– С коровами?
– Да, – ответила она. – Управилась.
Она накрыла на стол и принесла ему еду.
Потом налила себе чашку чая с молоком и стала пить стоя, с коркой черствого хлеба; ела она, как всегда, некрасиво. Она привыкла, разговаривая с мужем по утрам, пить чай стоя.
– Вчера вечером я чуть не забыла про теленка Беллы, – сказала Эми. – Белла была как бешеная. Она бегала по двору и мычала. Она, бедняга, уже отчаялась, когда я его к ней подпустила. Такой славный теленочек, Стэн. Он уже окреп. Будет отличный теленок. И от Беллы.
Так она с ним разговаривала.
Но Стэн, глядя на жену или отводя от нее глаза, ощущал, что они вступили в новый период жизни и что-то утрачено ими навсегда. Эми ходила по кухне. Волосы она пригладила, они лежали ровно и спокойно. Она наложила дров в печку и дала огню разгореться. Но вскоре загасила его.
– У нас почти кончились дрова, Стэн.
Конечно, он потом нарубит дров.
А может, ничего и не было? – раздумывал Стэн. Но он не мог поручиться ни за что, даже в собственной жизни. Не говоря уже о жизни других, и в особенности – своей жены.
В таком же смятении Эми хлопотала по дому, что-то приносила и убирала, надеясь, что все как-то прояснится. Она ждала, что прояснение придет извне. Но оно не приходило, и она совсем измучилась и со стыдом и удивлением вспоминала, как она сорвала с себя чулки и она лежали серыми кучками на полу.
Она проводила рукой по лицу и чувствовала, каким оно стало худым, но в зеркало она на себя не смотрела.
Со временем мужчина и женщина примирились с тем, что у каждого из них есть своя тайна, которая не вмещается в рамки их семейной жизни. Иногда ночью они просыпались, каждый отдельно, и прислушивались к дыханию друг друга, и терялись в догадках. Потом они снова засыпали, потому что уставали за день и не видели снов. Привычка успокаивала их, как теплое питье и домашние туфли, и даже маскировалась под любовь.
Глава девятнадцатая
Вскоре после свадьбы, не сразу, а сначала устроившись в новом доме, Форсдайки отправились навестить родителей.
– Ты будешь умирать со скуки, но ведь пора уже свалить эту гору с плеч, – сказала Тельма, как бы перелагая на мужа всю ответственность за промедление.
– Гм-гм, – произнес муж, но воздержался от возражений. Он вел машину. Он выбрал промежуток между двумя машинами впереди и вырвался вперед с не свойственной ему лихостью. Он был человек благоразумный. Его машина – английского производства – не новая и не старая, не слишком длинная и не слишком низкая, приятного нейтрального цвета, вовсе не отражала его финансовые возможности. Потому-то она и была выбрана.
– Ты сидишь на сквозняке, – сказал наконец мистер Форсдайк, ибо ему, как новоиспеченному мужу, пора было сказать нечто нежно-заботливое, но вполне конкретное.
–Да нет, – ответила жена, которая уже больше месяца не тревожилась о своем здоровье.
Но он, по рассеянности или не поверив ей, протянул руку и поднял стекло с ее стороны.
Тельма улыбнулась, томно вздохнула и тронула перчаткой стекло. Она так была всем довольна и так влюблена, – сказала бы она, если б не боялась, что подобное признание противоречит хорошему тону, которому она уже начала учиться. Но она и вправду была влюблена. О своем доме она думала с изумлением; днем он светился свежей краской сквозь лавровые кусты, а в темноте, когда она тайком выбегала поглядеть, он блистал огнями, как неподвижный фейерверк, а вокруг буйно колыхалась темная масса деревьев, насаженных прежними хозяевами.
После свадьбы родители однажды побывали у них в доме. Если они не присутствовали на свадьбе, так только потому, что, само собой, могла бы получиться большая неловкость. Но когда она приняла их днем, без гостей, они держались скромно и были за все признательны. Они привезли яйца и несколько громадных апельсинов. Воочию убедившись, какие у нее приличные родители, дочь даже на минутку взгрустнула от того, что ей пришлось покинуть их, но она быстро сунула руки в карманы вязаного жакета, и пушистая шерсть вернула ей чувство реальности.
– Они, конечно, миляги, – проговорила она в свой меховой воротник.
– Что? – спросил мистер Форсдайк, имя которого было Дадли.
Сидя за рулем, он не любил, когда его внимание отвлекали от дороги. Он был человек усердный. И эта способность к усердию была, по существу, главным предметом его тщеславия, которое при всей своей невинности могло стать невыносимым.
– Мои отец и мать, – сказала Тельма Форсдайк.
