели это для тебя так много значит?
Огюст кивнул.
– Одного желания мало, – ледяным тоном сказал Папа.
– Сколько мне за него платить тебе, Папа? – спросила Мари.
– Я не ростовщик, – ответил Папа.
– Десять франков в неделю? Папа молчал.
– Двенадцать франков?
– Сказано тебе, что я не ростовщик и не лихоимец. Плати сколько можешь.
– Я буду платить сколько надо.
– Надо? – Папа пожал плечами. – Надо всегда много. Щедрость ему не по карману. Давно бы уехал из Парижа, знать бы, что в Нормандии найдется место подоходней.
– Значит, ему можно поступить в эту школу? – спросила Мари.
– Откуда ты знаешь, что его примут?
– Обязательно примут, – уверенно сказала Мари.
Огюст подумал, что никогда еще не видел ее такой красивой. Он бросился к сестре и поцеловал в щеку, потом обнял Маму которая подарила ему одну из своих редких улыбок. Он хотел поцеловать и Папу или хотя бы пожать ему руку, но только смущенно пробормотал:
– Спасибо, Папа. А Папа все ворчал:
– Одна дочь шлюха, другая святоша, а сынок болван.
Папа чувствовал себя Иовом.
Глава III
1
Несколько дней спустя Барнувен повел Огюста в Малую школу. Он делал это для Мари, видимо, желая блеснуть перед ней.
Барнувен был высоким, худым семнадцатилетним юношей; розовощекий, горячий, самоуверенный, он был рад показать этому мальчишке, с кем тот имеет дело. Себя он считал выдающимся талантом, законным преемником Делакруа, в Малой школе он учился второй год и рассматривал ее лишь как ступень к Большой школе изящных искусств.
Огюст завидовал чуть заметному пушку, покрывавшему подбородок Барнувена, этой будущей бородке Ван-Дейка, завидовал его очаровательным глазам, тонким чертам, завидовал, что у Барнувена такой выразительный, насмешливый рот. Барнувен мог говорить на любые темы, а ему приходилось подыскивать слова. Барнувен уже одевался по последней моде – фрак, брюки со штрипками, мягкая шляпа– и курил трубку; длинные вьющиеся волосы падали на отложной по моде Латинского квартала, ворот рубашки.
Школа находилась на улице Эколь Медисен, в районе, центром которого были Высшая школа медицины, Сорбонна, Высшая школа права, Школа изящных искусств и Обсерватория.
– Вот они, столпы французской науки, – указывая, гордо объявил Барнувен, когда они быстро шли по широкому людному бульвару Сен-Мишель и затем по узенькой живописной улице Расин.
Барнувен (ему нравилось, чтобы его звали просто Барнувен) так и сыпал словами. Он рассказывал изумленному Огюсту, который смотрел ему в рот:
– Малая школа была основана в 1765 году Жан-Жаком Башелье, любимым художником мадам Помпадур, это была школа прикладных искусств, а не изящных, как Большая школа. Она называется Малой в отличие от Большой школы изящных искусств. Но официально мы носим пышный титул. – Барнувен произнес его, словно это был титул целой империи:– Вы будете посещать Специальную имперскую школу рисования и математических наук.
Огюст не засмеялся, как тот от него ожидал.
– Друг мой! – воскликнул Барнувен. – Да ты не из болтливых?
– Верно, – согласился Огюст. Что ему было еще сказать?
– А Лекок, когда у него настроение, умеет говорить. – Он не пояснил Огюсту, кто такой Лекок, но ясно было, что это необыкновенно важная личность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172