Словно тем мыслям, которые она высказывала, так уж требовалось его внимание.
Она была очарована дымчатым кварцем в оправе из мелких камешков, который был на ее матери, когда она приезжала в гости. Тельма видела его в детстве, но с тех пор забыла.
– Мать чересчур эмоциональна, я бы сказала. Половина беды от этого. Но у отца золотой характер, сам увидишь.
Мистер Форсдайк вел машину, хмуро глядя на дорогу, которая обычно действовала успокаивающе.
– Что там за беда? – спросил он.
– Да не то что беда, – сказала его жена, рассматривая перчатки, натягивая их потуже и разглаживая на пальцах. – Просто история двух людей, которые живут вместе, постепенно что-то открывают друг в друге, но открывают далеко не все.
За то короткое время, что они были женаты, мистер Форсдайк не раз поражался своей жене и гордился бы явными признаками ее интеллекта, если б не догадывался об обманчивости человеческой натуры.
Тельма Форсдайк вздохнула. Во времена своей самостоятельной жизни она много читала. Иногда ее ноздри слегка раздувались, как бы чуя все, что ей предстоит совершить. Но у нее на это было еще много дней.
– Мне кажется, они люди совершенно простодушные, – сказал адвокат, для которого простота была спасением.
– Тебе они не нравятся, – сказала его жена, впрочем, довольно беспечно, как бы слагая эту вину с мужа, которого она выбрала и которым пока что была довольна.
– Сущая чепуха, – добродушным и ясным смехом засмеялся муж. – Но ведь я не на них женат.
Теперь они дружно и звонко засмеялись оба. Две головы на выпрямленных шеях повернулись лицом друг к другу. В эту минуту Тельма Форсдайк легко могла бы предать своих родителей.
Почему я женился на Тельме? – недоумевал Дадли Форсдайк.
Впрочем, сначала все недоумевали, каким образом Дадли Форсдайк попался на удочку этой девице из конторы. Деловая, это видно, но такая бесцветная, и к тому же тощенькая, локти костлявые, верхние позвонки на спине выпирают под уступчивой кожей. Уход за своими блестящими волосами был, по-видимому, делом, которому она предавалась со страстью. Их бледное рассыпчатое золото всегда было отлично промыто. Они были причесаны небрежно, но ровно настолько, чтобы создать впечатление естественности и не наводить на мысль о неряшливости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173
– Да, – ответила она. – Управилась.
Она накрыла на стол и принесла ему еду.
Потом налила себе чашку чая с молоком и стала пить стоя, с коркой черствого хлеба; ела она, как всегда, некрасиво. Она привыкла, разговаривая с мужем по утрам, пить чай стоя.
– Вчера вечером я чуть не забыла про теленка Беллы, – сказала Эми. – Белла была как бешеная. Она бегала по двору и мычала. Она, бедняга, уже отчаялась, когда я его к ней подпустила. Такой славный теленочек, Стэн. Он уже окреп. Будет отличный теленок. И от Беллы.
Так она с ним разговаривала.
Но Стэн, глядя на жену или отводя от нее глаза, ощущал, что они вступили в новый период жизни и что-то утрачено ими навсегда. Эми ходила по кухне. Волосы она пригладила, они лежали ровно и спокойно. Она наложила дров в печку и дала огню разгореться. Но вскоре загасила его.
– У нас почти кончились дрова, Стэн.
Конечно, он потом нарубит дров.
А может, ничего и не было? – раздумывал Стэн. Но он не мог поручиться ни за что, даже в собственной жизни. Не говоря уже о жизни других, и в особенности – своей жены.
В таком же смятении Эми хлопотала по дому, что-то приносила и убирала, надеясь, что все как-то прояснится. Она ждала, что прояснение придет извне. Но оно не приходило, и она совсем измучилась и со стыдом и удивлением вспоминала, как она сорвала с себя чулки и она лежали серыми кучками на полу.
Она проводила рукой по лицу и чувствовала, каким оно стало худым, но в зеркало она на себя не смотрела.
Со временем мужчина и женщина примирились с тем, что у каждого из них есть своя тайна, которая не вмещается в рамки их семейной жизни. Иногда ночью они просыпались, каждый отдельно, и прислушивались к дыханию друг друга, и терялись в догадках. Потом они снова засыпали, потому что уставали за день и не видели снов. Привычка успокаивала их, как теплое питье и домашние туфли, и даже маскировалась под любовь.
Глава девятнадцатая
Вскоре после свадьбы, не сразу, а сначала устроившись в новом доме, Форсдайки отправились навестить родителей.
– Ты будешь умирать со скуки, но ведь пора уже свалить эту гору с плеч, – сказала Тельма, как бы перелагая на мужа всю ответственность за промедление.
– Гм-гм, – произнес муж, но воздержался от возражений. Он вел машину. Он выбрал промежуток между двумя машинами впереди и вырвался вперед с не свойственной ему лихостью. Он был человек благоразумный. Его машина – английского производства – не новая и не старая, не слишком длинная и не слишком низкая, приятного нейтрального цвета, вовсе не отражала его финансовые возможности. Потому-то она и была выбрана.
– Ты сидишь на сквозняке, – сказал наконец мистер Форсдайк, ибо ему, как новоиспеченному мужу, пора было сказать нечто нежно-заботливое, но вполне конкретное.
–Да нет, – ответила жена, которая уже больше месяца не тревожилась о своем здоровье.
Но он, по рассеянности или не поверив ей, протянул руку и поднял стекло с ее стороны.
Тельма улыбнулась, томно вздохнула и тронула перчаткой стекло. Она так была всем довольна и так влюблена, – сказала бы она, если б не боялась, что подобное признание противоречит хорошему тону, которому она уже начала учиться. Но она и вправду была влюблена. О своем доме она думала с изумлением; днем он светился свежей краской сквозь лавровые кусты, а в темноте, когда она тайком выбегала поглядеть, он блистал огнями, как неподвижный фейерверк, а вокруг буйно колыхалась темная масса деревьев, насаженных прежними хозяевами.
После свадьбы родители однажды побывали у них в доме. Если они не присутствовали на свадьбе, так только потому, что, само собой, могла бы получиться большая неловкость. Но когда она приняла их днем, без гостей, они держались скромно и были за все признательны. Они привезли яйца и несколько громадных апельсинов. Воочию убедившись, какие у нее приличные родители, дочь даже на минутку взгрустнула от того, что ей пришлось покинуть их, но она быстро сунула руки в карманы вязаного жакета, и пушистая шерсть вернула ей чувство реальности.
– Они, конечно, миляги, – проговорила она в свой меховой воротник.
– Что? – спросил мистер Форсдайк, имя которого было Дадли.
Сидя за рулем, он не любил, когда его внимание отвлекали от дороги. Он был человек усердный. И эта способность к усердию была, по существу, главным предметом его тщеславия, которое при всей своей невинности могло стать невыносимым.
– Мои отец и мать, – сказала Тельма Форсдайк.
Словно тем мыслям, которые она высказывала, так уж требовалось его внимание.
Она была очарована дымчатым кварцем в оправе из мелких камешков, который был на ее матери, когда она приезжала в гости. Тельма видела его в детстве, но с тех пор забыла.
– Мать чересчур эмоциональна, я бы сказала. Половина беды от этого. Но у отца золотой характер, сам увидишь.
Мистер Форсдайк вел машину, хмуро глядя на дорогу, которая обычно действовала успокаивающе.
– Что там за беда? – спросил он.
– Да не то что беда, – сказала его жена, рассматривая перчатки, натягивая их потуже и разглаживая на пальцах. – Просто история двух людей, которые живут вместе, постепенно что-то открывают друг в друге, но открывают далеко не все.
За то короткое время, что они были женаты, мистер Форсдайк не раз поражался своей жене и гордился бы явными признаками ее интеллекта, если б не догадывался об обманчивости человеческой натуры.
Тельма Форсдайк вздохнула. Во времена своей самостоятельной жизни она много читала. Иногда ее ноздри слегка раздувались, как бы чуя все, что ей предстоит совершить. Но у нее на это было еще много дней.
– Мне кажется, они люди совершенно простодушные, – сказал адвокат, для которого простота была спасением.
– Тебе они не нравятся, – сказала его жена, впрочем, довольно беспечно, как бы слагая эту вину с мужа, которого она выбрала и которым пока что была довольна.
– Сущая чепуха, – добродушным и ясным смехом засмеялся муж. – Но ведь я не на них женат.
Теперь они дружно и звонко засмеялись оба. Две головы на выпрямленных шеях повернулись лицом друг к другу. В эту минуту Тельма Форсдайк легко могла бы предать своих родителей.
Почему я женился на Тельме? – недоумевал Дадли Форсдайк.
Впрочем, сначала все недоумевали, каким образом Дадли Форсдайк попался на удочку этой девице из конторы. Деловая, это видно, но такая бесцветная, и к тому же тощенькая, локти костлявые, верхние позвонки на спине выпирают под уступчивой кожей. Уход за своими блестящими волосами был, по-видимому, делом, которому она предавалась со страстью. Их бледное рассыпчатое золото всегда было отлично промыто. Они были причесаны небрежно, но ровно настолько, чтобы создать впечатление естественности и не наводить на мысль о неряшливости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173